— Обычная реакция. Можешь потрогать.

Прежде чем она успевает что-либо ответить, перехватываю ее ладошку и кладу на пах. Даже через ткань, от ощущения ее пальцев сносит крышу. Едва сдерживаю судорожный стон.

— Твердое, — выдыхает она.

— Если ты аккуратно проведешь по нему, мне будет очень приятно.

— Я хочу, чтобы тебе было приятно.

Ее решимость забавляет меня. Никогда не имел дела с девственницами. Не говоря уже о тех, что росли за высокими монастырскими стенами.

— Позволь? — я дотрагиваюсь до тончайшей ткани ее платья. Я бы сорвал его, отбросил эту ненужную тряпку к ногам, но не хочу пугать Ясмину. Поэтому бережно, попутно оглаживая ее нежное молочное тело, снимаю с нее платье. Следом к ее ногам падает шелковая лента, и Ясмину окутывает водопад золотых волос. Она тут же пытается перекинуть их вперед, прикрыть наготу, но я не даю ей этого сделать, подхватываю на руки и иду с драгоценной ношей к кровати. Дракону не терпится насладиться ее совершенным телом. Он бушует и неистовствует внутри. Но я не могу ослабить контроль. Я не знаю, на что способен зверь.

Опускаю Ясмину на пышную перину и нависаю над ней, и тут же она огорошивает меня вопросом.

— Ты знаешь, что делать? Хотя бы теоретически?

На мгновение замираю от неожиданности. Так по моей самооценке еще никто не топтался. Но нет, по глазам вижу, что она не шутит, не издевается. Неужели она и правда думает, что я дожил до двадцати восьми лет храня целибат?

— Разберемся, — выдыхаю ей в ухо и зарываюсь носом в ее волосы. Меня тут же окутывает аромат жасмина, будто я гуляю по саду после летнего дождя.

С ее губ слетает приглушенный стон, и дракон срывается с цепи. Я неистово впиваюсь в ее губы, чтобы как можно скорее выпить ее всю, без остатка, как пьянящий нектар. Сердце так гулко стучит в груди, что я слышу его удары. Руки скользят по ее округлостям, оглаживают и сминают их. Даже если Ясмина, напугана моим напором, я уже не смогу остановиться. Дракон полностью завладел моим сознанием. Моя! Моя! Только моя! Мой цветок, моя жизнь, моя Ясмина!

Ясмина

Когда жрицы снимают с меня платье, и я понимаю, что теперь стою перед мужем практически обнаженная, щеки начинают полыхать от стыда. Первый порыв прикрыться руками, я подавила. Его заинтересованный взгляд, скользящий по моему телу, смущал меня. На миг я почувствовала себя игрушкой, которую подарили мальчику на день рождения. Яркую обертку сняли, и теперь он придирчиво осматривает подарок.

Я благодарна ему за то, что он отпустил жриц и дал мне передышку, позволив прийти в себя. Кровать на возвышении пугает меня. Я понимаю, что сейчас произойдет. Но в детали, как происходит сам процесс, меня никто не посвящал. Может, зря переживаю, просто полежим, обнявшись, на кровати. Не будет же все происходить так же, как у животных на ферме тетушки?

Еще и Эрнан задает неудобные вопросы. Кажется, ему не понравился мой ответ. Сейчас подумает, что я плохо подготовилась. Чувствую себя ученицей, не выучившей урок. Нужно было быть ответственней, спросить у мудрейшей Айседоры. Да, она давала, как и все монахини, обет безбрачия, но у нее в кабинете очень много книг. Наверное, в каких-то из них есть описание того, что происходит между супругами ночью в спальне.

Мне страшно, что сейчас он сорвет с меня невесомую ткань, и последний барьер перестанет отделять меня от него. Но вместо того, чтобы снять с меня нижнее платье, он предлагает мне помочь ему с рубашкой. Протянув руку к пуговице, я с ужасом замечаю, как дрожат мои пальцы. Наконец мне удается расстегнуть ее. И я принимаюсь за следующую. Эрнан терпеливо ждет. Справившись со всеми пуговицами, стаскиваю с него белую тонкую ткань. Невольно останавливаю взгляд на его широких плечах, крепких, литых мышцах. Загорелую кожу груди пересекают более светлые, чуть выступающие линии. Шрамы. Тяну руку к одному из них, самому крупному, находящемуся с той стороны, где сердце. В последний момент думаю, что этот жест слишком интимный, и вместо того, чтобы коснуться шрама, провожу по жесткой поросли на груди. Затем опускаюсь ниже, веду подушечками пальцев по плоскому животу, по темной дорожке из волосков, убегающей вниз. Чувствую, как напрягается Эрнан, с его губ срывается тихий стон. И тут я замечаю странную опухоль. Еще минуту назад ее не было, а теперь она набухает как на дрожжах. Может, Эрнан болен? Вдруг это какая-нибудь ужасная грыжа, потому он и отослал жриц, чтобы они не узнали о его тайне?

— Что это? — спрашиваю, пытаясь унять панику.

— Обычная реакция, — сдавленно говорит он. — Можешь потрогать.

Реакция? На что? И нет, я не хочу это трогать. Мне кажется, стоит мне дотронуться до шишки, как она лопнет подобно воздушному шару и причинит Эрнану еще большие страдания.

Но я не успеваю возразить, моя рука оказывается на опухоли. Как ни странно, она не мягкая, а твердая как камень.

— Если ты аккуратно проведешь по нему, мне будет приятно, — говорит он.

Ну, то, что он не умер на месте от моего прикосновения, уже хорошо. Но подумать об этой странной, внезапно проявившейся особенности его организма, у меня не получается, потому что Эрнан вдруг решает избавить меня от платья. Причем он не просто снимает его, а нежно ласкает мое тело, отчего вдруг все мысли разлетаются подобно оброненным на пол бусинам.

Мне нравятся его прикосновения, от них исходит тепло, забота. В сердце весенним цветком, обогретым солнцем, распускается доверие. Не замечаю, как остаюсь перед ним совершенно обнаженной. И каким бы странным это ни казалось, мне хочется, чтобы он продолжал прикасаться ко мне.

Но он прерывает ласки, подхватывает меня и несет на кровать. Уложив, он какое-то время просто смотрит на меня. Может, не знает, что дальше делать? Надо как-то его поддержать, подбодрить. Найти теплые слова.

Однако я делаю ситуацию хуже. Мой вопрос обижает его. Нужно было просто молчать! Однако заняться самобичеванием мне не удается. Ухо опаляет горячее дыхание, а от его голоса по телу разбегаются мурашки. Когда его рот завладевает моими губами, меня накрывает волной новых, неведомых ранее ощущений. Его ласки похожи на шторм, яростный, напористый, безжалостный. Я просто падаю в морскую глубь, теряю всякую связь с реальностью. В Эрнане что-то меняется. Замечаю, что его зрачки вдруг становятся вертикальными. Но перемены затрагивают не только физический уровень. Я ощущаю по-настоящему звериную мощь, силу, исходящую от Эрнана, и меня это приводит в восторг.

Уже после, откатившись на подушки, Эрнан спрашивает:

— Больно было? — в его голосе слышится вина.

— Немного, — неохотно признаюсь.

Он приподнимается и разводит мои колени в стороны, смотрит прямо туда, где саднит и ноет. Теперь ко мне снова возвращается стыд. Оторвав кусок от простыни, он промакивает кровь.

— Скоро должно пройти. Наверное, — без особой уверенности говорит он. — Если не пройдет, обратимся к целителю.

В экипаже, который везет нас домой, Эрнан молчит. Я бы хотела узнать о нем побольше, но любые вопросы сейчас кажутся неуместными.

По ощущениям дорога занимает не более получаса. Когда Эрнан помогает мне выбраться из кареты, я в восхищении замираю перед коваными воротами, украшенными гербами рода Морриган. Точная копия этого герба сейчас на моем запястье.

Так вот какой дом Эрнана. Теперь это и мой дом. Огромный, трехэтажный, немногим меньше нашего монастыря. Зачем одному человеку такой домище? Я восемь лет делила с Талой крохотную комнатку, и мне вполне хватало места. Теперь придется привыкать к совсем другой жизни.

Дом освещен множеством магических светильников и выступает из темноты белой громадой. Чем ближе мы к нему подходим, тем он кажется внушительней.

У входа нас встречает седовласый мужчина, почтительно кланяется и отворяет двери.

Эрнан ведет меня на второй этаж. Я смотрю во все глаза. Такой роскоши я никогда не видела. Да что я вообще видела, кроме фермы, монастыря и храма Богини? Рассматривая богатый интерьер, я и не заметила, как Эрнан открыл дверь одной из комнат.