После завтрака нам выделили два часа свободного времени, чтобы мы могли проститься с мирским и без сожаления вступить в новую жизнь. У Талы целый ящик забит милыми вещицами, которые ей дарили родители в редкие дни свиданий. Она бережно перебирает фарфоровых кукол, плюшевых медвежат, книги. По ее щекам катятся слезы, которые она пытается незаметно вытереть.

У меня нет ничего такого. Только письма. Тетка Амалия не приезжала ко мне. Из нашего городка до столицы неделя на дилижансе. Она не могла на такой длительный срок оставить свою ферму. Потому писала письма. И то не часто. Она была неграмотна, и ей приходилось каждый раз платить несколько фартингов местному лавочнику за то, что тот будет писать под ее диктовку. Новости тетушки сводились к новостям с фермы и пересказу местных сплетен.

Кроме тетушки, мне писала подруга детства Лилия. Она была старше меня на четыре года. Ее послания я всегда ждала с нетерпением. Лилия откровенно делилась со мной всем, рассказывала о своих мыслях, чувствах. Мне льстило ее доверие. Я единственная знала, что она собирается бежать из родного Темплвилля в столицу Эдарию. И едва ей исполнилось восемнадцать, она воплотила свою мечту в жизнь. Я знала все: и о ее злоключениях и мытарствах на новом месте, и о встрече с мужчиной мечты. Ее письма дышали таким восторгом, такой влюбленностью, что я даже немного завидовала ей. Мне дозволено любить лишь богиню, и я никогда не узнаю, что такое любить мужчину. Ее избранник был невероятно красив, богат и происходил из знатного рода. При этом для него не имело значения, что Лилия — дочь сапожника из маленького городка. Дело шло к свадьбе. По крайней мере, я надеялась, что подруга скоро осчастливит меня этой новостью. Имени своего мужчины она никогда не называла. Хотя точно знала, что от меня информация никуда не уйдет.

Свое свободное время я трачу на перечитывание писем Лилии. Прожив еще раз историю ее любви, я выхожу на задний двор и сжигаю ее письма. Личные вещи послушниц обычно передаются родственникам либо их уничтожают старшие сестры. Но я не хочу, чтобы тайны Лилии касались чужие руки.

Смотрю, как весело пламя пожирает бумагу, исписанную аккуратным почерком моего самого близкого человека. Мы больше никогда не увидимся, Лилия. И я никогда не буду прижимать к сердцу твои искренние, пропитанные любовью и нежностью послания.

После того как от бумаги остается лишь серый пепел, я поднимаюсь с корточек и иду к настоятельнице. Она сможет ответить на мои вопросы и развеять сомнения.

Но мудрейшей Айседоры нет на месте. Мне снова не повезло.

Ближе к обеду нас созывают во двор и объясняют, каким образом будет выглядеть путь до озера Забвения. Несколько раз мы репетируем формальную часть обряда. От нас требуется идти медленно и с достоинством, в едином ритме, не наступая друг другу на пятки, не спотыкаясь, не путаясь в многочисленных ответвлениях дорожек сада.

Репетиция растягивается до вечера, нам даже пообедать не позволяют. Как объяснила одна из старших сестер это для того, чтобы мы чувствовали легкость во всем теле. Не знаю, как остальные послушницы, но я чувствую только голод и усталость.

После репетиции нам выдают одинаковые белые бесформенные балахоны, велят надеть их, разуться и распустить волосы. Каждая девушка берет в руки свой венок и, мы медленной процессией под ритуальную песню старших сестер двигаемся к озеру. Камни впиваются в босые ступни, каждый шаг причиняет боль. Путь к озеру символизирует преодоление тягот во имя веры. Поговаривают, что до назначения матери-настоятельницы, дорожки, по которым шли послушницы, посыпали колючками, и послушницы приходили к озеру с израненными в кровь ногами. Слава Богине, мудрейшая Айседора отменила эту традицию.

К озеру Забвения подходим уже в сумерках. Мы выстраиваемся в цепь вдоль берега и, присев, осторожно пускаем венки по воде. Словно по волшебству, лепестки цветков в венках начинают светиться золотистым сиянием. Это выглядит потрясающе красиво. На глаза наворачиваются слезы от торжественности и значимости момента. Все девушки следят за своими венками, затаив дыхание и едва слышно молясь. Как маленькие кораблики наши подарки Богине плывут к противоположному берегу озера. Одни движутся быстро, будто подгоняемые резвым ветерком, другие еле шевелятся, словно к ним привязан тяжелый груз. Мой венок идет хорошо, плавно и споро. Значит, Богиня не сочла его неказистым. Восемь лет затворничества, строгих постов и молитв не прошли зря. Скоро я перейду на другой берег и стану служить Великой Матери, отринув все мирское.

Венок успешно преодолел половину пути, миновав середину озера. И вдруг… он резко уходит под воду, оставляя на поверхности круги. Этого не может быть.

Я беспомощно смотрю по сторонам. На лицах девчонок и старших сестер — растерянность. Они тоже не верят тому, что видели собственными глазами. И только когда на мое плечо опускается рука одной из старших сестер — я понимаю, что теперь меня ждет только одно. Изгнание.

Ясмина

Сестра Марта ведет меня к мудрейшей Айседоре. Та стоит в отдалении от послушниц. Ее глаза прикрыты, а губы что-то беззвучно шепчут.

— Матушка, — почтительно начинает Марта, ее голос дрожит от волнения. — Великая Матерь драконов отказалась от одной из послушниц.

— Имя? — не открывая глаз, произносит мать-настоятельница.

— Я-я-ясмина, — заикается Марта.

— Что? — губы настоятельницы превращаются в тонкую полоску, она открывает глаза и смотрит на меня.

А я под ее тяжелым взглядом сжимаюсь в комок, мне хочется провалиться под землю.

— Возвращайся к послушницам, Марта, — велит мудрейшая. — А ты, ты пойдешь со мной. Но сначала посмотри, чего ты лишилась, — она указывает рукой на озеро, над которым будто из воздуха появился мост. К нему подходят несколько послушниц и медленно переходят на другой берег.

— Их венки доплыли до цели, — говорит она, а слышу укор в ее словах.

Настоятельница разворачивается и неторопливо идет в сторону нашей обители, а я, понурив голову, плетусь за ней. Она не говорит ни слова, и ее молчание тяготит. Лучше бы она ругала меня.

В монастыре сейчас пусто. Все старшие сестры сейчас у озера Забвения. Для остальных послушниц объявили отбой раньше положенного. В безмолвных коридорах наши шаги звучат гулко и зловеще.

Громыхая ключами, мудрейшая Айседора открывает дверь в кабинет. Зажигает магический светильник, освещающий все теплым желтым светом, и садится за стол. Я несмело топчусь рядом, не решаясь сесть на неудобный стул для посетителей.

— Ты стала для меня самым большим разочарованием, — сухо говорит она, качая головой. — Надо же, самая способная ученица и такой провал! Ты подавала такие надежды! Я искренне полагала, что ты станешь следующей Великой Жрицей.

— Но… Почему это произошло? — я не могу сдержать слез.

Мать-настоятельница смотрит на меня испытующе.

— Великая Богиня ведает, что в твоем уме и сердце. Значит, недостойна ты служить ей.

— Но мои помыслы чисты, а сердце открыто для любви к Великой Матери, — по моим щекам текут слезы.

— Так или иначе, здесь тебе больше места нет. Ты должна покинуть монастырь сейчас же.

— На дворе ночь. Куда же я пойду?

Меня охватывает ужас. Я ничего не знаю в столице. Девчонкой мельком видела улицы из окна повозки, в которой мы ехали с теткой из Темплвилля. Да и денег у меня нет. Вряд ли кто-то пустит меня переночевать по доброте душевной.

— Это уже не входит в заботы монастыря. Богиня тебя отвергла.

— Можно я хотя бы попрощаюсь с Талой? — мой голос предательски дрожит.

— Ее уже нет здесь. Она стала жрицей.

— Хорошо, — я сглатываю подступивший к горлу ком. — Спасибо вам за все.

Поворачиваюсь, чтобы уйти в неизвестность, но властный окрик заставляет меня остановиться.

— Я тебя еще не отпускала.

— Да, мудрейшая.

— Это не входит в мои обязанности, — бормочет она и берется за перо и бумагу. — Я напишу письмо твоей тетке, чтобы она не думала, что ты совсем никудышная.