— Мне кажется, схватки слишком частые, — испуганно шепчу.

— Давай полагаться на слова лекаря, — успокаивает меня Эрнан.

Мы проходим значительную часть пути, когда наступает осознание — мы не успеем.

Схватки становятся чаще и болезненнее. Терпеть их просто невыносимо, и я тихонько поскуливаю.

— Потерпи, любимая. Еще немного — и дойдем.

Врет, никуда мы не дойдем. Этот лес кажется бесконечным.

Тело корежит так, что я выгибаюсь дугой. Дыхание сбивается. Волосы на лбу намокли от пота

— Опусти меня на землю, — едва не завываю от боли.

— Еще не время, маленькая моя. Нужно добраться до дома.

— Опусти немедленно!

Мой голос звучит так страшно, что Эрнан не возражает.

Сразу же скрючиваюсь на траве, муж садится рядом.

Передышек между схватками уже нет. Боль превращается в бесконечную муку. Какое бы положение ни приняла — все одно.

— Погоди, — Эрнан снимает с себя рубаху и бросает ее на землю. — В любом случае она чище, чем трава.

Помогает мне перекатиться на нее.

— Ненавижу тебя! — рычу, кусая до крови губы. — Это все из-за тебя!

— Ты права, мне не стоило тебя сюда приводить, — соглашается он.

Знал бы он, что я имею в виду. Но он не понимает.

Я уже с трудом контролирую себя. Единственное желание — как можно скорее изгнать то, что у меня во чреве, избавиться от невыносимого напряжения там, внизу. Инстинктивно раздвигаю ноги, согнутые в коленях.

Эрнан задирает платье вверх.

— Ты уверен, что тебе стоит туда смотреть?

— Иначе я не смогу тебе помочь. Как-то в казарме мне пришлось принимать роды у кобылы. Она родила здорового жеребенка.

Бросаю на него беглый взгляд, совершенно очумевшая от боли.

— Диана, слушай внимательно. У тебя все получится. Как только почувствуешь напряжение здесь, — он прикладывает руку к животу, — напрягай мышцы еще сильнее. Тужься вниз. Будто только эта часть тела у тебя существует.

Его слова доносятся до меня словно через вату. В ушах звенит.

— Эрнан, если вдруг я не справлюсь, — вцепляюсь в его руку, вгоняя ногти в кожу, — воспользуйся ножом, зубами, чем хочешь, только достань малышей. Пусть они увидят свет. Поклянись, что позаботишься о них. Поклянись! Эрнан! — требую от него ответ. — Это твои сыновья. Ты должен спасти их, что бы сейчас ни случилось.

— Диана, что ты такое говоришь? — смотрит на меня, как на умалишенную.

— Это твои дети. Спроси у своей матери, как так вышло.

Дальше я не могу ничего сказать. Подходит следующая потуга, и я напрягаюсь так, что, мне кажется, сейчас треснут кости таза или пальцы Эрнана, которые я так и не отпустила.

— Умница. Ты справишься. Я уже вижу головку, значит, ты все делаешь как надо.

Лицо Эрнана озаряет радость, когда наш первенец оказывается у него в руках.

— Какой большой и красивый, — восхищается он. — И кричит громко, как настоящий дракон.

А мне кажется — врет: малыш покрыт кровью и слизью и совсем не похож на тех розовощеких карапузов, которых я видела в нашей деревне до того, как меня отправили в монастырь.

Второй малыш появляется практически сразу. Но при взгляде на сведенные брови Эрнана, мне становится страшно.

— Что такое? Что с нашим сыном?

— Это не сын. Это дочь. Так не бывает, — он с неверием снова вглядывается в малышку, будто под его взглядом сейчас появится то, чего недостает.

Чувство облегчения вдруг уступает место неподконтрольному страху, будто сейчас случится что-то ужасное. И это «что-то» не заставляет себя долго ждать.

Воздух вдруг сгущается. Веет холодом. Я уже испытывала похожее, тогда, в Сулейме.

Раздается неприятный мужской голос:

— Какая прекрасная семейная идиллия! Мама, папа и их новорожденные детишки.

За спиной Эрнана я вижу сгусток тьмы, из которого постепенно вырисовываются очертания человеческой фигуры. Этот вирен отличается от тех, что я видела. Он более плотный и реальный. Если бы преображение не происходило на моих глазах, я подумала бы, что это человек, только очень бледный, будто после долгой болезни.

Эрнан молниеносно поворачивается к нему, закрывая нас своей спиной.

— Отец? Ты же мертв.

— А я нашел способ воскреснуть, — хохочет Морриган-старший.

— Но как?

— Мы все — драконы, проклятые Богиней за то, что издевались над своими женушками. Мы должны были прозябать вечность в Бездне в виде бесплотных сущностей. Очень несправедливое наказание, не находишь? Но мы нашли брешь и возможность вырваться в мир живых. И теперь мы забираем жизни, чтобы жить самим. Мы поглотили их столько, что можем обретать стабильную форму надолго.

— Но как ты преодолел водную преграду?

— Ах, это? — мужчина криво усмехается. — Разве ты не помнишь, что этот остров — мое родовое гнездо. Он сам меня притянул. Так что я летал себе, развлекался, наблюдал за твоей ушлой женушкой, пока ждал тебя.

— Что ты несешь?

— Ты так и не понял, что ухлестываешь за собственной женой. Ясминой, кажется. Она тебя провела как простачка, а ты так ничего и не заподозрил. Со змеищей Эйвери сговорились. Врали тебе, пока ты убивался о потере истинной, смеялись за твоей спиной.

— Это ложь, — рычит Эрнан и оглядывается на меня.

— Все было совсем не так, Эрнан, — шепчу я, прижимая к себе плачущих малышей.

— Женщинам верить нельзя, сынок. Вспомни, чему я тебя учил. Они просто подстилки. А еще обслуга. Они созданы для того, чтобы удовлетворять все наши желания.

— Убирайся отсюда, или я убью тебя во второй раз.

Губы Морригана кривятся, и изо рта вылетает громкий, неестественный смех.

— Идиот. Ты правда думал, что мог убить дракона? Да, я был в стельку пьян, но выломал дверь одним мизинцем. Это старая потаскуха умудрилась всадить мне в грудь кочергу. Я чуть не раздавил эту тварь, возомнившую, что может поднять руку на мужа, на своего хозяина, но на меня так не вовремя упала горящая балка, а потом меня придавило перекрытиями. Паскуда Эйвери даже не подумала помочь мне, выскочила из горящего дома, еще и дверь подперла. А ты, бедолага, все это время страдал? — с фальшивым сочувствием спрашивает Леонард.

— Не твое дело.

— Мало страдал. Я хочу, чтобы ты страдал по-настоящему. Я отниму жизни тех, кто тебе дорог. А ты ведь ничем мне и помешать не сможешь. Ты просрал свою драконью сущность, теперь ты жалкий человечишка. Начнем с Дианы. Вернее, Ясмины. Ну-ка, маленькая врушка, покажи дедуле малышей.

— Не смей ее трогать, — рычит Эрнан.

Но фигура мужчины в мгновение ока развеивается черной дымкой, и вирен оказывается рядом со мной.

— У тебя ведь тоже есть свои секретики, Ясмина? Ты ведь совсем не простая девочка. Но ты их унесешь в могилу, — раздается со всех сторон.

Тьма окутывает меня, в ней вспышками молнии блестят уже знакомые лезвия сабель, но в последний миг я не чувствую боли — воздух вокруг дрожит и окрашивается синим сиянием.

Открываю глаза, разбуженная щебетом птиц, доносящимся из распахнутого окна. Ветерок колышет белые прозрачные занавеси и полог балдахина. Комната, в которой я нахожусь, будто пропитана солнечным светом. Тело совершенно не болит. Будто бы не было тех мучительных схваток, выворачивающих нутро. Неужели я умерла и попала в рай?

А дети? Что с моими детьми? А Эрнан?

Порываюсь вскочить, чтобы скорее выяснить, что происходит. Но тут дверь медленно открывается, и в комнату входит женщина в белых одеждах с длинными волосами, похожими на расплавленное серебро. Я ее уже видела раньше. Это Богиня. Та, которая спасла меня, стерев метку и изменив мою внешность.

Кланяюсь и складываю руки в почтительном жесте.

— Не нужно, дитя мое.

Она подходит к кровати, сдвигает мешающую легкую ткань полога и присаживается на краешек постели.

— Наконец, ты пришла в себя, милая.

Она смотрит на меня с такой нежностью и любовью, что мое израненное сердце исцеляется.