Все трое сочувствовали коммунистам, и передача в СССР сведений об атомной бомбе осуществлялась по их собственной инициативе, безвозмездно. Шла она в форме обстоятельных научных отчетов и расчетов, копий исследований, патентов и других документов.
Понять суть дела могли лишь ученые, а их не подпускали к сейфам НКВД больше года. Лишь в середине 1942 года Сталин получил краткие отчеты об атомной бомбе, представленные независимо друг от друга главой НКВД Берией и Кафтановым, научным консультантом Государственного комитета обороны.
Оба доклада ввиду особой секретности были устными. Берия сообщил Сталину о выводах разведки. Кафтанов доложил о письме на имя Сталина от физика Флерова, объяснившего суть цепной реакции, что из себя представляет атомная бомба и почему Германия или США могут овладеть этой бомбой в не столь отдаленном будущем.
Сталин, походив по своему кабинету, подумал и сказал: «Нужно делать».
Программа по атомной бомбе требовала лидера, крепкого организатора. Сталин понимал, что это должен быть авторитетный и крупный ученый. Среди академиков наиболее подходящими по авторитету были Абрам Иоффе, Виталий Хлопин и Петр Капица. Однако академики мало подходили для тесной кооперации с НКВД. Да и сами они под тем или иным предлогом старались увильнуть от участия в атомном проекте. Петру Капице, к примеру, это даже стоило ссылки на дачу и лишения должности директора созданного им же Института физических проблем.
Из числа более молодых физиков-атомщиков «на ковер» к Сталину вызывались Георгий Флеров, Игорь Курчатов, Исаак Кикоин, Абрам Алиханов и Юлий Харитон. Наилучшее впечатление на вождя народов произвел самый молодой и никому еще не известный И.В. Курчатов.
На него он и сделал ставку.
Распоряжение Государственного комитета обороны (ГКО), формально возложившее на Курчатова научное руководство работами по урану, было принято 11 февраля 1943 года.
А уже 10 марта при Академии наук СССР был создан секретный институт атомной энергии, названный для конспирации Лабораторией № 2. Причем, чтобы подчеркнуть особые оборонные цели нового академического центра, Курчатов был назначен не директором, а начальником лаборатории. Кроме того, Сталин наделил новоявленного начальника чрезвычайными полномочиями по мобилизации необходимых для решения «урановой проблемы» человеческих и материальных ресурсов.
Курчатова же первым из физиков допустили к секретной документации из-за рубежа. Отчеты и донесения, с которыми ознакомился Курчатов в Кремле и НКВД, по словам известного историка Жореса Медведева, содержали много неожиданного для советских физиков. Так, новостью была возможность постройки уранового реактора с графитом в качестве замедлителя нейтронов. До этого считалось, что замедлителем может быть лишь тяжелая вода, дефицит которой создавал серьезную проблему. Новостью была и перспективность использования для ядерной бомбы плутония.
Пока в СССР разбирались с полученными данными, налаживали собственное производство трансурановых материалов, американцы испытали первую атомную бомбу.
Сделано это было специально в день открытия Потсдамской конференции, 16 июля 1945 года. Президент США Гарри Трумэн по секрету сообщил об этом Сталину, надеясь поразить вождя. Но тот отреагировал весьма сдержанно, поскольку знал уже эту новость от своей разведки.
После этого лидеры США сбросили две А-бомбы разной конструкции на японские города – Хиросиму и Нагасаки. Особой военной необходимости в том не было – японские армии и так должно были сдаться не сегодня, так завтра. Однако американцы демонстрационными взрывами явно рассчитывали не только добиться быстрой капитуляции Японии, но и продемонстрировать свое могущество всему миру.
Сообщение о взрыве атомной бомбы над Хиросимой 6 августа достигло Москвы на следующее утро. В ответ Сталин и начальник Генштаба Антонов спешно подписали приказ о начале ранним утром 9 августа военных действий против Японии по всему маньчжурскому рубежу. В тот же день по приказу Трумэна авиация США сбросила на Нагасаки вторую атомную бомбу.
А уже 14 августа император Японии объявил по радио о капитуляции. США, таким образом, получили господство над Японскими островами да и вообще всем регионом.
Тем временем, по сообщениям Фукса и Понтекорво, налаженное производство урана-235 и плутония-439 в США позволяло изготавливать по 8 атомных бомб в месяц. Для кого они предназначались?
Сталин догадывался. И атомный проект стал для него абсолютным приоритетом.
Совещания с главными руководителями урановой программы проводились, начиная с 12 августа, в основном, на даче Сталина, в Кунцеве. Курчатова на них не приглашали – с ним консультировались по телефону.
Итогом совещаний стало подписанное Сталиным Постановление ГКО № 9887 от 20 августа 1945 года, создавшее новую структуру управления атомным проектом. Для общего руководства всеми работами был образован Специальный комитет с чрезвычайными полномочиями – директивный орган, своего рода «атомное политбюро». Его председателем был назначен Л.П. Берия.
Спецкомитет должен был обеспечить широкое развертывание геологических изысканий и создание сырьевой базы СССР по добыче урана, а также использование урановых месторождений за пределами СССР, организацию урановой промышленности, строительство атомно-энергетических установок и производство самой атомной бомбы.
Для осуществления этой программы при Спецкомитете был создан исполнительный орган – Первое главное управление (ПГУ) при СНК СССР. Начальником его стал Б. Ванников. В распоряжение ПГУ передавались многочисленные научные, конструкторские, проектные, строительные и промышленные предприятия и учреждения из разных ведомств.
Самой большой и мощной строительной организацией, переданной ПГУ из НКВД, было Главное управление лагерей промышленного строительства. В его ведении находилось 13 лагерей, где содержались свыше 100 000 заключенных. Мало того, одновременно в ПГУ передали и Главное управление лагерей горно-металлургических предприятий НКВД, в которых содержались еще около 200 000 заключенных.
Объединенная система лагерей, известная в последующем как Главпромстрой, приказом по НКВД № 00932 объявлялась «специальной организацией для строительства предприятий и учреждений 1-го Главного управления». Кстати по существовавшей в то время кодовой классификации приказов в НКВД, два нуля в номере приказа означало, что он издан по директиве или указанию лично Сталина.
В итоге, если в американском атомном проекте участвовали, как известно, 125 000 человек, то в советском к концу 1945 года – втрое больше. А к 1950 году число людей, вовлеченных в систему ПГУ, превысило 700 000 человек. Больше половины из них составляли заключенные, треть – военно-строительные части МВД. И лишь около 10 % приходилось на «вольнонаемных», свобода передвижения которых, впрочем, тоже была сильно ограничена по соображениям секретности.
Директива Сталина обязывала ПГУ обеспечить создание атомных бомб, урановой и плутониевой, к 1948 году.
При этом тут же встал вопрос: где взять нужное количество уранового сырья?
Дело в том, что небольшой экспериментальный реактор, построенный в 1946 году в Лаборатории № 2, использовал трофейный уран из Германии. Промышленный же реактор требовал как минимум 150 т урана.
Поэтому уже в конце 1945 года срочно возобновили работу урановые рудники в Чехословакии, Восточной Германии, Саксонии. В 1946 году были найдены месторождения урана в различных районах Советского Союза. И уже на следующий год стали поступать первые партии отечественного урана с построенного в рекордно быстрые сроки Ленинабадского горно-химического комбината в Таджикской ССР.
При этом до 1990 года места разработки урана были настолько засекречены, что даже рабочие рудников не знали, что они добывают. Официально они добывали «спецруду», а вместо слова «уран» в документах того времени писалось «свинец» или продукт «А-9».
Первый промышленный реактор и радиохимический завод «Маяк» начали строить на Урале, возле города Кыштым, в 100 км к северу от Челябинска. Инженерный проект реактора составлялся под руководством Николая Доллежаля, закладкой урана в реактор руководил лично Курчатов.
