— Неправильно? — переспрашивает Тарханов. — А что неправильного?..

Всё. Всё неправильно.

Неправильно, что жизнь отняла у меня родителей. Неправильно, что моя больная тётка измывалась надо мной. Неправильно, что мой муж плевал на меня. Неправильно, что моя доченька осталась без отца. Неправильно, что её здоровье каждую секунду под угрозой. Неправильно, что я злюсь на единственного человека, который решил сделать ей баснословно дорогой подарок, хотя до этого я его проклинала всеми возможными словами…

— Ира, — Дамир внезапно берёт меня за плечи и заставляет посмотреть ему в лицо, — я не верю в сказки очень давно. Но твоя дочь наверняка верит. Как и ты. У вас с ней много общего.

— О чём ты? — обидчиво поджимаю губы. — Я тоже ни во что такое не верю…

— Веришь. Ещё веришь.

Он зачем-то снова притрагивается к моему лицу. Вряд ли дело опять в сахарной посыпке. Но ни тогда, ни сейчас я не испытываю неприятных чувств. Замешательство, волнение… И ещё тепло — руки у Дамира такие тёплые.

— Продолжай верить, — будто бы просит Тарханов. — Потому что, разучившись один раз, обратно научиться уже не получится.

Не понимаю, почему я думаю о какой-то странной ерунде… Почему думаю о том, какой Дамир сейчас красивый и… настоящий. А ещё о том, как мне страшно случайно разбить этот волшебный шар у меня в руках. И о том, что мой тиран, возможно, не такой уж и тиран… И вообще, он на самом деле просто невероятный мужчина.

Я должна бы снова на него накричать, наругаться, снова начать спорить с ним… Но я не хочу.

Я хочу смотреть ему в глаза. И ещё хочу, чтобы его тёплая ладонь также согревала мне кожу.

И душу…

Ира…

Маленькая рыжая девочка с глазами цвета неба…

Она права — это неправильно.

В мире всегда всё неправильно. Правила создают люди, чтобы было, что нарушать. А дальше только тем и занимаются, что идут наперекор собственным правилам.

Не в моих правилах нанимать на работу совершенно некомпетентного сотрудника. Не в моих правилах заводить личные контакты. Не в моих правилах заглядываться на женщин, даже самых привлекательных.

Да я бы никогда и не обратил внимание на Ирину по многим причинам. Она не в моём вкусе. Она из совершенно другого мира — не настолько циничного и алчного, как мой. Она — мать-одиночка, помешанная только на своём ребёнке, что, в общем-то, нормально.

Но она живая. Она эмоциональная, но искренняя в своих эмоциях. Она — неподдельное маленькое сокровище, которое так отчаянно стремилась уничтожить сама жизнь.

Не знаю, как у неё получилось сохранить эту внутреннюю чистоту. У меня не получилось. Ни у кого из нормальных взрослых людей не получается.

А Ире как-то удалось…

И, да, это неправильно. Совсем, совсем неправильно. Так не должно быть.

Нужно ломаться и грубеть, чтобы после ломать всех прочих. Нужно уметь давать сдачи и действовать жёстко. Ира ничему из этого не научилась.

Наверное, именно поэтому я взял её к себе на работу.

Наверное, именно поэтому сейчас не хочу оставлять её одну.

Никогда не хочу. Ни сейчас, ни через час, ни завтра, ни через год.

Это очень неправильно.

Это ужасно, глупо и… прекрасно.

— У тебя телефон звонит, — говорю с неохотой, отстраняясь на шаг.

— Д..да… — роняет Ирина.

И ещё несколько секунд мы продолжаем смотреть друг другу в глаза. Я отворачиваюсь первым.

Она тем временем лезет в карман пальто, потом что-то читает на экране.

— Опять Егор спрашивает, как дела? — не удерживаюсь я от сарказма.

Однако Ира не отвечает. А я наблюдаю за тем, как бледнеет её лицо. Она что-то пишет-пишет, потом пробует звонить. Городской Wi-Fi даёт очень слабый сигнал, и звонок не проходит. Ира судорожно печатает новое сообщение. И я начинаю всерьёз беспокоиться.

— Что-то случилось?

— Яся… — произносит Ирина на выдохе, её пальцы, удерживающие телефон, вибрируют уже не от холода.

— Что с ней?

— Я… Я не знаю… Надо добраться в гостиницу до нормального интернета…

— Пойдём, — решаю я мгновенно.

Мы ловим такси, что получается отнюдь не сразу. В дороге связь вовсе пропадает. Ира нервничает.

Конечно, я хочу узнать, что произошло, но сейчас — вряд ли подходящий момент.

Подойдя к стойке ресепшн, я называю номер комнаты, чтобы мне дали ключ, который мы сдали перед выходом. Ира сидит в лобби, где уже есть доступ к сети. Переписка не прекращается, а её лицо уже полностью лишилось всяких красок.

Вместе с ключом мне также передают какую-то сумку. Служащий за стойкой что-то поясняет. И из всех его пояснений я различаю лишь фамилию — Рудге, отчего моя челюсть моментально твердеет.

Мерзавец решил передать прощальный привет?..

— Моя сумка… — выдыхает Ирина, подходя ко мне.

— Надеюсь, там нет бомбы, — пытаюсь я пошутить.

Но моей помощнице не до шуток. Она забирает сумку и идёт к лифтам.

Уже в номере я слышу, как Ира с кем-то разговаривает по мобильному. Она закрылась на балконе, но всё-таки отдельные фразы долетают до меня. И ничего обнадёживающего я пока не услышал.

По возвращении в комнату Иру совсем не узнать. Она не просто бледная, она буквально земельного цвета.

— Что произошло? Ира?.. — я подхожу к ней.

Очень хочется обнять её, поддержать, но я нарочно запихиваю руки в карманы брюк. Ирина подрагивает и почти не моргает. Глаза у неё остекленевшие.

— Яся… Она… Её в больницу увезли…

— Что?.. — меня будто током прошибает. — Почему?

— Я… я попросила соседку приглядеть… Я всё ей объяснила…

Не выдерживаю и всё-таки хватаю Ирину за плечи, потому что кажется, она вот-вот упадёт в обморок. Я отвожу её к кровати, усаживаю и жду, когда она найдёт в себе силы рассказать.

— Яся принимает лекарства… — глухо произносит Ира. — Три раза в день, строго в определённое время…

— Для чего ей эти лекарства?

— Поддерживающая терапия, — Ирина обречённо опускает голову. — У Яси лейкоз.

— Давно?

Кивает:

— Почти четыре года. И почти два из них в ремиссии.

— А что сейчас?

— Не знаю, — Ирина вся сжимается в комок. — Соседка сказала, что Яся потеряла сознание, приехала «скорая», и тут же увезли в больницу.

— Она забыла дать лекарства?

Ира отрицательно мотает головой:

— Говорит, всё чётко давала, как положено… Я не знаю… Я… Я боюсь рецидива… Я…

Она обрывается на полуслове, а я тотчас притягиваю её к себе. Обнимаю, обнимаю, обнимаю. Ира плачет. Снова плачет и снова тут ничем помочь невозможно.

— Мы летим в Москву, — решаю я, как только первая истерика немного ослабляется.

— Но как же выставка?.. — всхлипывает Ирина.

— Мы летим в Москву. Первым рейсом, какой будет. Это не обсуждается.

После моих слов Ира почему-то начинает плакать ещё сильнее. Но постепенно и эта тревожная волна спадает. Слёз становится всё меньше, плачущие стоны — всё тише. Жестокие судороги унимаются.

Уложив Иру в постель, я пересаживаюсь в кресло и включаю ноутбук в поисках билетов.

— Дамир?..

— Что? Свет от экрана мешает?

— Нет, — шепчет Ирина в темноте. — Я только хотела поблагодарить…

— Спи, — перебиваю я. — И не отвлекай меня.

— Спасибо, — спустя минуту шелестит сонный голос из-под одеяла.

Я бы улыбнулся, но сейчас, к сожалению, не время для улыбок.

— Мамочка?..

— Привет, моё солнышко, — припадаю к больничной койке, на которой мою маленькую крошку почти не видно.

Она такая худая, слабенькая, вся какая-то размытая от лекарств, которыми её снова напичкали до отказа.

— Мам, я что, умираю?

— Конечно, нет, милая! — не знаю, каким чудом мне удаётся не расплакаться.

Наверное, просто выплакала все слёзы ещё в Берлине, на груди Дамира. Хотя должна была бы ещё раньше, намного раньше. Но Яся не должна видеть эту боль, ей своей хватает.