— Да какие твои годы?..

— Что?

— Я говорю, ты ещё ведь совсем молодой. Куда тебе жениться? — улыбаюсь натянуто.

— Ириш, нам ведь обоим по двадцать четыре. Ты тоже молодая.

Только по паспорту… А в реальности я внешне выгляжу как малоимущий подросток, хотя в душе ощущаю себя практически старухой.

— Вон там место есть! — подсказываю я. — Притормози. Дальше на метро поеду, тут одна станция всего.

— Так давай я тебя прямо до дома подброшу. Мне несложно.

— Я сейчас не домой. За дочерью в садик еду.

— В садик? На метро?

— Да. В ближайшем не было мест.

По крайней мере, так нам сказали. Но я-то знаю, что настоящая причина в другом — никто не хотел брать к себе ребёнка с онкологией. Ясе надо давать лекарства по часам, следить, чтобы она всегда тепло одевалась. Да и…

Однажды мне прямо так в глаза сказали: «А если она тут окочурится, нам что делать?!».

— А сколько лет твоей дочери? — интересуется Егор.

— Шесть.

— Здорово! На будущий год уже в школу!

— Да, — снова предательская улыбка завладевает моими губами.

В школу… Яся очень хочет в школу. А я очень хочу, чтобы хотя бы её жизнь стала наконец самой обычной, нормальной, наполненной радостью и новыми знаниями, к которым она так рвётся.

— Наверное, она у тебя настоящая красавица, как ты…

— Я?! — от неожиданности удивляюсь, а потом сразу хочется расхохотаться. — Егор, ты чего?

— А что? — пожимает громадными плечами Ступин. — Вообще-то, ты всегда мне нравилась. В школе.

— Ну, в школе — может быть, — неохотно соглашаюсь я. — Всё, я пошла. Большое спасибо, что подвёз и, конечно, за приятную встречу.

Уже открываю дверь, чтобы поскорее покинуть салон этого неприлично дорогого авто. Как вдруг Егор снова окликает меня:

— Ира! А может… Может, как-нибудь снова пересечёмся? Сходим куда-нибудь вместе?.. Что думаешь?

Гляжу в его тёмные умоляющие глаза и на секунду вновь вижу того самого Егорку, с которым много лет делила школьную парту — неуверенного, робкого мальчишку. Сейчас бы я, может, не отказала этому мальчику.

А вот мужчине Егору Ступину я точно вынуждена отказать:

— Слушай, извини… Мне правда очень приятно. Но…

— Я всё понял. У тебя кто-то есть. Ладно, забудь.

— Нет, — перебиваю я. — Дело не в этом. Просто… не до встреч мне сейчас, понимаешь? Удачи, Егорка.

Хлопаю дверцей и иду к метро. Не покидает ощущение, что Ступин продолжает смотреть мне в спину, но я не оборачиваюсь.

Надо поскорее забрать Ясю, иначе мне опять протрут мозг упрёками за опоздание.

— Мама, смотри, что я нарисовала! — Яся с гордостью протягивает мне рисунок. Детский, неумелый, но такой трогательный. — Это я, это ты, а это папа.

Папа…

Когда Яся произносит это слово, внутри меня всё сжимается до боли.

С того самого вечера, как Даниил выставил нас за дверь, Яся больше не видела его. Нас развели без всяких вопросов. Подали заявления в мировой суд, процесс оказался быстрым. И вскоре получили свидетельства о разводе. Я ни на что не претендовала, ничего не могла и не желала требовать. Разумеется, никаких алиментов Даня не платил, а я не собиралась с этим разбираться.

Он так никогда не узнал, что в первую ночь после его ультиматума я не сомкнула глаз, ютясь вместе с четырёхлетней доченькой на продавленной софе моей тётушки. Та была сильно не рада нас видеть. А я еле узнала родительскую квартиру, которая отошла тёте Юле после смерти мамы и папы: она умудрилась пропить даже шторы.

И я поняла, что больше не могу там находиться. Сдала обручальное кольцо в ломбард — хоть на что-то оно сгодилось. Продала на Митинском рынке свой мобильный и купила подешевле. Заняла немного денег у соседки, которая по старой памяти, из уважения к моим родителям, всё-таки помогла мне.

Прошло уже пятнадцать лет, а соседка всё ещё поминала, каким замечательными людьми они были — мои мама и папа. Оба геологи, ездили на всякие разведки, так и познакомились. Потом мама занялась моим воспитанием, а работу оставила. Но в тот раз им захотелось поехать в горы вместе — отпраздновать десятилетие со дня свадьбы. Сошедшая лавина не оставила им шансов.

А меня оставила неприкаянной сиротой на попечении спивающейся тётушки. И я дала себе слово, что, если у меня однажды будут дети, у них непременно будет полноценная семья — с мамой и папой.

Но я не смогла выполнить своего обещания. И уже не смогу.

Год назад Даниил так нахрюкался, что вылетел на «встречку». Он и раньше садился нетрезвым за руль. Видимо, такой исход был лишь вопросом времени, а новая жена почему-то не сумела помочь Дане в преодолении пагубной зависимости. Что стало с его ребёнком, не знаю. А Ясе я так и не сумела признаться, что папы, её папы, которого она ещё кое-как помнит, больше нет в живых.

— Очень красиво, — хвалю я, гладя солнечные кудряшки Яси. — Обязательно повесим дома в рамочку.

— Здорово! — ликует доченька.

А я меж тем ловлю настороженный взгляд воспитательницы.

— На одну минутку, Ирина, — цедит она сквозь зубы.

Оставляю Ясю обуваться — она уже умеет это делать сама. Она многое умеет и во всём очень старается быть самостоятельной.

— Сегодня ваша Яся подралась с мальчиком, — заявляет воспитательницы ледяным тоном.

— Что?.. — обомлеваю я. — Вы шутите?

— Какие шутки, Ирина? Она ударила другого ребёнка по голове.

— Но Яся не могла. Она очень тихая и послушная…

— Она непредсказуемая и агрессивная, — обрывает меня женщина. — Видимо, болезнь отразилась на её психике.

— У Яси лейкоз…

— Вот именно. Заражённая кровь. Она и даёт осложнения на мозг.

— Это неправда, — пытаюсь я опровергнуть очередной миф об этой болезни. — Сейчас у Яси ремиссия…

— Я это уже всё слышала, — чеканит воспитательница. — И больше не собираюсь выслушивать вашу чепуху. Я говорю лишь то, что вижу. Ваш ребёнок мог убить другого ребёнка. И если что-то подобное повторится, пеняйте на себя.

Женщина, не прощаясь, уходит прочь.

Никто не любит слушать о том, чем и как болеет Яся. Да и мне нелегко даётся любой подобный разговор. Ведь я знаю, насколько тяжела эта борьба. Но она даёт результат. Сейчас Яся принимает поддерживающие препараты, хотя врачи постоянно талдычат мне, что нужно обязательно делать трансплантацию костного мозга. Тогда есть шанс выздороветь на сто процентов.

Но квоту можно прождать до скончания времён, а деньги на платную операцию, какие мне всё-таки удаётся отложить, будут копиться ещё дольше.

— Ясенька, — аккуратно интересуюсь я по дороге домой, — а сегодня в садике ничего такого особенного не было?

Есения мгновенно потупляет глаза. Она не умеет обманывать.

— Я поссорилась с одним мальчиком, — признаётся дочь.

— Это печально, — вздыхаю. — А почему вы поссорились?

— Он сказал, что у меня неправильный рисунок. Что раз у меня нет папы, я не могу его рисовать, и надо его зачеркнуть. А потом отобрал у меня рисунок и хотел исчеркать его.

— И что ты тогда сделала?

— Я рассердилась.

— Ну, я бы тоже рассердилась, — признаюсь с горечью. — Как же тебе удалось вернуть рисунок?

— Я ударила мальчика. Пеналом с мишками.

Пенал с мишками — любимая сумочка Яси с яркими рисунками. Пенал сшит из мягкой ткани. Вряд ли такой удар мог быть смертельным.

— А потом, — продолжает дочь, — мальчик расплакался и побежал жаловаться. Меня очень отругали.

— Понятно… — подвожу я итог рассказу.

— Мам, — Яся поднимает ко мне свои голубые глаза, которые, как и волосы, достались ей от меня, — ты тоже будешь ругаться?..

— Нет, — успокаиваю я девочку. — Но больше не дерись, пожалуйста. Постарайся договариваться словами. Хорошо?

— Хорошо, — соглашается она пристыженно.

Мы заходим домой. В наш густонаселённый приют для таких же брошенных на задворки жизни людей — коммунальная квартира на пять комнат. Наша комната одна из самых крошечных. Во всех остальных тоже живут люди, самые разные.