— Теперь, — говорит, — понял я, чего Умила хотела. Она ведь тебе передать велела: мол, сделаешь, как задумал, так на глаза ей больше не показывайся. Да и вовсе просила тебя в избу заманить и запереть, только я ей сказал, что это никуда не годится. Все у озера соберутся, каждый сделает, что может, а ты один в стороне отсидишься? Никуда это не годится…

Завид тут Василия выйти попросил. Сказал, как в дверь заскребётся, чтобы тот открыл. Вышел Василий, а Завид пояс развязал, рубаху да сапоги скинул, да и стоит, мешочек в руке держит.

Одолеют колдуна, а сойдёт ли проклятие? Это ведь они за царевича бьются. Если удастся, тот себе прежний облик вернёт, а Завид, может, так волком и останется.

Да ещё год бегай в этой шкуре, терпи, и Умила осердится. Нескоро простит. Ей муж надобен, а не зверь.

Да ведь и люд собирается. Может, управятся и без него?..

Скинул он всю одёжу, да травы на ладонь вытряхнул, крепко в кулаке сжал, а у самого на глазах слёзы. Он уж те слёзы волчьей лапой утёр и заскрёбся в дверь, Василий его и выпустил. В эту пору и крик раздался:

— Едут!..

Пустился волк со всех ног к озеру, Василия далеко позади оставил. Через плетни перемахивает, мигом вылетел в ворота, с холма скатился.

А у озера на берегу уж все собрались. Тут и Невзор, и Ёрш, и Дарко. Глядит Завид — даже и Горазд, искалеченный, явился, дубину сжимает. Даже Пчела свой страх одолел, хотя, видно, колени у него подламываются, всё на местных глядит испуганно. Кикиморы-то да грабы уж не прячутся, тоже в стороне не отсиживаются, встали за царевича. Водяницы из озера глядят. На лугу змей Гришка спит.

И Бажена тут же, и Марьяша с Умилой. Горячего овсяного киселя наварили и уж готовы его плескать, гостей угощать. Как увидала Умила волка, так и побледнела.

— Всё же сделал, что хотел, — говорит. — Больше ко мне и соваться не смей, ты мне такой не надобен!

Тут от конского топота земля задрожала. Едет царь в расписной золочёной колымаге, тридцать всадников при нём, все в кольчужных рубахах да с мечами. Тихомир и Горыня им путь заступили, дальше не пускают. Невзор с мужиками подошёл, тоже плечом к плечу встали.

Распахнулась узорная дверца, вышел царь Борис. Сам высокий, сухой, плечи уж начали гнуться, да ещё широки — в молодые годы с врагами рубился, и, видно, не зря о нём слава шла. Сам горбонос, брови черны, да борода уж седа. Наряд на царе просторный, золотом шитый, шапка мехом подбита.

Огляделся царь, мечи, дубины приметил и спрашивает:

— Вот, значит, как здесь гостей встречают, не хлебом-солью? И отчего ж никто не кланяется?

— Ежели к нам с добром, так и мы с добром, — отвечает ему Тихомир. — А ежели супротив нас войско собирают, так я уж не ведаю, гости это явились али кто!

— Да и я не ведаю, — говорит ему царь, — побратим ли передо мной али недруг лютый, который за моею спиной с нечистью снюхался. Нынче я сына верну, и Казимир в том поможет, а ежели кто помешать вздумает, жизни лишу, будь он хоть побратим, хоть кто.

Казимир за его спиной из колымаги выбирается. Вот вышел, руку царице подал. О чём-то уже солгал — ишь ты, сына поможет вернуть! Да как же он его вернёт, ведь не проклятие снимет?

А царицу-то, видно, горе за годы съело. Едва стоит, исхудала, краше и в гроб кладут. Брови начернила, щёки нарумянила, да оттого только мертвее кажется. Ни кровинки в лице.

— Где подменыш? — спросил Казимир. — Отвечайте, да помните: я не терплю, ежели мне лгут. И кто лжёт, непременно за то ответит!

Тут богатырь Василий смело вперёд выступил и говорит:

— Сам ты и лжёшь! Не подменяли царевича, проклят он, и ты об этом знаешь. Мучил ты и его самого, и царя с царицей, потому как тебе это силу давало!

Казимир один только взгляд на царя бросил, тот дружине кивнул. Худо дело, и слушать не стали!

— Двадцать лет!.. — только и успел сказать Василий, как ему меч к груди приставили. А он-то безоружный, даже и дубины не взял. Сила его в словах, он на то полагался, да ему говорить не дали.

— Где подменыш? — повторил колдун и обратился к царю: — Сыщи мне его, Борис, а этих возьми под стражу. К ночи сына тебе верну.

Разве дело царю этак приказывать? Да царь Борис и не подумал укорить Казимира за дерзость, людям своим говорит:

— Слыхали? Выполняйте! Всё обыщите. Подменыша сюда, а этих заприте в корчме. Кто противиться будет, того поучите мечом.

Тут и богатырь Горыня не утерпел, тоже говорит сердито:

— Да как можешь ты, царь, лиходею этому верить? Я уж тебе говорил, что был у отца моего побратим, да колдун его убил, его облик принял! Он князей у нас перессорил…

Казимир голову вскинул, к Горыне идёт неспешно да говорит, а голос как лёд:

— Время тянешь. Знаешь, что ежели не сейчас, то никогда уж царевича не вернуть. Ишь, я тебя пожалел, велел отпустить, а ты с нечистью снюхался да не мне одному, а и царю Борису задумал зло причинить! Боле за тебя заступаться не стану.

А дружине уж приказ отдан. Подступают к народу, хотят гнать через мост к корчме.

Тут Тихомир свой меч потянул наружу — добрый булатный меч, который ему с собою взять не позволили, да волк принёс, — и говорит сурово:

— Был я тебе, Борис, верен прежде, верен я тебе и теперь. Но ежели для того, чтобы ум в тебя вколотить, придётся нам биться, то я готов!

Царица Всеслава вскрикнула, руки к груди прижала. Зашумел народ. Вмиг перевернули столы. Кто послабее, укрылись за ними, кто покрепче, выступили вперёд.

Осердился царь Борис, бороду выпятил и в крик:

— Двое, защищайте царицу! Прочих гнать, запереть, а кто противится, тех убить! Да подменыша сыскать мне, живо!

Волк только взгляд метнул на Умилу. Ишь, его запереть хотела, а сама небось не согласилась отсидеться за частоколом на холме!

Ровно ветер зашумел над полем — то мечи выходили из ножен. Тут же послышался лязг и крик:

— Ох, убили, убили!

Да и пошло: кони ржут, копытами бьют, люди кричат. Ощетинился волк, оскалил клыки, огляделся, где больше помощь нужна. Видит — над Василием уж меч занесли! Тот попятился да упал, ползёт, кричит:

— Гришка!.. Гришка, выручай!..

Скакнул волк да зубы на чужой руке и сомкнул, впервые чуя вкус людской крови. Вскрикнул дружинник, выронил меч, Василий к тому мечу потянулся, а сам и взять его не умеет. Да всё же стоит, а вот и змей Гришка топочет, на зов явился. Погнал троих в поля, с ними и укушенный побежал, прижимая руку к груди.

Волк рычит им вслед.

— Тятенька! — различил он отчаянный крик Марьяши. Видит — окружили Тихомира, заставляют отойти от Горыни, спину открыть. Метнулся туда.

Видит — и серый коротколапый пёс тут бьётся. Вот он ухватил дружинника повыше сапога, да так с рычанием на ноге и повис. Завид в другого вцепился, клыками рвёт. Меч над собой углядел, отскочил.

— Волка, волка бейте! — кричат.

— Дать мне меч! — слышно, требует Борис. — Сам с ними расправлюсь!

— Народ! — ревёт Тихомир. — Отступайте! За мост, за мост!

Да никто и шагу назад не делает.

Едва сунутся дружинники к берегу, лозники их ивняком оплетают, горячий кисель в лица плещет. Ребятня, за столами укрывшись, метает камни, а из озера рыба летит.

— Колдуна, колдуна хватайте, паскуду! — кричит кто-то.

Видит волк — мужики уж едва стоят! Горазду сидеть бы дома, а не в бой идти, вот-вот упадёт, пошатнулся. Дарко его собою прикрыл.

Спешит к ним волк. По пути дружинника сшиб, который шёл на Василия. Тот хотя и с мечом, да едва держит тот меч. Богатырь…

А Горазд уж упал. Дарко над ним стоит, дубину вскинул, едва удар выдержал. Раскололась дубина, сам пошатнулся, а меч уж над ним взлетел.

Волк последним отчаянным рывком взвился в воздух. Успел, собою прикрыл и почуял, как что-то ударило в бок.

А после, когда уж на землю ступил, как огнём обожгло.

Из последних сил только и ушёл от второго удара. Спешит к берегу, да подломились лапы, покатился он по траве. Затянуло глаза пеленой. Видит, двое бегут к нему, да уже всё одно. Ну, нагонят.