— Что с повелителем, Хельга? — вполголоса спросила я, и кончики пальцев тревожно дрогнули, точно к рукам вот-вот в полной мере вернётся движение, будто сила моих искренних переживаний во много раз значительнее самого искусного зелья, хитроумного заклятия. Голос прозвучал удивительно спокойно, сердце билось мерно, но так сильно, что каждый его удар, казалось, сотрясал всё тело, подобно удару кузнечного молота о наковальню.

— Повелитель жив, моя госпожа, однако он тяжело ранен и не приходил в себя с того самого вечера, — горестно склонив голову, словно в этом была только её вина, поведала Хельга. Я испытала смешанные чувства: бурный восторг оттого, что Локи жив, и почти оцепенение при мысли, что в любой момент он может уйти. Тон женщины, как бы она ни пыталась скрыть страшную правду, был слишком говорящим. Хельга была превосходным лекарем, и её руки обладали целительной силой. Увы, она оставалась лишь смертной, заслужившей благоволение Эйр и право жить в Асгарде, поэтому существовали вещи ей неподвластные. И некоторые не поддавались самим богам. Смерть была в их числе.

— Ты посмела меня опоить, — недовольно заметила я после тщетной попытки приподняться. Я хотела быть рядом с возлюбленным мужем, я должна была быть подле него, и всё моё существо рвалось к лукавому асу, но тело, отравленное умелым колдовством, не подчинялось ни сердцу, ни разуму. Заговорщики лишили меня всяческих сил, и я не могла даже всерьёз рассердиться, опьянённая фальшивым умиротворением.

— Я виновата, госпожа, и Вы вольны разгневаться, наказать меня, но я не позволю Вам подняться с постели, пока не буду уверена, что Вы восстановили силы. Так будет лучше и для Вас, и для повелителя, и для обитателей чертогов. Вы пережили немалое потрясение и, должно быть, сильно ударились головой… — рассеянно слушая лекаря, я осмотрелась и с удивлением обнаружила себя в покоях Локи. Какая ирония, ведь тем вечером я так мечтала оказаться в его просторной постели. Судьба наказала меня за неосторожность. Однако хуже было другое: раз я здесь, значит, Хельга не решилась позволить перенести бога огня с места на место, что, в свою очередь, говорило красноречивее слов, в каком опасном состоянии находится мой дражайший супруг.

Я тяжело вздохнула. Мне так хотелось увидеть его, коснуться красивого, пусть и бледного, лица. Но я понимала, что в такой напряжённый момент благоразумнее всего было довериться Хельге. Порой она бывала непозволительно своевольна, но ещё ни разу разумная и самоотверженная женщина не дала повода усомниться в своей преданности золотым чертогам и их повелителю. И раз я ничем не могла помочь Локи, я должна была позаботиться о его подчинённых. Возможно, если я прислушаюсь к просьбам лекаря, то быстрее встану на ноги, и тогда она сможет больше времени проводить подле господина, а я — посвящать обитателям огненных палат. Я боялась представить, какая суматоха, должно быть, творилась в чертогах после произошедшего нападения.

— Ты слишком много на себя берёшь, Хельга. Не будь ты так умела, тебя следовало бы выставить из дворца, — наконец, строго и холодно заметила я в ответ. С достоинством выдержав мой пристальный уничтожающий взгляд, женщина лишь покорно склонила голову, сложила ладони под грудью. — Однако, когда вылечишь повелителя, ты, возможно, сможешь заслужить мою благосклонность снова. А теперь ступай и займись делом. Всё свободное от заботы о Локи время посвящай раненым, я уверена, их в чертогах немало. И позвать ко мне предводителя стражи, — Хельга коротко кивнула и поднялась со своего места, после чего почтительно поклонилась.

— Гуннар был убит, госпожа, — помолчав, будто ей необходимо было собраться с мыслями или совладать с чувствами, поведала служанка. Я утомлённо прикрыла глаза. Сколько достойных воинов и прекрасно обученных верных слуг погибло из-за прихоти дерзкой великанши. И это после того, как Один помиловал её, а Ньёрд одарил честью стать богиней и госпожой. Это было недопустимым и немыслимым. Мне определённо стоило навестить чертоги Ньёрда, хотя бы ради того, чтобы взглянуть в бесстыжие глаза бессовестной воительницы, что лишь изображает доблесть, а сама действует исподтишка, словно змея. Нужно было только выздороветь, набраться сил, и врагу несдобровать. — Он первым принял на себя удар, сдержав натиск врагов, но их было значительно больше…

— Хакана сюда. Рагна пусть подождёт за дверью, — выдержав паузу, чтобы справиться со своим голосом, велела я. Было больно. Больно за всех тех, кто ушёл, кто незаслуженно пострадал, тех, кто проявил силу характера и безоговорочную верность, показал себя доблестным воином, но всё равно вынужден был отправиться в Хель. Будь у меня силы, тонкие пальчики непременно сжались бы в кулаки от гнева. Я этого так не оставлю. Я никогда не прощу причинённую боль и нанесённое оскорбление. Я обязательно поднимусь на ноги, и к моменту, когда Локи придёт в себя, наведу порядок в огненных чертогах и за их пределами. Никто больше не позволит себе такой дерзости. Никогда! В дверь негромко постучали, отвлекая меня от нерадостных мыслей. Я подняла взгляд. Хельга успела покинуть покои, в стороне плечом к плечу стояли, кротко склонив головы, юный лекарь и ещё более юная Ида. — Войди.

— Вы звали меня, госпожа? — Хакан бесшумно прикрыл за собой двери, после чего повернулся и почтительно поклонился. Он оставался всё так же серьёзен, собран, непоколебим, как и в момент нашей первой встречи. А вот я, казалось, стала совсем другой. Я полусидела в постели, величественно приподняв голову, насколько хватало сил, и смотрела на него внимательно и печально, затем подозвала к себе слабым кивком головы. Стражник приблизился, сложил руки перед собой в ожидании, смущённо потупил взор немного передо мной, ведь слуге и воину не подобало видеть госпожу в ночных одеждах. Впрочем, в тот миг это было неважным.

— Ты достойно проявил себя тем злополучным вечером, Хакан, спас мою жизнь и, я верю, жизнь повелителя тоже. Проси у меня, что хочешь, — голосом более мягким, нежели говорила с Хельгой, пояснила я суть его прихода. Устремив взгляд на строгое лицо мужчины, я заметила на нём промелькнувшее сомнение, но только на одно мгновение. Затем стражник вновь коротко поклонился.

— Этой мой долг, госпожа, и иного желать я не смею, — негромко отвечал Хакан, выпрямившись и замерев на месте, словно красивый статный истукан. Затаённая печаль улавливалась в его светлых глазах, и губы были сердито сжаты, будто он корил себя за случившееся, за то, что не успел, не предвидел, не сумел. Я снова убеждалась, что доверием и благосклонностью своего повелителя отчаянный воин дорожит больше, чем всеми дарами девяти миров. Это роднило нас, какими бы разными мы ни были.

— Гуннар верно служил богу огня и пламенным чертогам и положил свою жизнь, чтобы защитить их обитателей. Стража осталась без предводителя и почти наверняка пребывает в смятении. Ты займёшь его место. По крайней мере, до тех пор, пока Локи не придёт в себя и не распорядится иначе, — собравшись с мыслями, велела я. Голос звучал ровно. Глаза смотрели прямо и ясно. Было так трудно не показать, как мне страшно, сколько сомнений переполняют грудь, а в мыслях и на кончике языка только один вопрос: «А что, если нет?..» Это прислуге знать было необязательно. Повелитель непобедим. Его не сломить. Его авторитет непререкаем. Не может быть и мысли, не говоря уже о слове, что Локи не победит смерть. Это лишь вопрос времени. Только бы убедить окружающих. Только бы поверить в это самой… — А теперь я хочу знать, каково состояние воинов золотых палат. И ещё, скажи мне, многие ли посмели предать доверие господина и обратиться в бегство перед лицом опасности?

— Благодарю за милость, госпожа, я повинуюсь, — сдержанно вторил мне немногословный Хакан, на миг исподлобья взглянув на меня. Взор его ледяных глаз как будто чуть потеплел в отношении меня, смягчился. Так уж вышло, что Хакан знал меня разной: легкомысленной наивной девицей; исступлённо рыдающей в порыве отчаяния любящей женщиной и, наконец, волевой и хладнокровной госпожой. Похоже, последний мой лик приходился ему более всего по нраву. В любом случае, мы служили одному делу и были в нём ближайшими союзниками. — Враг напал неожиданно и подло, трусливо подкравшись, и многие были убиты в бесчестном бою в первые минуты. Вы знаете, госпожа, слабые не выживают в этом дворце. Те, кто проявил неповиновение, почти сразу же нашли свою смерть. Однако их были единицы, оставшиеся — ловкие смелые войны, и я горд был сражаться с ними плечом к плечу.