— Ты не умеешь обманывать, Сигюн, ты так же чиста и прозрачна, как Бальдр, — большая и шероховатая ладонь мудрого аса снова коснулась моего лица, нежно потрепала по щеке. Я неуверенно подняла на Всеотца непонимающий взгляд. — Ты места не находишь без Локи, не так ли? Я не удивлён, этот проходимец умеет завладеть женским сердцем безвозвратно.
— Локи — мой муж и господин. Как хорошая жена я должна быть мыслями только с ним одним… — смутившись, пролепетала я в ответ, потупив взгляд, но улыбка, тем не менее, не сходила с моих губ. С Одином было легко. Он был умён и проницателен и мог без доли стеснения выразить то, что никак не желало сорваться с моего языка. Чуткий и понимающий собеседник простым жестом пригласил меня сесть, и мы вместе опустились на широкое ложе у просторных, устремлённых ввысь открытых окон. Я любовалась сильной и статной фигурой Всеотца, его необычной внешностью, сочетавшей в себе ещё крепкое молодое тело и в то же время внимательный взгляд умудрённого годами и десятилетиями жизни аса, озорную мальчишескую улыбку и глубокие морщины на лбу и в уголках глаз, придававшие лицу и серьёзности, и смешливости.
— Ты обязательно станешь хорошей женой, Сигюн. Давно я не видел Лофта в таком приподнятом настроении, и пока так продолжается, Асгард может спать спокойно, — я удивлённо взглянула на прародителя при упоминании древнего имени Локи, которое так редко звучало в Асгарде, что я слышала о нём только из преданий старины. Несомненно, Один знал о Локи больше, чем кто-либо в Асгарде, постигал и разделял, казалось, самую его суть. Ведь и в отце всех богов текла кровь великаньего рода. Мне так о многом хотелось бы расспросить повелителя асов, но я не решалась, и Всеотец продолжал: — Однако только не ты, моя милая дочерь, потому что мир и благополучие нашей обители и остальных восьми миров зависят во многом от тебя. Я знаю, зачем ты пришла: утешься, твой супруг остался в Йотунхейме лишь из-за своего упрямства. Во время нашего путешествия мы немало проголодались, и довелось нам столкнуться со стадом заколдованных быков в стране великанов, что не давались руке аса. Поняв это, я решил продолжиться свой путь голодным и скорее вернуться в Асгард, но твой хитроумный муж не мог допустить, чтобы кто-то обвёл его вокруг пальца, и остался из принципа, желая обмануть проклятье. Думаю, день-другой, и вы снова будете вместе…
— Благодарю, Всеотец, Вы уняли трепет моего глупого сердца, измученного догадками и предчувствиями, — снова немного склонив голову в знак признательности, радостно улыбнулась я. Словно гора упала с моих плеч. Локи просто невыносимый упрямец и гордец, это я знала очень хорошо. Он всегда — всегда! — добивался своего. При воспоминании о том, как он однажды завладел и мной, на сердце стало тепло, и я совсем развеселилась. Однако моя безмятежность продлилась недолго, ибо я вспомнила истинную причину своего прихода, о которой не рассказывала больше никому. Был один важный вопрос, который вертелся на кончике моего языка, а я всё не решалась его задать. Нужно было осмелиться, нырнуть в тёмный омут с головой. Собравшись с мыслями, я, наконец, разомкнула губы:
— Мой повелитель, есть ещё одна печаль, что отнимает у меня покой… Скажите мне, кто такая ведьма Гулльвейг? — бесстрастное и мирное лицо Одина переменилось при звуке этого проклятого имени, ясный серо-голубой глаз грозно сверкнул, будто у берсерка, что не могло укрыться от моего взгляда. Я затаила дыхание.
— Не твоё это дело, дочь Бальдра, — нахмурившись, отвечал главный среди асов, и глубокая тяжёлая морщина залегла у него на лбу. Я не сводила глаз с лица отца ратей. Никогда прежде мне не доводилось видеть его таким угрюмым и злым. Голос Всеотца стал холодным и резким, будто порывистый ветер, иногда прилетавший в Асгард с севера. Мне невольно захотелось поёжиться, но я сдержалась. Выходит, страшная великанша и правда существовала и не была выдумкой Локи или, тем более, моей. Более того, несложно было догадаться, что она совершила нечто недопустимое и отныне была в рядах врагов жителей Асгарда. — Откуда ты знаешь это имя?
— Простите меня, повелитель, но колдунья-великанша преследует меня в кошмарах. Я боюсь, что она придёт за мной, разрушит моё и без того хрупкое счастье… — опечаленно склонив голову, чтобы выразить свою покорность, а на деле скрывая волосами лицо, отвечала я. Меньше всего мне хотелось вызвать гнев Одина, однако и любопытство моё было слишком сильно. Кто же она всё-таки такая, если даже Всеотца заставила ощетиниться, как дикого зверя, одним упоминанием своего имени?..
— Об этом не волнуйся, Сигюн. Она никогда больше не вернётся в Асгард, — очевидно, тронутый моим дочерним смирением и женской слабостью, уже мягче продолжал ас, хотя лицо его оставалось сосредоточенным и хмурым. Мудрейший среди богов смотрел вдаль невидящим взглядом, словно пытался вспомнить что-то. А может, напротив, как будто желал стереть воспоминания из своей головы. — Забудь её имя.
— Никогда больше?.. — удивилась я столь сильно, что снова устремила в глаз Одина внимательный изучающий взгляд, хоть тот и метал яростные молнии. — Значит ли это, что Гулльвейг когда-то жила в Асгарде? — всё-таки решилась уточнить я, сбиваясь на шёпот.
— Довольно! — Всеотец совсем немного повысил тон, но, казалось, дворец сотрясло волной его гнева. Я замолчала, бессознательно вжав голову в плечи и зажмурившись. — Ступай, Сигюн, возвращайся в свои чертоги и дожидайся мужа. В твоём положении негоже разгуливать среди шума и буйства Вальхаллы, — осознав, что беседа окончена, я поднялась со своего места, поклонилась на прощание и поспешила покинуть покои Всеотца, искренне не понимая, чем моё положение стало отличаться от прежнего. Однако эта мысль заняла меня лишь на мгновение, тогда как разум всё больше тревожила таинственная великанша, очевидно, сотворившая в Асгарде нечто, чем очень прогневала Одина. Вероятно, за это она и была изгнана из страны богов, но только… Как она вообще могла попасть в город асов?
С великанами асов связывали трудные отношения. Несмотря на то, что турсы считались первыми заклятыми врагами богов и мечтали захватить Асгард и его чудеса, обитатели города часто спускались в Йотунхейм и путешествовали по чужому миру, чтобы набраться мудрости и знаний. В стране великанов сосуществовало великое множество народов: некоторые из них поддерживали с асами хрупкое перемирие, другие же ненавидели богов так страстно, что любого бы с радостью размозжили о скалы.
Всех их объединяло только одно — крайне вспыльчивый и яростный нрав, рядом с которым даже Локи казался самой сдержанностью и учтивостью. Вдобавок многие турсы были недалёки, что вместе с агрессивным характером являло собой страшную бурную смесь. Однако при этом именно от племени великанов пошли все рода и миры и именно среди них встречались старейшие и мудрейшие мужи. Тоже, впрочем, крайне несносные.
Чистокровные великанши были поразительно дурны собой и мерзким нравом ничем не уступали своим сородичам. Но если они рождались от союза турса и человека, аса или, тем более, верховного бога, всё становилось совсем иначе. Такие дети вырастали в красивых и сильных женщин, в которых подчас влюблялись и другие асы, плодя и расширяя род смешанной крови. Так и получалось, что асы ходили среди детей Имира, а великанши — среди потомков Бора.
И всё же было крайней редкостью, чтобы отпрыски турсов оставались жить в Асгарде надолго. Исключением являлся Локи, которого, вопреки всему, в обители богов воспринимали больше как аса благодаря незаурядному уму и обаянию, а также расположению и покровительству Одина-Всеотца. И, даже несмотря на это, абсолютное большинство верховных богов боялись непредсказуемого аса и избегали его общества. Тем более невероятной представлялась возможность пребывания ведьмы-великанши Гулльвейг в Асгарде.
Казалось, верховные боги скрывали какую-то страшную тайну, и даже весёлый и беззаботный Локи если и знал истину, то не говорил о ней. Становилось очевидным, что не знать мне покоя, покуда я не выясню всей правды. Возможно, любящие мужчины сознательно ограждали меня от неё, не понимая однако, что для меня не было ничего страшнее и мучительнее неизвестности. И раз образ и имя Гулльвейг преследовали меня против воли, я оказалась замешана в том, о чём не имела ни малейшего представления. Так продолжаться больше не могло. Напоследок обернувшись к покоям Всеотца, я прислушалась. Я всё ещё стояла лишь в нескольких шагах от высоких дверей, за которыми не раздавалось никаких звуков: ни шагов, ни голоса, ни шелеста одежд — ничего, что могло бы свидетельствовать о скором решении Одина покинуть свои покои.
