И одной беспокойной ночью всё изменилось. Беспокойной поначалу она была для всего дворца, но только не для меня. Я проводила тихий вечер за шитьём в своих покоях, отдыхая после дневной суеты, постепенно становившейся мне привычной. В большом и богатом чертоге всегда находились какие-то дела и заботы, даже если ты госпожа. Особенно, если ты госпожа. Часто приходилось разрешать споры и распри и ставить на место особенно зазнавшихся слуг. Иногда требовалось даже наказывать провинившихся, хотя я очень сильно не любила этого делать. И, когда, наконец, мне выдались несколько часов тишины и покоя, в дверь постучали.
— Войди, — уже привычно коротко бросила я, откладывая рукоделие в сторону, и к моему большому удивлению в дверях появилась главная лекарь золотых палат — та самая, что спасла меня в первую ночь и оправдала перед Локи. Хельге не зря было дано такое имя: она отличалась кротостью нрава, преданностью, трудолюбием и умом, а в ловких руках её действительно заключалась немалая целительная сила. В тот вечер она показалась мне взъерошенной и взволнованной, что шло вразрез с её обычным каменным спокойствием. Склонив голову вбок и озадаченно рассматривая свою гостью, я ожидала от неё недобрых вестей. Спокойствие во дворце Локи длилось подозрительно долго.
— Добрый вечер, госпожа, — поклонилась Хельга, даже в смятении не забывая о хороших манерах. Это мне нравилось в ней. Что бы ни случилось, женщина оставалась собрана, воспитана и верна своим господам. — Прошу прощения за беспокойство в столь поздний час, однако повелитель слёг в постель с жаром… Я бы не отвлекала Вас, госпожа, но Вы знаете нашего своенравного господина. Он ничего не ест, не пьёт, и никакая сила не может заставить его принять лекарство, если его будете давать не Вы… — сердце больно кольнуло. Я была готова сорваться со своего места, забыв и бросив всё на свете, и мне не требовались ни доводы, ни уговоры, однако обитатели чертогов, очевидно, считали, что я по-прежнему гневаюсь на бога обмана. Несмотря на то, что я и без того взволнованно поднялась на ноги, Хельга продолжала свою речь. — Так продолжается целый день. Становится хуже, и никто из нас не может определить эту странную болезнь. Локи ни с кем не говорит, только всё зовёт Вас. Сжальтесь, госпожа… — сбивчиво закончила обычно хладнокровная и сдержанная женщина, переживая так, словно болел её собственный сын. Я с удивлением дослушала её, рассеянно разыскивая лёгкие туфельки среди мехов. Что, в конце концов, могло свалить с ног сильного и выносливого Локи? Едва ли любовная лихорадка.
— Если это очередная уловка бога обмана, ты утратишь моё доверие, Хельга, — внимательно всматриваясь в глаза лекаря, всё же негромко предупредила я, понижая тон и сокращая расстояние между нами. Строгая женщина не была похожа на лгунью, ставшую бы шутить важными для неё вещами в угоду прихотям огненного аса, и было в тревожном взгляде нечто, заставлявшее поверить в искренность её слов. Я же сама уже давно не знала, во что верить, и старалась слушать своё сердце, ибо разум не способен был постичь хитросплетения лжи и интриг в голове двуликого бога. — Пойдём же.
— Помилуйте, госпожа Сигюн, разве я смею? Если я хоть раз дала повод усомниться в себе… — вновь склонилась передо мной прислужница. Мне стало совестно, и, ободряюще положив ладонь спутнице на плечо, я вышла из опочивальни вместе с нею. Я так и покинула свои покои, как готовилась ко сну: с несобранными волосами, в длинной полупрозрачной ночной рубашке, перетянутой тонким кожаным пояском, и тканевых туфельках. Мы быстро поднимались ярусом выше к покоям бога огня. Хельга так торопилась, что я едва успевала за ней, и эта непонятная спешка заставляла меня волноваться ещё сильнее. Беспокоили меня и сами покои, в которые я так долго не решалась возвратиться. Слишком много болезненных воспоминаний было связано с ними.
Собравшись с духом, я шагнула в опочивальню коварного аса. В покоях господствовала такая суматоха, что наше появление осталось незамеченным. Возле кровати суетились двое юных лекарей — помощников Хельги, мелкие поручения выполняли две знакомые мне служанки. Я прошла вглубь покоев. В постели, повернув голову вбок и рассыпав по подушкам длинные медные пряди, лежал Локи. Выглядел он и впрямь не лучшим образом: бледный, дрожащий, с малоосмысленным взглядом и сверкающими капельками пота на горящем лбу, он заставлял моё сердце сжаться. Как бы я ни сердилась когда-то прежде, мне было больно видеть супруга в таком состоянии, и любая недосказанность между нами становилась несущественной и неважной. Сделав ещё несколько неуверенных шагов вперёд, я присела на край кровати и коснулась ладонью его пылающего лица.
— Сигюн… — тяжело выдохнул мужчина, вздрогнув и приоткрыв глаза, после чего попытался сесть в постели. Однако почти сразу же к нему подскочил ловкий молодой лекарь, явно настроенный против любого своеволия. Как правило, врачеванием в Асгарде и Мидгарде занимались женщины, однако среди обитателей золотых чертогов в помощники и ученики Хельга чаще выбирала здоровых и сильных юношей, склонных к целительству больше, нежели к военному умению. И теперь я понимала почему. — Отпусти, иначе оторву руки, — с задержкой отреагировал Локи, высвобождаясь из ладоней упорного и смелого слуги. — Оставьте нас, — все присутствующие, казалось, замерли в нерешительности. — Меня плохо слышно?! — с трудом повысил голос яростный бог. Я обернулась и кивнула прислуге и лекарям.
— Девушки могут идти. Хельга, вы подождите за дверью. Я позову, если понадобится, — распорядилась я. Женщина понимающе кивнула и поклонилась. Вскоре покои опустели. Впервые за долгое по моим меркам время мы остались вдвоём. Я дотянулась до небольшого куска ткани, свисавшего с края сосуда, наполненного водой и льдом, обмакнула его в холод и коснулась им разгорячённого лба Локи. — Не так уж ты и грозен в моменты слабости, бог огня, — ласково усмехнувшись, заметила я. Сердце невольно наполнялось неисчерпаемой нежностью к своевольному асу, будто не было ни обид, ни боли, ни слёз, ни, тем более, расставаний. — К чему всё это?
— Ты пришла… — словно и не слыша меня вовсе, слабо прошептал супруг и снова тяжело прикрыл глаза. Я убрала непослушные огненные пряди с его лба и заплела длинную гриву в толстую косу, чтобы ему было не так жарко, обтёрла лицо, шею и грудь холодной влажной тканью, коснулась лба ласковым поцелуем. Несмотря ни на что, рядом с ним я обретала покой. Гладить его, вдыхать родной запах желанного мужчины, читать по глазам так много невысказанного словами, казалось, было достаточно для счастья.
— Пришла. И была бы здесь раньше, если бы мой повелитель того пожелал. Мне, в отличие от тебя, не чужды ни любовь, ни милосердие, — грустно улыбнулась я в ответ. Всё пережитое казалось далёким страшным сном, нелепой ошибкой. И всё же я понимала, что едва ли когда-нибудь смогу забыть свою первую брачную ночь. Может, оно было и к лучшему: мне предстояло научиться быть более чуткой, внимательной и восприимчивой к переменчивым настроениям своего мужа. От этого, возможно, зависела моя жизнь, которую я бесстрашно преподносила на алтарь нашей ни на что не похожей любви. Локи улыбнулся одними уголками губ, давая понять, что он слышит меня. Лицо его, тем не менее, не могло скрыть страданий тела. — Поешь. Ты плохо выглядишь.
— Не хочу есть, — глухо отказался Локи, вновь пристально глядя на меня из-под полуприкрытых век. Обычно светлые и ясные глаза его сейчас казались подёрнутыми мутной пеленой. Я с беспокойством в душе гадала, что же это за невиданная болезнь.
— Не будешь есть, и я сейчас же вернусь в свои покои! — пригрозила я, потянувшись за блюдом, стоявшим неподалёку. Видимо, у упрямца не оставалось сил, чтобы спорить со мной. По крайней мере, Локи не сопротивлялся: покорно ел, выпил горячее и пахнущее горькими травами лекарство и всё смотрел на меня тем же умоляющим ищущим взглядом, словно просил пощады. Сердце моё сжималось от сострадания, но отчего-то я не решалась вымолвить ни единого лишнего слова.
