Брезгливо вздергиваю губу.

– И все? Твоя жизнь – это букет?

– Роскошный, – поправляет со значением. – И не только он.

Деловито вытягиваю руку с раскрытой ладонью, а этот придурок тянется свободной рукой к ширинке.

– Ну ты и! – вспыхиваю, той же протянутой рукой отвешивая ему оплеуху.

Зотов ржет и опускает голову, весело поглядывая исподлобья.

– Жизнь за тебя отдам, Саш. Если понадобится. Все что угодно сделаю, – говорит серьезно и растроганная я лезу с обнимашками. – Ты без лифчика, – вздыхает тоскливо, и я сразу же отстраняюсь. Разворачиваюсь на пятках и печатая шаг иду в комнату, краснея со стыда.

Умываюсь, одеваюсь и застаю мужчин перешептывающимися на кухне.

– Короче, у нас куча дел, – сообщает Зотов.

Сначала заезжаем в ресторан на завтрак. После – к Дане, то есть к Артуру. Шторы на окнах задернуты (это, полагаю, в ожидании меня), Даня лежит бледный, но с улыбкой на лице.

– Слава Богу, – бормочу, едва увидев его.

– Лови, – Зотов швыряет в него букетом и тот приземляется на пол рядом с кроватью.

– Че не в голову? – кривится Даня и тут же просит со вздохом: – Свалите, а? – Мужчины выходят и закрывают за собой дверь, а Даня протягивает ко мне руку. – Хоть обними, Саш.

Ложусь к нему на кровать, пристраивая голову на здоровой руке. Обнимаю, а сама плачу.

– Дань…

– Да я понял, – снова вздыхает. – Я тебя люблю, Саш.

– Дань, не надо, пожалуйста.

– И желаю тебе счастья. Из-за моей одержимости и без того слишком много дерьма произошло. Например, ты познакомилась с Тумановым.

– Отпускаешь? – уточняю с надеждой.

– Куда деваться, – ворчит и целует в голову.

– Что случилось, расскажешь?

– Да дебил я, – морщится, глядя в сторону. – Как выяснил, что Маринка спряталась, набрал отцу. Спрашиваю, ты меня наследства грозился лишить, у нее батя на тех же условиях договор подписывал? Ну, оказалось, что да. Мотив ее действий стал понятен, но дата ее якобы возвращения мне известна, так что все в шоколаде. Поехал на дачу, полбутылки успел всадить, звонит Денис. Под идиота закосил, боится за свою жизнь, надо поговорить, есть информация… Я повелся как мудак, даже не задумался, откуда у него мой номер. Да еще и в дом его позвал, чтоб пьяным не раскатывать. Дверь открыл… он мне в лицо из баллончика, а его упыри под руки. В лесочке меня привязал к дереву и отчалил. Только своих по кустам рассовал хитро, в засаде типа. Зотова парни приехали, тупо в кольцо взяли и до свиданья. Даже не пальнул никто ни разу, так скрутили.

– Это все Леночка, – фыркаю с улыбкой.

– Да, мне рассказали по пути. Елена и ты. А мы так, полки подвигать, говна на вентилятор накинуть… Сергеич Марину ищет. И, как я понял, Василий.

– Васька? – удивляюсь, а Даня ведет плечом и морщится. – Любопытно…

– У него там сама спрашивай, мне похер кто эту стерву найдет. Теперь не отвертится. Стоит только ее папаше намекнуть, чем она занималась, он ее не то, что бабла лишит, в монастырь отправит.

– А Ильин, получается, выйдет сухим из воды.

– Я там пока привязанный сидел, с мужиками потрепался. Выносили они, а стреляли игроки. А Ильин и остальные так чисто, для понта. Не оправдание, конечно, можно пришить и организацию азартных игр, и преступной группировки, но…

– Не докажешь, – вздыхаю.

– Не докажешь, – подтверждает удрученно. – Ильин свое наказание все равно получит. Марина.

Тихо смеемся и тепло прощаемся.

– Все, погнали, – психует Зотов, когда я выхожу.

Если честно, не знаю, зачем мы едем с ним. Он уверяет, что для моральной поддержки. По факту, просто стоим в сторонке, пока он не самым уверенным шагом идет к девушке, сидящей на лавке у подъезда в свадебном платье.

Она красива. Такой особенной стервозной красотой. Жгучая брюнетка, резкие черты лица, большие полные слез глаза. Карие, почти черные. Яркие губы, не особенно гармонирующие с ее восьмимесячным животом, поплывшая тушь, дерзкий взгляд, направленный на Зотова.

Он подходит, говорит что-то. Она ухмыляется, встает, выпячивая своего малыша. Зотов машинально опускает взгляд, морщится. Снова что-то говорит, пытается взять ее за руку, поддержать как-то. Потом достает из внутреннего кармана пиджака пухлый конверт, протягивает.

– Пизда ему, – комментирует Туманов, а я часто киваю, соглашаясь.

Думаю, Дима и сам понял. Этот ее взгляд… она сожгла его заживо на том самом месте. А потом сжала кулак и вмазала ему в нос со всей силы.

– Ай, – морщусь, утыкаясь носом в руку Туманова.

– Самое интересное пропустишь, – хмыкает Родион. – Как зарождается большое и светлое.

Сразу же поворачиваю голову и внимательно наблюдаю за Зотовым. Из носа кровь хлещет, он вытирает ее рукой до самого рукава белоснежной рубашки, смотрит в глаза дерзкой девушки. Она – отвечает прямым пылающим взглядом. Часто дышит, грудь из выреза платья выпрыгивает, кулаки все также сжимает, но смотрит, глаз отвести не может.

Зотов достает из конверта деньги, выбрасывает их в урну у лавки. И, зараза такой, своей собственной кровью рисует на конверте номер телефона. Вкладывает ей в руку и возвращается к нам с таким выражением лица, будто встретил свою смерть.

– Случается, – поддерживает его Родион, похлопывая по плечу.

– Да не, – морщится Зотов и трясет головой, разбрызгивая кровь.

– Да да, – хихикаю и беру его под руку.

– Нет, – хмурится, садясь в машину. Демонстративно не смотрит в окно, хотя она не сводит с нас глаз.

Молчим с Тумановым, неуместные обстоятельствам улыбки от уха до уха.

– Нет, – повторяет твердо, выходя у дома.

– Как скажешь, – ухмыляется Туманов. – Ладно, до завтра. Саше еще вещи собирать.

– Да в пизду вас, – отмахивается расстроенный Дима и идет к подъезду, а я опускаю голову, пряча гримасу разочарования.

Плакать хочется невыносимо! Но я держусь, до самой своей комнаты. Закрываюсь и только после этого даю волю эмоциям, закрыв лицо подушкой. Кольцо со своего пальца срываю, отшвыриваю. Потом ищу, конечно. Кладу на тумбочку, аккуратно. Ни к чему эти истерики. Все строго по договоренности.

Собираю вещи, умываюсь, сижу немного, пока краснота с лица не пропадает. Натягиваю дежурную улыбку и выхожу.

Родион подхватывает мои вещи, несет в машину. Смотрю на все происходящее будто со стороны. Не верится… Все жду чего-то, жду, а ничего не происходит. Разговор не клеится, в машине по большей части молчим. Злюсь, негодую! Ну не больная же я? Нездоровая, может, сердце болит, нутро на куски раздирает, душа навынос, но и не сумасшедшая! Говорил, намекал! Или нет… Двадцать раз с силами собираюсь, намереваясь выложить ему все о своих чувствах и столько же раз не могу выдавить из себя ни слова.

– Спасибо, – роняю тихо, когда он ставит мои вещи в прихожей.

– Всегда к твоим услугам, – отвечает с дежурной улыбкой.

Неловко обнимаемся на прощанье, говорим друг другу скупое «пока», он выходит, а я закрываю дверь.

Десять дней.

Прошло ровно десять дней с того самого, когда мы распрощались. Он не звонил, не писал, не объявлялся, а я выплакала все глаза, по вечерам опасаясь включать свет, чтобы случайно не увидел брат. Не знаю, как я буду объясняться с близкими. Не знаю, что скажу им. И не знаю, как набраться смелости и объявить мужчине, с которым был лишь ничего не значащий секс, что беременна.

Наверное, он будет рад. Ведь дети – это здорово. Маленькие розовощекие пухляши, разве есть на свете что-то прекраснее? Я о таком не знаю. Я предвкушаю, оттягиваю поход к врачу и разглядываю под одеялом в интернет-магазинах детские вещи. А прячусь, потому что меня пугают цены. И желание скупить разом все. Только бы не девочка: от милых нарядов будет ломиться шкаф, а кормить грудью до ее восемнадцатилетия точно не выйдет. Это при условии, что я так и останусь трусихой…

«Надо что-то делать!» – приказываю себе мысленно и решаю начать с теста. Да, его я тоже боюсь делать. Страшно, потому что одной.