– Не спрашивал, но уверен, что да, – снимает крышку с банки и запускает в рассол два пальца, выдергивая из банки огурчик. Сглатывает слюну, откусывает, хрустит и закатывает глаза. – Бляха-муха, Саш, – выдает сомнительный комплимент, но меня все равно распирает от удовольствия.

Любуюсь им еще с минуту, пока он, закусив огурец на манер сигары, открывает остальные банки. Раскладываю соленья по тарелкам, ставлю на стол, с неудовольствием отмечая, что осталось свободное место, приглаживаю волосы, поправляю кольцо камнем вверх и слышу звонок в дверь, дергаясь всем телом.

Она крошечная. Его мама. Еще ниже и субтильнее меня, с моложавым лицом и доброй улыбкой. Смотрю на нее во все глаза и лишь одного понять не могу – как? Как из этой миниатюрной женщины появился на свет этот бугай? Понятно, что он был сильно меньше, но…

– А Вы случаем не прихватили семейный альбом? – роняю задумчиво, следуя за ней по квартире, пока она с любопытством осматривается.

– Нет, Сашенька, он такой объемный, – досадует Ольга Михайловна, а Туманов заметно выдыхает. – Я его перефотографировала на телефон, – добавляет с широкой улыбкой, я поддерживаю, Родион почему-то закрывает глаза ладонью.

– Я уже видела твой голый зад, – шепчу ему, когда идем в гостиную.

– Ну а теперь увидишь в колготках, без передних зубов и с катушкой ниток для швейной машинки в носу. Подумай, Александра. Оно тебе надо?

Вместо ответа украдкой шлепаю его по стальной ягодице и выплываю перед ним, в нетерпении ускоряя шаг.

– Альбом, конечно, совсем другое удовольствие, – немного печально вздыхает Ольга Михайловна, устраиваясь на диване. – Папа Родиона делал отличные снимки.

– Правда? – удивляюсь, а она раздвигает губы в подобии улыбки.

– Я выходила не за того, от кого бежала, Сашенька. Пока была стабильная работа мы хорошо жили. Когда Родиону исполнился год, Сергея подставили на работе, повесили на него кражу. Посадить не посадили, я вымолила на свою голову, но уволили и заставили компенсировать. С процентами. А устроился он туда по рекомендации от меня, я до декрета там бухгалтером была, так что… – она разводит руками, – стала удобной крайней. Сначала скандалы, обвинения. Потом пощечина. Ему полегчало, я молчу. Куда с ребенком денусь? Ну и пошло-поехало, по нарастающей из года в год. К счастью, мне удалось воспитать мужчину. Хотя, – она с лукавой улыбочкой снимает блокировку с мобильного, – это было непросто.

Обычно мамочки любят собирать в альбом самые умилительные снимки своих драгоценных чад. Но не эта женщина. Ну либо у нее два. Ребенка или альбома, трудно сказать. Один – для души, второй… для унижения. Господи! Да она дьявол в юбке!

Прыскаю еще на первой фотографии. Родион на диване, голову держит с трудом, но причина тому, полагаю, его огромные щеки, а не возраст. Весьма длинные темные волосы собраны в задорный ирокез, на личике следы от молока и здоровущий синяк на лбу. Дальше начинается совершенный беспредел. В еде, в земле, с песком во рту, в сугробе по пояс, с одними только торчащими из него ногами, в истерике, в грязевой луже, застрявший между диванными подушками, с пресловутой катушкой в носу, с колючками от кактуса в ладони, в ссадинах, с переломом, лысый, в тазу, голышом с ведром на голове! Я хохочу в голос, смахиваю слезы, чтобы посмотреть очередной снимок и вновь закатываюсь. Его мама явно мстит ему за все нервы и бессонные ночи, охотно дополняет фотографии неспешными красочными рассказами и обстоятельствами совершения того или иного деяния, а когда альбом заканчивается, а мой пресс молит о пощаде, хихикает:

– Мальчишки.

– Рад, что вам весело, – недовольно кривится Туманов, но сам улыбку сдерживает с трудом.

– Уф… – держусь за живот и выдаю: – Сделать Вам коктейль?

Туманов заметно напрягается. Я ловлю его эмоцию и дышать перестаю, чувствуя, как простреливает в поясницу. И только его маме до сих пор весело.

– Не откажусь, – жеманничает Ольга Михайловна, а мы как по команде выдыхаем.

Через минуту из гостиной перемещаемся за стол, Родион достает из морозилки бутылку водки, я ставлю стопку и вынимаю из духовки запеканку. А потом происходит странное. Раздается еще один звонок в дверь, Родион подмигивает мне и хватает за руку, утаскивая за собой в прихожую. Распахивает дверь, а я едва удерживаю слезы, увидев брата с Иринкой и папу с улыбкой и двумя объемными яркими букетами.

Принимаю один букет, расцеловываю семью по щекам, а пока они гурьбой идут в гостевую ванную мыть руки, прилипаю к Туманову в крепком объятии.

– Спаси-и-и-бо, – тяну шепотом.

– Я не при чем. Василий и вторая тачка с мигалками сделали всю работу.

– Позвал? – вскидываю голову.

– Позвал, – отвечает с теплой улыбкой.

– Спаси-и-и-бо… – трусь о его грудь носом как самая ласковая в мире кошечка.

Папа ненавязчиво покашливает поблизости, взяв со столика второй букет, а я отстраняюсь и иду исполнять роль радушной хозяйки.

Все идет просто чудесно. Ольга Михайловна хмелеет еще на первом коктейле, папа, напротив, растягивает одну рюмку на три тоста, два из которых произносит сам, и вспоминает одну за одной истории из моего детства, некоторые из которых мы с Васькой слышим впервые, периодически удивленно переглядываясь. К слову, приехал он абсолютно трезвым, что порадовало отдельно. Я, конечно, не тешу себя иллюзиями, что мой хохот так поразил его, что он резко бросил пить, но то, что он не квасит круглые сутки – еще один бонус.

Часа через три Иринка отваливается довольной сытой пиявкой на спинку стула и крайне медленно моргает. Тяжело поднимается, придерживая свой восьмимесячный животик, уходит в туалет и не возвращается так долго, что мы с Васькой отправляемся на поиски.

– Ага, ну, что ж… – чешет затылок брат, когда мы проходим в гостиную и видим ее сладко спящей на диване.

Я фыркаю, хлопаю его по плечу, а он отменяет такси и укрывает ее пледом.

До стола дойти не успеваем, раздается очередной звонок в дверь. Слышу лай с площадки и думаю, что знаю, что увижу, но Зотов – это Зотов. Распахиваю дверь, и улыбка намертво приклеивается к моему лицу, но это точно нервное.

– Ты дебил? – уточняю у него ласково.

– Кто это? – шепчет, не шевеля губами и едва заметно кивая за мою спину.

– Мой брат, – отвечаю радостно.

– Я дебил, – подтверждает и без того, чтоб ему, очевидное.

– Господи! – ахаю громко, прикладывая руки к груди и отступая на пару шагов, наталкиваясь спиной на брата. – Что случилось?!

Оборачиваюсь мельком, вижу, как Васька по привычке поправляет отсутствующее кепи. Возвращаюсь взглядом к Зотову, мысленно желая ему провалиться.

Избитого охранника из мужского клуба держат под руки двое из своры Зотова. На лице свежая кровь поверх ночных побоев, в целом все выглядит так, будто ему стоять тяжело, но я почему-то уверена, что от реальности это сильно далеко. Зотов прячет за спиной руку с кастетом и пытается незаметно для Васьки снять его. Ну и отдельного внимания заслуживает виляющий хвостом красавец Туман с окровавленной шерстью вокруг пасти.

– Да вы проходите, проходите, – лопочу, ища взглядом подмогу.

– Вот тебе и тихий район! – сокрушается появившийся с кухни Туманов и забирает Валеру, повесив его руку себе на плечо. – Держись, мужик. Лица запомнил?

– Как в тумане все, – мямлит Валера, сообразив, что в этом спектакле лучше играть по сценарию.

– Спасибо, мужики, – Зотов жестом фокусника сует кастет в карман одного из своих людей, трогательно хлопает его по плечу и обоим по очереди жмет руки.

– Мы пошли? – тупит второй.

– Да, мы дальше сами, – мило улыбается Зотов и захлопывает дверь перед их носами. – Не, ну ты прикинь!

– Прикинул, – бурчит Родион.

– Вась, отвлеки родителей, – сама отвлекаю брата. – Кошмар какой-то…

Брат сощуривается и уходит, продолжая оборачиваться, а когда скрывается из вида, я отвешиваю Зотову смачный подзатыльник.