– Приятно познакомиться, – Родион вежлив, если не сказать учтив.

– Взаимно, – бормочет папа, не привыкший к подобному официозу. – Ну, не буду мешать.

Тепло прощаемся, он выходит, а я прилипаю к Родину, обхватывая его обеими руками.

– Спасибо.

– Каша моя где, женщина? – хмыкает, поглаживая по спине. – Или ты думаешь, это роскошное тело святым духом питается?

Прыскаю и иду на кухню, а он вновь устраивается за ноутбуком, ныряя в работу.

– Я передумал, – говорит вдруг.

– По поводу? – блею, не оборачиваясь.

– Ты просто обязана понравиться моей маме.

Всю дорогу до дачи Борисова занимаюсь выуживанием информации. Бессмысленно, потому что на любой вопрос слышу один и тот же ответ:

– Не скажу.

– Да почему?! – взвизгиваю и глупо всплескиваю руками, не выдержав. – Как я ей понравлюсь, если ничего о ней не знаю?!

– Как хочешь, так и выкручивайся, – ухмыляется нагло, явно наслаждаясь моей легкой паникой.

– А вот я возьму и не стану, – дуюсь, скрещивая руки под грудью. – Как получится, так и получится.

Сама мысленно перебираю гардероб, прикидывая, в чем бы могла предстать перед его мамой, будь все взаправду. Вспоминаю, как выгляжу в том или ином наряде, «нахожу» парочку подходящих платьев, но вспоминаю про свои колени и локти и морщусь. С шортами, футболкой, кедами и кепкой еще куда ни шло, можно закосить под неуклюжего подростка, но не предстану же я перед ней оборванкой? Подумает еще, что на деньги повелась. Или что похлеще.

– Когда? – спрашиваю обреченно.

– Я еще не решил, – его ухмылка становится еще более издевательской.

– Ты чудовище, – шепчу обескураженно и даже головой покачиваю.

– А ты – красавица. Но я же не жалуюсь. Так, все. Я злой и страшный серый волк, а ты кроткая овечка.

– Держи карман шире, – бурчу себе под нос и готовлюсь надрать Даниилу задницу.

Калитку нам открывает Зотов.

– Какие дела? – справляется Туманов.

– По-моему, он готовится подыхать, – недовольно отвечает Дима. – Причем, по какому конкретно поводу не совсем понятно. Всадил бутылку пива, пожрал фастфуда, в себя точно пришел, но лежит покойничком и на все вопросы деликатно, но настойчиво, предлагает отъебаться и съебать. Скотобаза, так вмазать ему хочется, кулаки зудят.

– Ты лучшая нянька в мире, – подкалываю его.

– Между прочим, это выматывает, – кривляется и открывает входную дверь, театрально кланяясь в пол. – Его Высочество в своей опочивальне.

– Может, сразу я? – советуюсь с Родионом.

– Так будет продуктивнее, – соглашается, держа в руках прихваченные из машины ноутбук и очки, а я понимаю, что на это расчет и был. Скупо улыбаюсь и иду к лестнице. – Включи диктофон, – говорит уже мне в спину.

Телефон зарядила по пути, так что бросаю, не оборачиваясь:

– Хорошо, – и сразу же достаю его из заднего кармана шорт.

Отыгрывает Даниил качественно. Прохожу в комнату, белоснежная тюль эффектно надувается парусом от сквозняка, на кровати картина маслом – лежит в одних спортивных брюках, спущенных ниже некуда, глаза закрыты, руки сложены на груди. Бледен, изнеможен, почти что при смерти.

Шваркаю дверью и с улыбкой отмечаю, как он морщится, прикладывая ладонь ко лбу.

– Да как ты запарил, – цедит сквозь зубы, – сказал, отъебись. Че не ясно?!

– И не узнать, какую судьбу ты мне уготовил? – хмыкаю, подходя ближе.

– Сашка! – подрывается и садится, распахивая глаза. Сглатывает, дергая кадыком, снова морщится, но справляется: руки ко мне тянет. – Солнце мое, приехала. Иди сюда.

– Да тут я, тут, – вздыхаю, садясь на противоположный край кровати, задрав одну ногу.

– Саш, блять, – сводит брови к переносице, опуская руки. – Не трави.

– Уйти?

– Нет, – отвечает недовольно и двигается сам, хватая за руку. Тянет на себя, я – подаюсь назад. – Хватит, а? Я понял, я мудак. Надо было рассказать, когда все серьезно стало. Но…

– Что «но», Дань? – хмыкаю разочарованно. – Не знал, как сообщить любовнице, что она любовница? И что так и будет до скончания времен?

– Не будет, – настаивает на своем. – Я прекрасно помню все, что говорил вчера. И слово сдержу.

– А оно мне надо, думаешь?

– Надо. И в обратном не убедишь, можешь пытаться сколько угодно.

– А оно мне надо? – снова хмыкаю.

– Давай без этого, а? – пытается укорить. – Можешь сколько угодно трахаться с моими друзьями, заслужил, но как только я получу развод, сама же об этом пожалеешь.

– Ага, – брякаю со смешком. – Ну, рискни. Только знаешь, что бы там твоя жена не орала, шалавой я не была никогда. И трахаться из желания насолить другому не буду, – говорю, забыв про диктофон. Морщусь и мямлю: – Неважно.

– Не чтобы насолить, а чтобы дать хорошего пинка, – поправляет Даниил. Точнее, выворачивает в свою пользу. – И у тебя отлично получилось. Клянусь, Саш, я все понял.

«Мы год встречались, жили считай вместе, а ты так плохо меня знаешь», – думаю с тоской.

– А ты хотел, чтобы я к тебе на коленях приползла, да? – слегка задираю подбородок, а Даня отводит взгляд. – Ну же, я хочу послушать, как ты планировал отправить меня на самое дно. Марина твоя тоже в деле? – тыкаю пальцем в небо, а по его лицу понимаю, что попала в точку. – Ну ты и сволочь, Данечка, – выдавливаю с обидой, сдержать которую невозможно.

В глазах слезы, моргаю, они по щекам катятся. Не хочу перед ним плакать, не хочу слабость свою показывать, но контролировать эмоции не в состоянии. Слишком много чувств приходится держать внутри, выплесну хотя бы часть. Видеть его не хочется, рядом находиться, но мне нужно знать, чтобы выжить. И скоро он поймет, что мое присутствие в этой комнате, как и в его жизни – лишь вынужденная мера. Не зов сердца уж точно. И даже не жалость.

– Хоть попытайся оправдаться, – произношу плаксиво, через кривящиеся губы.

– А оно тебе надо? – поднимает голову и смотрит на меня с физически ощутимой болью.

– Мне как минимум интересно.

– Тогда ложись и обними меня. Дай стимул дышать, потому что сейчас очень хочется сдохнуть.

Зараза, как же он смотрит. Никогда его таким не видела. Всегда немного беспечный, всегда улыбчивый, беззаботный. Сейчас – подавленный. Раздавленный! И причина этому состоянию не только я. Что-то случилось, что-то ужасное, его грызет изнутри, пожирает, топит.

– Не лапать, – предупреждаю строго, и он прикрывает глаза на выдохе.

– Как скажешь, Саш, – бормочет тихо.

Ложится на спину, я пристраиваюсь рядом, положив голову на его плечо. Одну руку опускаю на его грудь, чувствуя под ладонью, как грохочет его сердце. У самой под ложечкой сосет, а жалость все-таки пробивается. Его жалко, идиота, себя, нас. Наше раздавленное чувство, мои развеянные по ветру мечты. Но больше – ничего. Тепло его тела больше не греет мне душу. Его рука на моей больше не вызывает прежнего трепета, не дарит покой. Мы близки, все еще, но эта связь сродни кровной. И ясность наконец-то приносит облегчение.

– Если уснешь, будить не стану, – грожу и он сразу же начинает рассказывать.

– Маринке тем же вечером втык вставил. Должна была хоть попытаться предупредить, чтобы мать ее в комнату не зашла, обыграть как-то, звонок сбросить, поорать, похер. Нашли бы выход. А то, что она устроила… мерзко было не только тебе, Саш. Но она решила выглядеть пострадавшей стороной в глазах матери, как обычно выбрала свой личный комфорт, стерва. После того случая мы видимся только на семейных обедах, – хмыкаю, не выдержав, а Даня немного злится: – Ну вот такая у меня семейка! И такая ситуация. Было похер, пока тебя не встретил, вообще не заморачивался, все устраивало. Допер не сразу. Сначала полез гонор.

– Девочка из трущоб придавила мажорчику правое яичко? – ехидничаю, чтобы не нырять с головой в его искренность, а хоть минимально оставаться на плаву.

– Оба, – бурчит недовольно. – Это больно, девчонкам не понять.