В Мингрелии Шествует походкой чинной Дикий кот, смурной на вид, И на выводок утиный Только искоса глядит. Отвернулся, хорошея, Стебли вяло шевеля… А уже ему на шею Надевается петля. Он пленен рукою ловкой, Кинул взгляд… И в тот же миг Через речку шест с веревкой Протянулся и настиг. Так в Мингрелии и ловят Камышового кота… А кругом кувшины ломит Золотая теплота. И в густой и синей выси С переливом камыша Изливается душа. Эти хоры в небо канут, И столетья напролёт Тот, кто жизнью был обманут В этих звуках отдохнёт. Архоти Пьющие в мертвой дремоте Ночи густой темноту Древние сакли Архоти, Вещие травы в цвету. Отпировали хевсуры И погасили огни… Грубых утесов фигуры Бражникам грузным сродни. Горные духи с похмелья Бродят, не ведая сна И половину ущелья Заполонила Луна. Здравствуй, нагая Диана! Выхвачен властно из туч, Словно стрела из колчана, Тонкий, стремительный луч. Золотом бледным и томным Тускло горят светляки, Плеском прохладно-бездомным Веет от горной реки. Этот языческий гомон Годы не может истечь, Всё подступает кругом он, Переливается в речь. «Видел я честолюбье его и чутьё…» Видел я честолюбье его и чутьё, Был он мудр и хитер, а со мной и любезен и кроток. Но однажды в застолье, как будто бы впав в забытьё, Римским жестом схватил меня за подбородок. Впрочем, эта привычка и в старой Колхиде живёт, Если только, как всё, там не вывелась мало-помалу…. Перед властным визирем, участником шахских охот, Я стоял, почитая и славу его и опалу. «Ты меня не забудешь!» – внезапно вскричал, просветлев, А потом, сквозь меня в отдалённость грядущего глянув, Невзначай превратился в настенный седой барельеф И названием стал шелестящей аллеи платанов. Перед поездкой Приготовившись к объятьям И целуясь на ходу, Улыбаясь всем, как братьям, Этим городом пройду. Но уже за мглой и дымом Каждый выступ и подъём В мире людно-нелюдимом, Отчуждённом и родном. Словно след незримой бури, Пролетевшей в пустоте, Лишь грузинский шрифт хуцури Остаётся на плите. Вьётся, вьётся поминальный И наклонный, чуть косой По доске мемориальной Виноградною лозой. Так легка была услада, Но похмелье тяжело Где, как сборщик винограда, Время бодрое прошло. Из книги «За перевалом»
(2016) Грузинские переводы Когда не пьянят кахетинские вина И снятся сугробы и мёрзлые брёвна, Война или каторга в этом повинна, Твоя темнота или ясность виновна. Обнимет тебя молодая актриса, И вихри промчатся в прохладе и в зное, Но теплится страх в суматохе Тифлиса, И душу колышет раздумье ночное. Узнаешь долины в их сладостной шири, Названья Арагвы, Малтаквы, Марабды, И скрежет шарманки, и рокот шаири, И шум славословий – и сколько в них правды. Цветущая Грузия пред глазами, А длительность пиршества кажется дыбой… Опомнись! Пришли рыбаки с Алазани, Столы осыпая серебряной рыбой! Рождаясь из рабства и тайной свободы, Грузинские эти встают переводы И утлые судьбы несут в круговерти, И всё прибывают, как бурные воды, Как веянье жизни и знание смерти. Александр Кочетков С любимыми не расставайтесь… А.К. Каким-то грезящимся звоном Гостиничный был полон кров В том давнем городе бессонном Ночных арестов и пиров. Безмерно пьяный и упорный, Ты телефонный диск вертел И терпеливой коридорной В конце концов осточертел. А ты шумел всё бесшабашней, Ища связующую нить… Да только телефон тогдашний Не мог с Москвой соединить. Но сердце резала разлука, И женским голосом взывал И надрывался призрак звука, Одолевая перевал… Когда-то, вырвавшись из стужи, Войдя в преданья и пиры, Я шёл по городу тому же Среди удушливой жары. Хотелось мне – в тот мир кровавый. В твой день, в твой безысходный сон Глоток твоей посмертной славы Послать из будущих времён. вернутьсяЭгриси — средневековое название феодальной Мингрелии. |
