1975 Имя В ревущей буре Куры, ликуя,— Водоворотов рукоплесканье… Под гул чонгури им вслед бегу я И над лугами, и над песками. О, в этом сильном круговороте, Властолюбивом, крутом разбеге — Раздолье свежей покорной плоти, Блаженной смерти, звериной неги. О жизнь слепая, ты – отраженье Вершин и храмов, долин и хижин, То мир – в тревоге, в передвиженье, То вновь зеркален и неподвижен. Войди в теченье, смежая веки, В миг омовенья забудь мгновенье. Роняя руки в родные реки, Как дуновенье, прими забвенье. Давно, Халдея, твои колена В земле Колхиды свой плен забыли. И только пена, речная пена Летит сквозь время, как туча пыли. В огне и дыме родятся реки, Ведут пророков пути прямые! И только имя гремит вовеки: Иеремия! Иеремия! 1975 Оклад грузинской иконы XVII век Здесь виноцветная горит камея Рима, Изиды желтый лик, Ирана бирюза. И в образ врезалась так невообразимо Сквозного образка блажная стрекоза. Китайский караван, к Дамаску шедший мимо, Здесь обронил нефрит. Сквозь образ в образа Он, застывая, вплыл буддийским сгустком дыма, Как будто в пыль дорог упавшая слеза. Так ясно-золотист был Бека Опизари [2], Но только годы бед быть рядом обязали Звезду и тусклый крест. Не зря прошла гроза. Все золото земли, крута и плодовита, Здесь оплела лоза и Вакха, и Давида, Орнаментом взяла грузинская лоза. 1978 Старый город Плавно-покатый, румяно-гранатовый, Вогнутый город с горой на груди, Далью оглядывай, небом окатывай, По затонувшим мостам проведи! Книгой зачитанной и недоконченной, Выцветшим сонником, темным, как сон, Сводчатый, дымчатый, многобалкончатый, Сам ты похищен и в ночь унесен. В ночь, что спросонья, ворочаясь лавою, Мечется, серной водой клокоча, В ночь, где хлопочет певуньей лукавою И гомонит, горячась, каманча. Сине-прохладный и знойно-сиреневый, Переплетенный закатом Тифлис, Перепиши ты свой свиток шагреневый Там, где заставкою месяц повис! Гулкая улица, дряхлая странница, Сузившись, сжавшись, трясет головой, И по пятам ковыляет, и тянется, Словно застывший напев хоровой. 1978
Свойство города Даже русских смягчает Тбилиси 1978 Озеро Палиостоми Пустынны берега Палиостоми, Здесь рыбами покрытая земля Дрожит и в смертной движется истоме, Хвостами исступленно шевеля. Так сердце, частым схваченное бреднем, Сжимая, нежат руки рыбака. Кто был у женщин первым и последним, Тот жил и жил, и умирал слегка. 1978 Рембрандт. «Даная» В городе, где за тарелку супа Пиршество на вывеске писали, Золото, отвешенное скупо, В сумраке повисло, как в подвале. На границе затеми и теми, На слиянье сна и сонной яви, Зыблется расплавленное время, Забродило желтое манави [3]. Ждут суда заложники в Иране, Молится генсек в Афганистане, Созревает заговор в Багдаде. Золото клокочет в исступленье, Вязью очертя твои колени, Воздухом лучистым губы гладя. Золото устанет пить Даная, Родина окликнет ледяная, Жаркий день припомнится едва ли. Но зрачок влюбленно-удивленный, Золотом волнистым заслоненный, Волос золотой на покрывале… 1982 Цебельда Под крепостью Юстиниана Блестит Кодори в глубине, Воспрянув круто и багряно Растет скала, и речь бурьяна Кузнечик переводит мне. Трав однолетних ропот робок, Уснула ящериц семья, И, словно первый слой раскопок, — День беспредельный, жизнь моя. Мелькнувшей жизни, жизни жалкой Блаженный морок, связный бред, Купель, затопленная свалкой, И мак над потолочной балкой, И матери на свете нет. Я вижу детство у границы, Провинции пустынный сон, Мозаик черные крупицы, Траву забвенья, прах времен. Всю явь любовью ставшей боли Я с чистой горечью люблю, Цветка не трону в этом поле И муравья не раздавлю. И только мысль готова взвиться В такую бездну, где свела Империй медленная птица Молниеносные крыла. 1983 «В том городе светоотдачи…» вернутьсяБека Опизари — грузинский мастер чеканки по металлу, златоваятель, живший в XII веке. |
