2008 Грузии В твой чёрный день грустна Святая Нина, И, как свеча в монастыре Ботбе, Горит душа, сливаясь воедино С твоей судьбой, и плачет о тебе. Кровавый мир страстей и прегрешений Всех запятнал, всё сумраком занёс. Вот и тебя не уберёг твой гений, Твой крест, повитый золотом волос. И вновь мелькнёт дорога, убегая В грядущее, окутанное мглой… Люблю тебя, а ты уже другая, Не разлюбить и не вернуть былой. Но твой Сион, Гелати, Шио-Мгвиме, Самтавро, Джвари и вершины гор Останутся границами твоими, Где не иссякнут натиск и отпор. Всегда, всегда с тобой граничит небо, За пеленой твоих веков и дней Окружена Гергетская Самеба Всей синевой и совестью твоей. 14 августа 2008 «Вдоль красных и светло-лиловых…» Вдоль красных и светло-лиловых Цветов исчерпанного лета, Средь этих поколений новых, Учившихся чему-то где-то; Туда, где шьют, хинкали лепят И, вопреки войне и дури, — На этот гам и тёмный лепет, На звук дудуки и пандури; Туда, где во дворах зелёных Замылились, забылись числа, С бельём и перцем на балконах Ужалось время и зависло. По этим спускам и подъёмам, По улице родной и длинной, — Брести иным, полузнакомым, Сквозь пустоту и запах винный. 2009 Из книги «Пустыня» (2014) Тбилиси Балконов щедрая увитость, Мацонщика тягучий зов, Тысячелетняя обжитость Твоих деревьев и домов. Благословляю с чистым сердцем Цветы, веревки, простыни И эти связки с красным перцем, Твои дворы, твои огни. Как очарованный мтиулец Или хевсур, сошедший с гор, Глотал я жадно гомон улиц, Окна с окном ворчливый спор. Жизнь продолжалась как привычка И продлевалась потому, Что не кончалась перекличка И что-то шили на дому. «Он в сумерках фиолетов…» Он в сумерках фиолетов И розоват на заре… Но только не стало поэтов И музыки в каждом дворе. Нет живописцев отменных, Видевших жгучие сны… Вялое солнце на стенах И голоса тишины. Шорох столетий отцветших… Ни франтоватых зевак, Ни городских сумасшедших, Знавших, что будет вот так. Тифлис
В мире безмолвном и гулком Днём и при полной луне Древним пройди переулком, Словно в магическом сне! Там, где блеснёт в новолунье, Чтобы присниться не раз, Взгляд бесноватой колдуньи, Злобное золото глаз. Или красавицы юной Нежность тебя ослепит… Словно бы звук многострунный В городе этом стоит. В хоры, застолья, молебны, В страсти и в сон забытья Входит хмельной и целебный Дух твоего бытия. Батуми Проходят волны в ровном шуме, Вдруг пробуждается душа… Гречанка старая в Батуми Так благородно хороша. Из лоджии, плющом увитой, В своё минувшее глядит… Отец, в урочище убитый, У церкви греческой зарыт. Сказать решившийся, что слабо Прикрытье западных рокад, Стратег бессонного Генштаба, Грузовиком задавлен брат. Ей снятся предки-мореходы, Но внятен плеск понтийских вод, И внук её чернобородый Однажды в море уплывёт. Что в этих судьбах мне! Не знаю… Но вижу кружево перил И листьев реющую стаю. Нас только возраст разделил. Как в Грецию уходят греки Из говорливой пустоты, Уходит прошлое навеки, Горят и плавятся черты. Вот, словно в беглом коридоре, Столкнулись жизни и прошли, И лишь немолкнущее море Бурлит, как молодость, вдали. Из книги «Перевал» (2015) Грузинское Я думал о грузинке острогрудой, Но прежде чем её туманный лик, Над мглою лет, над их остывшей грудой Гелатский купол в памяти возник. И предвещает страстное объятье, Свиданье там, где нет забот и лет, Твоих соборов каменное платье, Собой духовный облекая свет. Благая весть греметь не перестанет, Приосеняя зодчего мечты, И вечно сердце эта стройность ранит И алчет небо этой остроты. Ангел Над городом странным, Где был молодым, С лиловым туманом Сливается дым. Уже осветились Дома и дворы, И тени явились На берег Куры. Блеснула обитель На тёмной горе, И ангел-хранитель Уже во дворе. На лестнице шаткой Меж ранних огней Улыбкою краткой Растаявших дней |
