«Поездки в октябре к долинам…» Поездки в октябре к долинам, Где толпы топчут виноград И переполнен духом винным, И долог хоров звукоряд. Так, созревая в общем гаме, Растёт гармония, она Босыми создана ногами, От Диониса рождена. И неизбывен воздух пьяный В том заколдованном краю, Где я бродил, торгуя праной. Теперь остаток отдаю. «Покуда шла торговля праной…» Покуда шла торговля праной, Легко усваивались там От яств и зрелищ привкус пряный, И воли не было мечтам. Ведь приняли тебя всецело И угощали так тепло, Но превращалось то и дело Твоё искусство в ремесло. И старый лагерник, встречая Тебя подобьем чифиря, Той незабвенной чашкой чая, Гневился, стало быть, не зря. Лишь он испытывал досаду И всё же верил, зоркий страж, Что сочинишь ты «Илиаду», Под вечер «Сумерки» [24] создашь. Март-апрель Вновь вино в грузинской грузной бочке Забурлило пенною волной Оттого, что новые росточки Показались на лозе родной. Старенькое деревце лимона, Что зимой томилось взаперти, Несколько помедлив церемонно, Всё-таки решилось зацвести. Лоза Лоза крепка и плодовита, И мускулиста, и сильна. Кистями спелыми покрыта, Рожала много раз она. Ещё возникнут эти грозди И за столом сойдутся гости, Так будет до скончанья дней… А под землёй в тяжелых, длинных, Давно закопанных кувшинах Неистовствует мысль о ней. Арагва Казалось, не забыть всего, Что видели в горах вы, Но вот уж спуск и торжество — Звенящий гул Арагвы. Она бежит меж берегов, Взрываясь от досады, И в тесном русле – жемчугов Ворочает громады. Раскатом грома станет гуд, Прервётся рокот струнный, За белой пеной побегут Ревнивые буруны. И эта встряска, этот пляс Под бубны и диплипит [25], Весь долгий путь, томивший вас, Забвением засыпет. Гомбори[26]
В странах кунжута и риса Всё-таки не позабудь Осень в краю Диониса, Красный в Кахетию путь. К сёлам, что радостным винам Дарят свои имена И, проходя по долинам, Воздух поит допьяна. Путь оборвётся, и вскоре, Но посылаются вслед Красные листья Гомбори Из убегающих лет. II. Переводы Бесики (ХVIII в.) Черные дрозды Два дрозда в черной клетке, эти черные двое, Два дружка, однолетки, столь проворные двое, Оба голосом чистым, пересвистом кериба [27]Сразу сердце умеют ухватить за живое. День весны двухголовым, звонким встретивши зовом, Этим ирисам, розам и фиалкам лиловым, Носят радостно вести о цветенье все новом Двое в бархате черном, двое в блеске суровом. Неразлучные вьются два старательных братца, К одинокому сердцу всё не прочь привязаться, Озирают дорогу, непрестанно грозятся И, вселяя тревогу, вперебой веселятся. Приходите, решите, в чем их честь и заслуга! Двое равных, чей траур – знак беды иль недуга, Два нескучно поющих, два смеющихся друга, Два манящих, зовущих, льющих слезы ашуга. Стройный стан Стана стройностью, зыбкой знойностью сердце ранила! Чудо-локоны с плеч потоками побежали вы! Крутобровая – мгла суровая взгляда карего! Уст коралловых, алых, лаловых блеск и марево! Кликни милого, луноликая, хоть когда-либо! Глаз нарциссами, их ресницами губишь, мучая! Шея чудная, змея чуткого чернь гремучая, Робость родинки в поле розовом – боль горючая. С апельсинами двуедиными – нежность жгучая. Горю вторючи, длится горечи вкус миндалевый. Вскинет вó поле ветки тополя, двинув дланями. Чье объятие благодатнее, благоданнее? Глянь, пригожая, все прохожие – словно в пламени! Лишь оглянется – жизнь растянется – обмираньями… Душу вынула! Милость минула государева! Уст касание несказаннее роз цветения, Мнится, блазнится мне проказница – сновидение. Жар пылания… Что желаннее, где сравнение? Строгость вызову – сразу высохну, как растение. Лишь лукавица сердцу нравится, хоть ударь его. Вспоминание – угасание лика месяца. Что осталось мне в жизни жалостной – гибель грезится. Сердце выжжено, разве выживет кто так бесится? Над возлюбленным, зло загубленным, плачь, любезница! Жизнь превратная, невозвратное жизни зарево! вернутьсяНазвание сборника стихов Евгения Боратынского. вернутьсяГомбори – перевал на пути из Картли в Кахетию. |
