— Ты куда пропала? Я чуть со страха не умерла!

Защищаясь, Ася машинально ее оттолкнула. Ловя равновесие, мать сделала пару шагов назад и спиной пропечаталась о дверной косяк.

— Это ты так с матерью? — одновременно растерялась и удивилась она, потянулась забрать мокрое полотенце из рук дочери.

— Еще раз так сделаешь, пожалеешь! — предупредила Ася.

— Неблагодарная дрянь! — седые волосы встали дыбом. Она оправилась от шока и включила привычную машину родительских упреков. — Я скорую вызывала. Погибели моей хочешь?

Ася зашла себе в комнату, не раздеваясь, легла на кровать.

Мать, прислонившись плечом к высокому холодильнику, отравляла воздух гадкими словами. Кажется, напугала холодильник. Он содрогнулся всем корпусом и загудел так громко, что перекрыл ее визг. Она добавила, и он добавил. А потом и вовсе затарахтел автоматной очередью, забухал пушками… В окно без прелюдии забарабанил дождь, бил жесткими, металлическими струями. Распахнул форточку, швырнул в комнату аромат палых листьев, скорой глубокой осени. Прогрохотало, полыхнуло, мир на мгновение затянулся сырой пеленой, и в следующую секунду случился прорыв — Асю прорвало на слезы…

Ночная история с бубном очень впечатлила. Вроде пошла за компанию с Верой, а вернулась, напитанная энергией, новой силой. Когда возвращали бубен шаманке, не удержалась от вопроса, не опасно ли брать чужой? Шаманка рассказала про своего деда, настоящего шамана. Он всегда говорил, что духи любят всех, кто приходит к ним с песней, танцем или сказкой. Преподнес подарок — проси, что хочешь!

В комнату кто-то зашел. Мать или отец? Не важно. Не хотелось видеть обоих.

— Мусорка пришла! — Голос матери в приказном тоне.

Как ни странно, настроение у Аси не испортилось. Не почувствовала страха. Связка «мать сказала — дочка выполнила» нарушилась, оборвалась. Словно произошло перерождение взаимоотношений. В голове появилась новая система правил. Для Ася это было прорывом.

— Я с кем разговариваю?

— Сама вынесешь.

Громко хлопнула дверь.

Ура! Наши победили!

Зашел отец, позвал:

— Доченька!

Ася высунулась из-под одеяла.

— А ты чего не на работе?

— Так я это…упал, ребро сломал…

Неужели мать поколотила? — закралась шальная мысль. Мать в гневе страшна, в нее словно демон вселяется. Не… совсем беспредел, точно контуженная, отголоски бомбежек цехов, где она работала.

— Честно, упал. — Отец кажется догадался, о чем думала Ася. — Еще вчера утром оступился с фургона.

Как же хочется спать! На халат натянула пальто, голыми ногами наступила в сапоги. Б-р-р! Сырые. В дыре видна бледная кожа стопы. Схватила ведро, спустилась. В этот момент с улицы заходила соседка Клязьма со своей приблудной овчаркой и пустым ведром (Блин! ведро пустое! — плохая примета, день насмарку!). Клязьма работала в кафе «Елочка» посудомойкой, собирала отходы и подкармливала бездомных собак, кошек, мужиков. Сегодня овчарка, увидев Асю обезумила, встала на дыбы. Ася охнула, отскочила к стене, челюсти собаки замкнулись на пустоте, где секунду назад была Асина нога. Клязьма засадила овчарке хорошего леща, коленом прижала к стене и пропуская Асю, открыла дверь.

Ася, как сумасшедшая, помчалась к мусорке. Сегодня повезло, в очереди пять человек. Чем ближе к машине, тем отвратительнее запах. Особенно осенний: от бесконечных дождей и незрелых арбузов, сквозь щели бортов стекала гнилая жидкость и копилась на дороге зловонной лужей. Этим вонизмом было пропитана вся машина, брезент, которым укрывали мусор, женщина, которая принимала мусорные ведра на борт. Женщина одна и та же, на протяжении последних лет, а может, и веков. Казалось, что она никогда с машины не спускается, не снимает брезентовые рукавицы, не отпускает палку, которой выковыривает остатки мусора из ведра. Ася не замечала, чтобы женщина старилась, переодевалась. Всегда в рваной телогрейке, синем шерстяном платке, марлевой маске до глаз. Взгляд часто пьяный, равнодушный, но иногда пытливый, тоскливый.

Шел мелкий снег, у Аси здорово мерзли руки, голова. Надо было надеть перчатки, платок. Как всегда, именно перед Асей, женщине вздумалось навести в кузове порядок, она залезла на кучу мусора, стала раскручивать брезент прикрывая его. Ну почему это надо делать именно перед Асей? Вот ведь гадина! Ася перехватила дужку ведра обеими руками, стала пританцовывать. Когда порывом ветра из кузова понеслись обрывки газеты, с коричневыми кляксами, Ася не выдержала, наорала на мусорщицу. Удивительно, но она моментально отреагировала, словно с ней вступили в светскую беседу, радостно зацепила ведро за ручку, начала долго вытряхивать. Ася внимательно следила за дужкой ведра, если начистоту, то брезговала браться за то же самое место, где держалась мусорщица.

Ведро домой принесла двумя пальцами, дно уложила газетой, долго мыла руки, вспоминала, какие сегодня уроки? Вообще, какой сегодня день? Четверг? Так ведь Ура! Сегодня УПК (Учебно-производственный комбинат). Не надо тащить портфель, не надо делать домашку.

Запивая хлеб с маслом холодным чаем, Ася выглянула в окно. На перекрестке Веры не было, и тут в дверь позвонили. Вера впорхнула в квартиру, обняла Асю.

— Отец вернулся. Представляешь, вслед за мной. Прямо шаг в шаг. Все сработало.

— Поздравляю, — Ася с досадой глянула на порванный сапог, потащила с полки кеды. В кедах уже холодно, но не так сыро.

— Я вот тут подумала, — тараторила Вера, дожидаясь пока Ася зашнурует кеды, закроет дверь, повесит ключ на шею. — Я сама сделаю свой бубен.

— Зачем? — удивилась Ася.

— Мне надо. Давай зайдем к шаманке, я спрошу, как правильно делать.

— Без меня. Ладно?

— Вот всегда ты так! — с отчаянием крикнула Вера и заторопилась вперед.

— Ну подожди, — прибавила шаг Ася. — Ну успокойся. Ну вроде бы все наладилось.

— Все? — воскликнула Вера, разворачиваясь лицом к ней. Она порывалась что-то сказать и не могла. Не могла сказать про свое желание, видимо, оно было каким-то болезненным.

Ася развела руками.

— И поэтому я хочу бубен, — продолжила Вера. — И больше меня не отговаривай. Иначе поссоримся.

Ася кивнула и покорно поплелась за ней.

До УПК далеко, полчаса ходу. И все равно Ася с радостью туда ходила. Здание бывшей школы поражало ничем не истребимым ощущением домашнего уюта: пахло биляшами, компотом. В коридорах было тихо и свежо. В окне лестничной площадки осенним золотом горела береза.

УПК обеспечивал возможность старшеклассникам трех близлежащий городов: Новый город, Верхняя Губаха, Нагорная — получить рабочую профессию без отрыва от обучения в средней школе. Первые этажи были отданы под столярные мастерские, на втором разместился класс художников-оформителей, цеха швей-мотористок и швей-трикотажниц.

В начале учебного года Вера Мамонтовна собрала заявки на профессию. Мальчикам предлагалось: столяр, плотник, токарь, художник-оформитель. Девочкам: швея-трикотажница, швея-мотористка, художник-оформитель. Ася записалась на художника-оформителя, считала себя талантливой. Вера пошла в швеи-трикотажницы.

На восемь мест группы художников набралось двенадцать человек.

Инесса Сергеевна — мастер художников-оформителей (в УПК не было учителей) выставила натюрморт: чайник, кувшин. В кувшин воткнула сухой пучок осоки. Велела рисовать. На работу дала четыре часа.

Ася старалась. Она не имела понятия о построении, контуре, конструкции предмета. Рисовала как умела. Круглый чайник, чуть выше кувшин, тень от окна. Все делала как донес учитель по рисованию. А так как рисование не считался основным предметом, то ученики его не уважали и до кучи игнорировали учителя — заслуженного художника. Учитель что-то чертил на доске, а в классе стоял гул. Ася скорее видела, чем слышала, о чем говорил учитель.

Через четыре часа мастерица выставила на полу в коридоре все рисунки, велела выбрать достойный. Единогласно выбрали Асину работу. Она выделялась своей яркостью, законченностью, особенно на фоне других. Одна работа вообще походила на художества Остапа Бендера. Ася возгордилась. Мастерица фыркнула, потащила Асин рисунок в класс.