Ася стояла в очереди за билетами в кино. Словила дикое желание поменять ракурс происходящего, абстрагироваться от реальной жизни. Пусть все плохое происходит на экране, а для реальности остаются только сладкие сливки. Пока стояла в толпе, немного успокоилась. Очередь продвигалась медленно. Все время кто-то лез вперед, кому-то уступали, кто-то покупал сто билетов, если конечно не ослышалась. Сто билетов — это наверное ползала, — ползала друзей. Это грустно, потому что сегодня Ася одна — это испытание не для слабонервных. Крепилась, делала вид, что ей вовсе не стремно. Главное, чтобы из своих никто не увидел, завтра в школе на смех поднимут. На сегодня остался только первый ряд. Не, на первый ряд не пойду, просидишь как жаба, задрав голову, шею переломишь как нефик делать. Зато можно на затухающей секунде проскользнуть на место, а на титрах выскочить первой — никто не заметит твоего позора, уговоривала себя Ася.

— На Зорро билеты кончились, — обьявила кассирша Асе, взяла ее пятьдесят копеек. — На «Служебный роман» пойдете?

— Пойду. — Сунулась головой в маленькое окошко, чтобы никто не услышал позорное «один».

— Две серии, шестдесят копеек, на завтра 19.00.

Вот оно решение проблемы! Десяти копеек нет. Забрала свой полтинник, заторопилась домой.

Вечером позвонила Екатерина Алексеевна и попросила помочь достать сметану на поминки.

У Аси аж сердце выпрыгнуло из груди.

— Ма. — Прижала трубку к груди. — Екатерина Алексеевна просит помочь со сметаной.

Мать сделала недовольное лицо.

— Это моя учительница из музыкалке, у нее… — Ася запнулась. — у нее горе горькое.

— Сколько надо?

— Екатерина Алексеевна, мама спрашивает, сколько вам надо?

— Три литра.

— Три литра, — повторила Ася.

Мать вздохнула:

— Кто ж мне даст три литра. Пообещай только литр. Поллитра у нас есть, поллитра у заведующей выпрошу.

Глава 16

«А ну-ка, парни!»

Снег валил, не переставая, семь дней подряд, с утра до ночи. Вот с такой ленивой грацией он будет сыпать до весны с небольшими перерывами на мороз и вьюгу.

На часах около восьми. В школу еще рано. Ася стояла у окна и наблюдала, как Вера в сапогах-чулках преодолевала препятствия: кособоко семенила по краю тропы, пробивалась по снегу, скользила по накатанному насту дороги. Бухнулась коленом, по тому как захромала, грохнулась не хило. Нечего фарсить, злорадствовала Ася. Сейчас сапоги-чулки совсем не по сезону. Погода только для валенок и бурок. Ася всего раз успела пощеголять в сапогах-чулках, на следующий день они появились у Веры, потом у Риты Герн, через неделю практический у всех девчонок в классе.

Зазвонил телефон. Странно, никого нет дома. Аси тоже нет, она уже в школе. Или вернее, собирается идти и не может найти силы, чтобы переступить порог. Офигительное состояние. После уроков намечался праздник «А ну-ка, парни!», а идти нет сил, словно вместо веселья грозят утопить в полынье. Понятно, что команда абсолютно не собралась — сплошной раздрайв. Больше орали, чем готовились. Ашники точно победят, а хотелось, чтобы победил Асин класс.

О господи, как Асе плохо. Ну почему сегодня не воскресенье? Обожаемое, долгожданное воскресенье, когда можно укутаться в одеяло и читать книги.

Специально чуть опоздала, чтобы раздевалка оказалась пустой. Сквозняк в коридоре носил запах макулатуры, теплого чая. Во всем здании непривычная тишина, классы напоминали большие ракушки. Как только прозвенит звонок, со всех щелей полезут рачки с клешнями, ором, визгом, суетой. Пришлому человеку с непривычки тяжело, только и успевай прижиматься к стене и глотать таблетки от страха. Уф! — это пронесся табун лошадей, проскочила электричка, промчался дракон. Чтобы не снесли и не покалечили — реагируй, пытайся выжить. Учителя привычно лавируют среди наэлектризованного потока, приветливо машут друг другу, успевают обмениваться репликами и новостями.

— Как твои?

— Да вроде готовы. А твои?

— Переживают. Не стала сегодня давать домашку.

— А когда…?

— После шестого урока в столовой.

— … А ну-ка, ребята, не баловаться…ничего не слышно. Ага. Сама будешь?

— Да, у меня как раз шесть уроков…

Звенит звонок, китовая пасть школы, проглотив мелюзгу, захлопывается и начинает сытно переваривать знания.

— Мурзина! — Борзин подкараулил Асю у раздевалки. — Ты что про меня фигню написала? Борзин, Борзин, борзота, подари два пятака… Офигела совсем?

Ася остановилась, обернулась.

— Между прочим, это тайна.

— Да какая нафиг тайна. Хочешь в темноте башкой разбиться о лед?

— Борзин! — Сделала шаг навстречу однокласснику. — Борзин, Борзин, простота, а в рыло хо?

Борзин предусмотрительно отступил.

— Еще посмотрим, что пацаны скажут. Поэтесса фигова! Частушочница сраная. Мудила.

— Совсем оборзел, — замахнулась Ася портфелем.

— Девки ржут, как кобылы.

— Значит, хорошо получилось.

— Писала бы про себя. Аська, Аська пидо…– заткнулся.

— Чего пи? — Кинула портфелем. Не долетел.

— Дура! Мы вообще с пацанами решили не идти на КВН.

— Трусы фиговы!

— Ты кого назвала трусами?

— Это я про одежду.

Борзин остановился, задумался.

— Все равно западло так делать!

— Борзин, отвали. Без тебя тошно.

— Если писать, то про всех. Чего про Шилкова не написала? Влюбилась?

— Тебе завидно?

— Чего завидно? — не понял посыл Борзин.

— Надо было влюбиться в тебя?

— Нафига мне. Нашлась тоже красавица! Не… ну справедливо же написать про всех! — твердо потребовал он.

— У нас на поддержку команды всего пять минут, всего девять частушек влазит.

— Секундомером мерила?

— Ага, последняя на семьдесят шестой скорости, 'что за визг, что за писк — Это Кропачев визжит, он, как маленький чертенок, весь урок нас веселит", — быстро протараторила Ася частушку про Кропачева.

— Вот и пели бы все девять про Шилкова, а я-то тут при чем. Он примерный ударник, ему твои частушки, как с гуся вода.

— Ты мне скажи, ты понял, что я сейчас пропела?

— Ни фига! Понял только, что Кропачев чертенок. Лучше бы про меня так написала, я бы с удовольствием был чертенком, чем борзой собакой.

— Про собаку не было. Не доказывай мне, что у тебя нет мозгов.

— Ну и гадина ты, Мурзина, весь праздник опошлила.

— Мне интересно, кто слил текст?

— Подслушал вчера после уроков. Бородулина разоралась на всю школу.

— Дикий ты. Вместо того, чтобы гулять с любимой по природе, шаришся по коридорам.

На лбу у Борзина вздулась вена.

— А еще что слышал?

— Ничего, только про себя и слышал. Кобылихи, — брезгливо бросил Борзин, достал из кармана сигарету, пошел на улицу.

— Псих, — крикнула Ася вдогонку.

Ася маялась до последней минуты. Шурудила записи и пыталась сообразить, чья частушка пакостнее. Похоже, хуже всех про Сергея Палаускаса. О чем она думала, когда писала такое сквернословие… хоть катай, хоть ноги вытирай. Хотя может прокатить. Палаускас не обидится — крепкий орешек, его колкими словами не проймёшь. Это такое молчаливое железобетонное создание, которое старалось быть невидимым. Да и на самом деле был таким, скромным, смиренным. Пацаны говорили, что он ходит на медведя. — Что прямо на медведя? — не верила Ася. — С ружьем? Один? В тайгу? — Шилков кивал, улыбался розовыми щеками. — Перестань, я, дура, поверила. У нас и медведей нет. — Пацаны ржали, Палаускас с ними. В этот момент он больше походил на здоровенного мужика, который по дикой случайности застрял в школе. Асе было его немного жаль, она ему гадости, а он в ответ улыбки. Он все ей прощал, и она это знала, и этим пользовалась. Все-таки про Палаускаса частушку надо исправить. Характер Палаускаса тут ни при чем, Ася сама порядочная гнида. Могла бы и про Шилкова написать, проехаться по его розовым щечкам. Похоже, со своими частушками Ася переборщила.