Ася медленно успокаивалась: усталость и покорность уходили с лица. В глазах затеплилась полная луна, и даже вернулось школьное кокетство — она искоса глянула на Алексея, потащила его к поваленному дереву.

— Мы с Верой здесь хотели… — Ася запнулась, раздумывая, рассказать ли Алексею про бубен шамана. Сейчас он будет смеяться над этой дикой затеей. Ну и пусть.

Услышав про бубен, Алексей оживился

— А тебе сколько лет?

— Сколько надо! — огрызнулась.

Он сделала вид, что не услышал, стал жестикулировать. Ася растерялась, когда он взобрался на ствол, за руку подтащил ее за собой, смело обнял. От его шарфа пахло одеколоном «Шипр», лыжной мазью, теплом. Снег валил густо и плотно, словно Морозко вытряхивал перину.

— Мне надо идти, — охрипшим голосом сказала Ася.

— Иди, — сказал он. — Но мы ведь еще увидимся?

— Потом ты будешь своим детям рассказывать: бродили в пурге, в Тмутаракани таежной глухомани… И, как в сказке о царе Салтане, она мне землю освещала, только в сказке принцесса была со звездой во лбу, а здесь была провинциалка с фонарем под глазом. — Ася махнула на прощание рукой и, проваливаясь по колено в снег, тяжело зашагала по занесенной улице.

Ветер рвал с нее шапку, толкал в грудь, но, кажется, она этого не замечала. Ее руки горели от его тепла. Она прижимала ладони к щекам: хотелось подольше сохранить его бархатное прикосновение…

Роза засохла через неделю. За это время Ася в припадке сентиментальности изрисовала две тетрадки в клетку. В первой тетрадке было двенадцать листов, во второй — двадцать. Итого, тридцать две розы за неделю — маленькие, большие, красные. Фиолетовой пастой добавила улыбающиеся глаза и рассказала про одноклассников, оживляя незначительными подробностями. Сухая роза, потупив взор, молчаливо слушала. Ася, чуть нагибаясь над тетрадью, сдувала хлопья стёрки, под рисунком пририсовывала страстные сердечки, капли слез, волны губ — мечтала, что покажет дневник Алексею. — Видишь ли, уважаемый Алексей… Тебе пора бы и объявиться, ты обещал…По-моему, это некрасиво так обманывать. Или тебе стыдно на меня смотреть, но синяк практически прошел, осталась только желтизна. В музыкалку не хожу, все уехали в Березники на фестиваль Чайковского. В школе пробовали надо мной смеяться, — огрызаюсь, чуть не заработала второй фингал. — Ася выходила в зал, бесконечно проверяла телефон. Прижимала трубку к уху, слушала гудки, крутила диск. Вроде работает. Для достоверности позвонила Вовке Шилкову, только у него из одноклассников был телефон. Ответил мужской голос: — «Алло, вас не слышно, перезвоните». — Положила трубку. Потом перезвонила. Звонила до тех пор, пока не ответил сам Вовка. — Трубку бросила, звонить перестала.

Ася бродила по квартире, делала вид, что учит монолог Чацкого «А судьи кто?». — … за древностию лет… древностию лет…древностию… — бубнила и выглядывала в окна. Однажды увидела Алексея. Радостно рванула на улицу догонять. Да как же, черта лысого, это был не он. Да, такая же красно-белая куртка, широкие плечи, но не он. Обернулся, улыбнулся: — Вы меня? — Нет же, катись своей дорогой. — А где здесь кафе «Елочка»? — Там! — Ася знала, что спортсмены там обедают. Может сходить? — Сходила. Тихо в уголке съела рассольник, поговорила с Натальей. Она сказала, что для нее спортсмены все на одно лицо, был ли среди них Алексей, не знала, но может поспрашивать. — С ума сошла! Не вздумай!

Ася грустно лепила пельмени. Она сидела на табуретке, спиной к батарее, и слушала радио — спектакль по сказке «Три толстяка». Мать длинной скалкой катала тесто, перевернутой рюмкой резала кружки. Легким движением подкручивала так, что кружки теста вылетали пулями. Успевай только лепить. Ася не успевала, потому что иногда залипала на сказку: — … когда доктор пришел в себя, был уже вечер…– вкрадчивым тоном вещал мужской голос, словно обещал сообщить что-то таинственное и волшебное.

Видя, что дело стопорится, мать отключила звук.

— Э-э-э, — немного ошалела Ася с пельменем в руках. Вернула звук.

… доктор упал счастливо, и не разбил головы…

— Хватит слушать, — сказала мать и взяла из кастрюли новое облако теста. Ася вздохнула, это значит, надо слепить еще пятьдесят шесть пельменей. У матери точный счет, точная рука, ни грамма больше, ни меньше.

…и ноги у него остались целы…

Мать дернула вилку из розетки.

— Взрослая уже, — кривобоко объяснила свой запрет. — К тебе уже женихи ходят, а ты все сказки слушаешь.

— Какие женихи? — кольнуло Асю в сердце. Вернула вилку в розетку.

…я и так невелик ростом, а теперь стану еще ниже… на зеленовато черном небе блистали звезды, — на словах «он ушел с площади» мать вновь отключила радио. — Ну и фиг с тобой! — решила Ася, съела сырой кружок теста и улизнула в свою комнату, там тоже было радио — ее собственное. Над ним мать власти не имела.

Когда Вера заявилась, Валерий Ободзинский пел про «…глаза напротив». На Муслиме Магомаеве сделала радио громче, стала подпевать «Ах эта свадьба, свадьба, пела и плясала…!», потом вдруг крутанула звук на нет.

— Серега свалил на соревнования в Пермь. А я у матери выпросила ключи от бассейна.

— Зачем тебе ключи? — удивилась Ася.

— Бестолочь ты, Аська. Как зачем? Чтобы купаться. Сегодня выходной, в бассейне никого нет.

— Сама ты бестолочь, — отреагировала Ася.

— Ладно, не обижайся. Давай собирайся, а то Дрыщ взбесится.

— Он с нами?

— Мать велела.

— Не. Я с ним не пойду, — отказалась Ася.

— Да может еще срулит по дороге, ему тоже с нами валандаться не в радость.

— Ты откуда знаешь? Вдруг попрется.

— Он тут протрепался, что замутил с одной на танцах. Теперь бегает к ней каждый вечер. В кино ходили, а там Ален Делон. Представляешь! — расхохоталась Вера, — Дрыщ теперь день и ночь качается, просит меня сидеть на его спине, и по полчаса фигачит. Страшное дело. Я думаю, что он для этой девки готов зарезаться. Мать радуется, одним ртом меньше, каждое утро спрашивает, на свадьбу толкает. Дрыщ готов, но только чува скулу вертит.

Совсем недавно Дрыщ клеился к Асе. Как-то быстро у него все изменилось. Хорошо хоть, не рассказала Вере про тот случай, сейчас бы ржала, как лошадь.

Мать занесла тарелку с горячими пельменями, положила на стол, рядом две вилки.

— Спасибочки! — схватила Вера вилку, охая, ахая завертела обжигающий пельмень во рту.

— Вы куда-то собрались? — спросила мать, замечая, что Ася натягивает теплые гетры.

— Холодно, — ответила Ася.

— В бассейн, — ответила Вера.

— У нас в городе есть бассейн? — удивилась мать. Или вы на Юбилейный поедете? Денег не дам.

— Не. У мачехи в спорт-ивной шко-ле построили.

— Построили, значит? — улыбнулась мать. — Строили, строили и наконец построили.

— Те-ть Зой, а можно я Дрыщу возьму пельмешки?

— Зови сюда.

— Не, не по-ойдет, он стеснительный!

Ася подавилась при слове «стеснительный». Еще скажи «скромный» или «скромный-прескромный». Сущие пустяки — навешать на человека ярлыки, которые слетят, как перышки с дороги в ветреную погоду. Не очень удачное сравнение, но сейчас в голову не пришло более разумное.

— Я ему в банку положу. Только банку верни.

— Ага! Без проблем.

Они съели уже порядочно, когда мать занесла трехлитровую банку с пельменями на дне. — Прости, но другой посуды нет.

— Да, ладно. — Приняла Вера. — И так сойдет. Ох, тепленькие!

Когда мать разговаривала с Верой, Ася придумывала, как отказаться от бассейна. После пельменей Дрыщ точно поползет с ними. А чо, в брюхе сыто, в голове вольно. С другой стороны, было интересно побывать в единственном бассейне города. Его открыли неделю назад и странным образом закрыли в тот же вечер. Подробностей никто не знал, но мачеха проболталась на кухне, что после комиссии пришлось срочно менять воду — отец ржал во все горло. Он был умен и сразу догадался почему. Тема запретная, вслух не говорилось и не думалось. Но отец плевал на запреты, во-первых, он у себя на кухне, а, во-вторых, после той аварии на шахте, он изменился. Но самое главное, отчего Ася буксовала с решением, она жутко стеснялась раздеваться перед Дрыщем. Ну на самом деле. Как она будет выглядеть со своей фигурой. Раньше она никогда не задумывалась на эту тему, но в последнее время эти ужасно глупые мысли ее не отпускали. Еще в прошлом году различия между одноклассницами было не особо заметны, более-менее все шли в одной шеренге, а потом случилось скорое взросление, разномастный перекос. У одних густо, у других пусто. Тут уж не до учебы, в мозгах сплошной эстрогенный бум. — Полный пипец! — бухтела Вера, второй раз за год меняя белье на больший размер. Ася с Бородулиной в развитии буксовали. Но после того, как лифчик надела Бородулина, Ася попала в откровенные аутсайдеры. При ее росте ее бесформенность выделялась особенно. Главным образом, эти различия были заметны в физкультурной раздевалке. Девушки переодевались, стыдливо таились, отворачивались. А тут, прячь не прячь, футболка топорщилась, сдавала с потрохами. Можно, конечно, догнаться ватой, а вдруг выпадет? Это же не урок литературы, где сорок пять минут покоя, на физкультуре прыгали, бегали.