Не ссы! Все будет норм! — поднялась Ася со ступеней, утерлась рукавом.

Пересекла площадь, остановилась перед тропинкой. Впереди подозрительно светло от девственной целины. Больше похоже на ловушку. По осени тропа гнусно раскисала, превращалась в болото. Сверху предательский лед со снегом, снизу незамерзшая жижа, можно не хило ухнуть, хапануть по уши. Сейчас ну совсем не то время и настроение, чтобы сокращать и хавать. Решила не рисковать, двинулась по площади. Она напоминала огромную заасфальтированную кляксу, без разметки, краев. Правда кое-где пунктиром в сугробах лежал бордюрный камень, вот вдоль него и двигался длинный жидкий поток людей. В поток порой вклинивались легковушки, вахтовые или рейсовые автобусы. Они протискивались к обочине, высаживали пассажиров и вновь, свирепо пыхтя черным газом, возвращались на свою сторону. В этот момент люди сердились, некоторые переступали в снег и грязь на обочину, другие стояли в ожидании. Вид у всех был разный, от равнодушия и усталости до свирепости и гнева. Вся эта суета напоминала огромный котел, в котором варилась сырая человеческая каша. Ася старалась избегать площади, не нравилось ей здесь, непроизвольно ощущала энергетику трагедии.

Впереди шла пара, женщина держала мужчину под руку, что-то рассказывала, он слушал. Асе они показались счастливыми. Ничего не значащий разговор, он несет авоську, в ней бумажный кулек с печеньем — видны выпуклые колосья «Юбилейного». Печенье так пахнет, что перебивает выхлопные газы автомобилей. От его запаха становится по-семейному уютно, словно эта площадь мгновенно превращается в кухню — в это единственное сухое и надежное место на свете. Женщина рукой в красной вязанной перчатке — в тон помады, придерживает воротник пальто, щебечет соловьем. Асе ужасно приятно, что она через слово говорит спутнику «спасибо, милый, хорошо, отлично», все так вежливо и душевно. Сейчас дома согреют суп, съедят с хлебом, а потом будут пить чай с печеньем. Ничего особенного. У них ничего не менялось, менялось только у Аси.

Близко проехала машина. Совсем близко. Ася шарахнулась на обочину. Женщина посмотрела на Асю, и она почему-то подумала, что им мешает. Веселого мало, если тебя подозревают в подслушивании, подглядывании. Может, женщина вовсе об этом не думала, но Ася уже словила этот взгляд, сделала вывод. И зачем она только посмотрела, обратила внимания на нее. Быстро обогнала.

А потом случилось несчастье. Ася уже обошла группу людей, дедушку с палочкой, и вдруг истошно заверещал женский голос. Ася сразу почувствовала, что этот голос касается и ее. Ну почему ее? Она тут при чем? Обернулась. Увидела стоящий автобус, вокруг него толпились люди, и всюду солнечными пятнами валялось печенье «Юбилейное». На асфальте, у заднего колеса автобуса в истерике елозила женщина и пыталась за руку вытащить тело… Дальше Ася смотреть не стала, уверила себя, что тело обязательно живое.

Сама не зная почему, Ася неосознанно подошла к месту сваленной ели. Уже стемнело, в окнах соседнего дома горел свет. На кухне учительницы по математике Людмилы Васильевны сквозь голубые шторы так же просвечивала лампа. Семья там, скорее всего, привычно ужинала, смотрела телевизор, делились впечатлениями. Людмила Васильевна проверяла уроки, а муж читал дочке сказки. Интересно какие? Ася сидела на комеле, скрестив ноги, выпрямив спину. Неудобная безобразная поза, но сидеть приятно, словно под защитой заколдованного места. Со всеми рассорилась, даже не прилагая усилий. Что дальше-то? Вот протерпит она девятый, десятый класс, закончит школу, выйдет замуж за какого-нибудь гнусного типа, который только и будет пропивать зарплату, или затевать занудную игру упреков. Она бы наверное вышла замуж за Вовку Шилкова или Ваську Гордеева, но и они наверное бы женились не на ней, а на Светке Светличной или Верке Сковородкиной. Почему хороших пацанов тянет на таких…Чем Ася хуже? Не, ну правда, учится хорошо, музыкалку скоро закончит. Любит рисовать, не зануда. А может, зануда? Может, самая настоящая, отвратительная зануда. Что за дурацкие мысли! Посмотрела на небо, словно прочитала молитву. Если есть хороший выход, пусть он найдется. Ася слезла с комеля, отряхнула грудь, будто освободила ее от собственных ярлыков. Вот сейчас она пойдет к шаманке, закажет бубен, постукает в небо и выстукает все свои проблемы и страхи. Попыталась самый маленький чурбан сдвинуть с места. Фиг вам! Даже не шелохнулся. Попинала до боли в ноге. Чурбан ужасно тяжелый, до шаманки точно не дотащить. Можно докатить. Представила, как отклячив задницу, будет пыжится и ежится. До подъезда — да, а поднять на этаж? От усилий лопнуть можно. В общем, дело дрянь. Ася серьезно не понимала, как справиться с этой задачей. Опоздала совсем чуть-чуть, опилки еще свежие, снегом не заметенные. Наверное, ель распилили на днях, а может, и вовсе сегодня. И кому она помешала? Лежала тут годами и на тебе, навели порядок: остался комель, пара чурбанов, куча веток, горка коры. Вот что Ася отнесет? Может, поискать другое дерево? Но нет! И еще раз нет. На поиски нужно время. А хотелось отнести сегодня. Дальше откладывать нельзя. Ася чувствовала, что вокруг нее неотвратимо сжимается какой-то огненный обруч неприятностей. Все время что-то случается, отвратное постоянно вытесняет хорошее, отравляет чувство безопасности.

Ася стояла перед дверями шаманки и понимала, что сейчас больше похожа на ощипанного птенца, выпавшего из гнезда. От бесконечно приходящих и уходящих событий кружилась голова, серое вещество шевелилось большими пузырями, которые сталкивались, бухались, лопались. Если раньше ее мозг спокойно нежился в детстве, то теперь клокотал. Картинки сменялись с сумасшедшей скоростью, мысли прыгали, путались. Ася не понимала, что происходит и не хотела, чтобы так было. Мечталось вновь подружиться с матерью, посплетничать с Верой, забыть Алексея. Хотя нет, пусть лучше Алексей придет, они весь вечер будут играть в дорожные шахматы, пойдут гулять по тайге, к вершине Крестовой горы. С ним не будет страшно ни в ночь, ни в полнолуние. Она начнет жаловаться, а он будет сентиментально гладить по голове. Ася развивала слюнявости и понимала, что превращается в полный отстой. Дальше додумать не получилось, — у шаманки распахнулась дверь.

— Совсем взбесилась? — Словно заправский шпион, выглянула в коридор, цепко осмотрела площадку, лестницу, за руку втянула Асю в квартиру. — У меня от твоих черных мыслей свет потух.

Сняла со створки трельяжа перекрученную желто-красную тесьму, велела повязать на голову. Ася мысленно повисла, как эта самая тесьма, ну, во всяком случае ей так показалось. Надо признать, что Ася одурела от напора Шаманки, поняла, что та типа за нее переживает, прямо, как божья коровка, покрылась черными пятнами. Раньше вроде всегда казалась безразличной, притворялась бездушной, а теперь смотрела мегерой, испепеляла взглядом. Страшно, черт возьми! Шаманка забрала тесьму, сама повязала поперек лба Аси, словно аннулировала негатив.

Приказала:

— Бойся мыслей своих! — и снова накинула на себя скучающий, презрительный вид. — Зачем пришла?

Ася предъявила влажную от снега щепу.

— Из этого получится бубен?

— Получится. — Шаманка забрала щепу, приложила к щеке. — Хорошая вещь. Уже третий раз ко мне приходит.

Ася вылупила глаза.

— Во всяком случае, ты не первая, кто приходит ко мне от этого дерева, — пояснила шаманка. — Ну, в общем я скажу, что это не твое дерево, оно чужое, чужая сила в нем заложена. Надо признать, мощная в нем хранится природа.

— Хранилась. Дерево порезали на куски.

В коридоре появилась серая кошка. Шаманка сразу обратилась к ней.

— Мышаня, глянь. — Показала щепу.

Кошка тронулась с места. Как она шла — грация пантеры, томность тумана, значимость богини. Наконец, она дошла до Аси, выгнула спину дугой и потерлась о ее ногу. Ася потянулась погладить. Куда там! Кошка фыркнула, из поднятой лапы выпустила коготки.