День, как всегда, начинался отвратительно. Отец будил привычной фразой, — запри за мной дверь, спать не ложись, выпей рыбьего жира. Ася босыми ногами бежала по тропинке половиков, за спиной отца ухала дверным засовом. На часах 6.20! Можно спокойно доспать минут пятнадцать. Нырнула с головой под ватное одеяло… Разбудил барабанный грохот — стучали в дверь.

Случилось то, чего всегда боялась: проспать, опоздать.Боялась огромной пирамиды подушек, которая постоянно рушилась с кровати на пол, боялась пить рыбий жир…Отец эту желтую маслянистую жидкость называл золотым запасом живота…

— Я же сказал не ложись, — упрекнул отец.

— А я и не ложилась, — соврала Ася.

— Я уже полчаса стучусь. — Не снимая валенок с резиновыми калошами, прошел на кухню, быстро вернулся, на пороге обернулся. — Не спи! Проспишь! — В ответ получил «обворожительную» улыбку.

Ася торопливо выскочила из подъезда, была уверена, что подруга ее заждалась. Каждое утро они встречались на перекрёстке и вместе шли в школу, но сейчас Веры не было. Может, проспала? Глянула на ее окна пятого этажа и вздрогнула от страха. Внутри стало больно, словно в груди разорвался шар с иголками. Остановилась, присмотрелась, все верно. На балконе курил незнакомый парень. Сидел на высоком ящике боком, ноги свесив за перила и спокойно стряхивал пепел с высоты, иногда бултыхал пятками, словно примерялся, как удобнее спрыгнуть. Затянулся, кому-то помахал сигаретой. Ася обернулась, увидела только сутулую спину удаляющегося старика. Кому этот смертник машет? Соседнему дому, кривым телевизионным антеннам, диким голубям. Легко вспыхивая огнями, вниз полетел окурок. Смертник задом крутанулся на крышке ящика, спрыгнул внутрь балкона, пропал в дверях.

Поняв, что Вера не торопится, Ася решила подняться.

Дверь открыл все-тот же незнакомец. Ася, не дожидаясь приглашения, переступила порог.

— Привет, — пропуская ее, сказал он с усмешкой.

В квартире стоял запах валерьянки, по углам была разбросана обувь, словно снимали на ходу, совершенно не заботясь о приличиях. В зале, на диване — какие-то тряпки, скомканная постель, ржавые гантели. На полу валялся фотоальбом, пара детских рисунков, на одном пейзаж — берег реки с высокими елями, на втором — семья, выстроившаяся полукругом на Земном шаре.

Ася почувствовала близкий запах табака, томатной пасты. Оглянулась.

Он стоял за спиной, настолько близко, что мог коснуться носом ее волос.

Пришлось отойти к окну и наблюдать оттуда. Большой ложкой он достал из банки щедрую горку кильки, аппетитно отправил в рот. Треугольник рыбьей черепушки, оставляя красно-масленую тропинку, скатился по подбородку на пол. Он наклонился, подцепил пальцами, съел. После второй ложки банка опустела.

Ася повернула в спальню Веры. Здесь тоже пахло табаком и томатной пастой. Не удивительно, балкон находился в этой комнате, поэтому дым сквозняком занесло внутрь, а на этажерке с книгами стояли еще две пустые жестянки с красно-синими этикетками.

Вера сидела за столом и на картон приклеивала веточки сушеной ромашки, серого мха, еще какие-то тонкие веточки и травинки — делала гербарий? Получалась неплохая имитация пейзажа. Глядя на бумагу, Ася удивилась кропотливой работе, знала, что подруга категорически не любила делать что-то своими руками. Обычно этим всегда занимался ее отец. Неожиданно на бумаге Ася заметила капли слез. — Неужели плачет?

— Вер, ты чего? — Тронула подругу за плечо, попыталась заглянуть в лицо. — В школу же опоздаем.

Верка нервно дернула плечами, это означало «отцепись».

Вот новость! Похоже, она и не собирается в школу. Что делать? Успокаивать? Идти одной? Если пробежаться, то можно успеть на первый урок.

— Вер. — И снова уловила за спиной резкий запах табака, томатной пасты. Обернулась. Заметила полную банку, довольную красную улыбку. — Ты кто такой, пожиратель кильки?

— Дрыщ.

Ася вздрогнула. Кто дрыщ? Она дрыщ⁈ Это он смеется над ней? В шестом классе ее однажды так обозвали. Самое обидное, что припечатал мальчик, который ей нравился. Мальчика звали Супня, после шестого класса он с родителями переехал в Берлин. Он уехал, а обида осталась.

— Всем дрыщам дрыщ! — добавил пожиратель кильки, словно припечатал сургучом.

Ася сжала губы: от таких заявочек захотелось дать ему в лоб. Да так, чтобы от сотрясения в его мозгах устаканилось вежливое и приличное. Он, наверное, думает, что от такой проникновенной грубости между ними создастся особая подростково-молодежная атмосфера. — Выкуси. Не люблю наглых, не люблю кильку, томатный соус, не люблю дрыщей! — Одарила его надменным взглядом. То же небось Вере сказал какую-нибудь гадость, вот она и плачет.

— Вер, — вновь затрясла подругу за плечо. — Вер, я пойду.

Вера вновь дернула плечами. Ну и фиг с тобой, подумала Ася. У каждого свой закидон.

— Есть хочешь? — спросил Дрыщ, показывая на пустую банку. — Там на кухне еще есть.

— Чего ты привязался⁈ — огрызнулась Ася.

— Да ладно, не кипишуй. — В его глазах было столько ласки и миролюбия, что Асе стало стыдно за свою несдержанность.

Вера догнала Асю на первом этаже.

— Я с тобой, — сказала она, пряча красные глаза.

— Что случилось? — Ася открыла дверь на улицу.

— У нас отец пропал.

— Как пропал? — остолбенела Ася и тут же получила закрывающейся дверью по лбу, показалось, что черепок с хрустом раскололся. — Черт! — схватилась она за голову.

Раньше бы Вера от души расхохоталась: охала, извинялась, стонала от удовольствия. Она всегда поражала Асю своей беспечной прямотой. А сегодня Вера вздрогнула, смутилась, будто испытала неловкость за дверь.

— Не больно? Осторожно! Дай посмотрю.

Ася, не ожидая такого внимания, отмахнулась.

— Ай! Сама виновата. — Хотя в чем она виновата? В том, что двери вдруг придумалось уравнять их боль. — Что с отцом?

— Вчера в шахте был обвал. Как раз в смену отца.

— Живой?

— Мы не знаем. Мачеха поехала на шахту. Вдруг что узнает. Это я виновата, — зашкворчала носом Вера.

— Ты что ли устроила обвал?

Вера отмахнулась.

— Папка не хотел идти на работу. Чувствовал что-то…– Я должна была его остановить, ведь сегодня третий день полнолуния!

Последнее время Вера бзиканулась на полнолуниях. Даже теорию вывела. Принцип был прост: если в это полнолуние не произошло беды — она обязательно приумножится к следующему. Эта была какая-то мистическая арифметика, которая чаще забывалась, но иногда, по странному стечению обстоятельств, срабатывала. Что-то вроде «Если я не надену сапоги, то обязательно будет дождь, если я не выучу уроки, то обязательно спросят» — иногда было вообще не понять, чего Вера боится больше, того, что ее спросят, или того, что она не выполнила домашку. С полнолунием Верин глубинный страх оказывался на вершине ее виновности, он становился священным. И тогда наступала беда всем. Вера плакала, читала сонники, обходила крышки колодцев, вела исключительно праведную жизнь. В эти дни Вера слышала, будто бы в дальних углах квартиры скрипели двери, попуская странных призраков. Возникало ощущение, что в этот момент она сходила с ума: зрачки расширялись, прожигали насквозь. На это было жутко смотреть.

Сегодня как назло снова совпало. Если бы не полнолуние, Вера бы оказалась спокойнее. Села бы в автобус до Нагорной, через полчаса доехала до конечной остановки, оттуда пять минут до управления шахты. Там на дверях наверняка уже висел список пострадавших. Красным карандашом очерчены имена, чьи судьбы пока неизвестны.

— Папочка! Лежит там под землей, — рисовала Вера тяжкую картинку отцовских страданий.

— Поехали на шахту, — предложила Ася.

— Мамка уже поехала, да и Дрыщ уже там был. В списках отца нет.

— Этот Дрыщ кто?

— Мой старший брат.

— Ты не говорила.