Разбудил отец, попросил вынести мусор, выпить рыбий жир, — ушел на работу.
Выглянула в окно. Мусорка у соседнего дома. Наспех оделась, побежала и снова эта попытка перед ней навести порядок в кузове. — А можно быстрее, холодно…– в ответ тихое, торопливое, –да, да, — я в школу опаздываю, — женщина забрала ведро, высыпала, вернула. — Ася обернулась, увидела хмурую Веру, от души последними словами пожаловалась на мусорщицу. Вера не сказала ни слова.
Ася носилась, как сумасшедшая, по квартире, собиралась. Была уверена, что Вера дождется. А она ушла. Ася не поверила, постояла на перекрестке, поднялась на пятый этаж, никто не открыл, в итоге опоздала на первый урок. — Ты почему ушла? — Да надоело ждать! Тебя не было полчаса. Я что, ненормальная ждать? — Ну это прямо возмутительно. Какие полчаса, от силы минут пять-семь. Хотела повоспитывать Веру, а в итоге огребла сама. Понятно, что лучшая защита — это нападение.
Вот уже второй раз Ася получает от Веры подобный выпад. В прошлое воскресенье она кричала, что не кретинка дружить с ней. Попробуй разобраться в подобных суждениях, найти рациональное зерно. Для Аси дружба важнее всего, независимо от того, насколько каждый вкладывается в это понятие.
В принципе, чего она обижается, им сегодня все равно в разные стороны. Вере домой, Асе в музыкалку.
Порывом ветра сорвало с деревьев последние листья. Тяжелые кисти алой рябины, словно собранные в виноградные гроздья, медленно раскачивались в наполненном тревогой воздухе. Где-то за домами трещал трактор, после которого длинной сырой нитью тянулась темная дорога. Асе казалось, что она слышит, как стучит сердце в груди у воздуха. Что же, интересно, оно собирается рассказать ей.
Ася топала за трактором, настроение — ноль. Грела лишь одна мысль, что уже весной закончит музыкалку. Екатерина Алексеевна определила, что на экзамене она сыграет своего «Капитана». А почему бы и нет? Все равно ни одной другой пьесы толком и не выучила. Вообще-то Ася понимала бесперспективность своей затеи, но было тупое желание хоть что-то завершить или закончить. И пусть это будет музыкалка. Ася, наверное, была той натурой, которая надеялась на чудо, — вдруг в ее мозгу проснется музыкальная одаренность, надо только подождать, перетерпеть, разбудить природу. Главный подростковый недостаток — это юношеский максимализм. Асе казалось, что она этим не страдает, но ей вдолбили в голову что этим страдать необходимо. Был конечно момент озарения, — в третьем классе музыкалку бросила. Три месяца не ходила, ноты запихнула на шкаф, домру вернула в школу, медиаторы сунула в коробку с карандашами. Но на пороге школы вновь появилась Екатерина Алексеевна и завела долгие, сложные, путанные речи про цель в жизни, про возможность доходить до финиша. — Ты потратила много сил и остался только вдох и выдох. — говорила учительница и смотрела на Асю.
— А у вас в детстве была мечта?
Учительница смутилась, покраснела.
— Я хотела стать монашкой. Хотела прочитать Шекспира в подлиннике. Хотела работать экскурсоводом, чтобы побывать в Париже.
Ася представила, как Екатерина Алексеевна в монашеской одежде едет на поезде в Париж и читает Шекспира в подлиннике. О, мамма мия! И Ася сделала ужасно неловкую и глупую штуку. Она дала оценку чужой мечте, назвав ее глупостью. Учительница очень мило и вежливо улыбнулась и прервала душевный разговор. Ася принялась извиняться, учительница извинения приняла, и все равно Асе было неловко.
При возвращении из музыкалки Асю постепенно окружала темнота, словно выползала из подъездов, подвалов, подворотен. Уже стали зажигаться тусклыми огнями первые окна, хотя небо все еще оставалось светлым. От этого были видны цветы на низких подоконниках первых этажей, занавески с мелкими квадратами. Иногда, птицами в клетке, в окнах появлялись лица, сразу пропадали, словно пугались быть увиденными. Кошки же наоборот замирали мохнатыми сфинксами, щурились, жмурились и пропадали в печали свой задумчивости.
Ася шла наискосок через двор одноклассницы Нины Василекиной — точно чертила диагональ на белом листе бумаги. У дальнего угла, против течения тропинки, чернел подъезд пятиэтажного жилого дома. Дверь в темный подъезд отсутствовала, и ветер спокойно гулял по этажам, его движение было незаметно, но Ася знала, что оно было. Нина жила на первом этаже в ухоженной двухкомнатной квартире, с почтовой щелью в двери. Именно через нее вместе с газетами и письмами в квартиру врывался подъездный холод и запах хлеба. На другой стороне дома, в полуподвальном помещении, располагался хлебный магазин. Для Аси это особый шик, не надо бегать за тридевять земель. И можно сгонять в халате и тапочках, и покупать не то что есть, а выбирать между черным и белым.
Нина ключом открывала дверь, просовывала ладонь в щель с металлической крышкой «почта», тянула вертикальный шнур вверх, таким образом заставляя «собачку» замка выскочить из паза. Ася никогда не понимала, как устроена эта хитрая система. Однажды не удержалась, уточнила. Все было просто: один конец веревки был вдет в крючок собачки. Безусловно, для Аси это был ценнейший опыт. Предложила матери. Мать назвала кучу причин, почему это им не подходит. Во-первых, почтальон не пойдет на третий этаж, во-вторых, надо портить дверь, резать в ней дыру, в-третьих, это небезопасно, вместо газет могут бросить спичку и еще много других проблем.
В окнах Нины мелькали разные тени. На подоконнике в царственной позе сидела Вера, словно какая-то великая актриса. Сперва Ася не поверила своим глазам, уж больно величава была картинка. Присмотрелась внимательнее. Ну конечно же, это Вера, вот и ее красное платье, короткое каре, длинные музыкальные пальцы. Вера с кем-то разговаривала в комнате, укоризненно качала маленькой головой, нежно играла коленями, обтянутыми подолом платья.
— Вера, — позвала Ася.
Вера как будто услышала, повернула голову и одеревенела. Ася радостно помахала и прочитала на ее губах — чтоб ты сдохла! — потом быстрехонько развернулась и пропала за шторой.
Ася от такой картинки белой стала, как кролик. Вера не может так поступить, не может так сказать! Ася ошиблась, напридумывала. Они же близкие подруги! И тут в окне засветилась Наташа Бердникова, ямочкой на подбородке улыбнулась, задернула штору. Ася поняла, что сейчас от нее отгородились как от чуханки.
Зашла в подъезд, позвонила в дверь Нины, раз другой, стала руками, ногами колотиться.
— Позови, Веру, — орала в щель «почты», совала руку, чтобы найти веревку.
— Уходи, — требовала Нина. — Нет здесь Веры. С чего ты взяла?
— Как нет⁈ — выдыхала Ася свой гнев. В этот момент она не смыслила ни бельмеса. Ей в голову не могло прийти, что ее могут обманывать. — Я ее видела в окно.
— Ты ошиблась, — успокаивала Нина и рукой придерживала пластину щели. — И вообще не порти мне праздник, у меня сегодня день рождения.
Слова «день рождения» ошпарило так мощно, что Асе захотелось взвыть так же, как орала дурочка Анфиса, когда пролила на себя масло. — Они празднуют, а ее не позвали. Как прокажённую, как… как…как…
За дверями шушукались, потом раздался взрыв хохота, вновь шушуканье. Ася отошла от двери, села на ступеньку и заревела. Стало жутко больно где-то в груди. От внутренней боли ломало кости. Была уверенность, что вместе со слезами с ее тела сходит кожа. И тут в углу ступени, среди мусора, она разглядела сброшенный кокон, струпья уже бесполезной чужой плоти. Удивительно, но сама природа дала подсказку. Ася раскопала из пыли рваную, бледную личинку. В этих мертвых бескровных останках кто-то недавно жил и, может быть, был счастлив. Ася, конечно, надеется, что это так, хотя, конечно, это большая глупость. Тетя Тоня всегда говорила: — Разве может гусеница быть счастливой? У этой бездушной твари две задачи — жрать да срать. Ох-хо-хо! А она сама в кого превращается? — подумала Ася. — В глупого, злостного подростка. Еще чуть-чуть и станет первоклассной гадливой гнидой. Наверное, — говорила тетя Тоня, — все подростки проходят эти стадии, только некоторые раньше, вот к примеру, Вера, созрела раньше Аси. Она уже бабочка, а ты еще гусеница, ну, или в процессе. И теперь у них налицо конфликт интересов, несовпадение. Что ж, добро пожаловать! Куда? Да кто ж его знает куда? — Взрослым хорошо, они уже получились, а ты в ожидании…ценнейшего жизненного опыта.