— Рита, — позвала Ася Герн, — Про Палаускаса у тебя?

— Ага.

— Давай исправим.

— Да пятый раз уже. — Защелкала замками нового портфеля.

Ого! По складкам сбоку… аж четыре отдела. Крутотень. Что бы такого найти гадостного, чтобы не сильно завидовать. Ах да, нашла. Цвет детского поноса. Ну прямо в точку. Можно сравнить с молочными ирисками, но лучше первое. Уф! Отлегло.

— Что-то про Палаускаса слишком, — смиренно произнесла Ася.

— … Ага. Если ты и про меня такое напишешь, убью.

— Вот и я про то же самое. У нас же Палаускас охотник, по тайге мотается, с белками бодается.

— Клево. Только до КВН осталось пара минут, не успею выучить.

— Пой с листа.

— Слушай, Ась, а не свалить бы тебе? Тоже мне, поэтесса нашлась. Мне еще краситься, а ты мне стихи суешь.

— Тогда я всем скажу, что про Палаускаса написала ты. Народное творчество.

— Ладно, — миролюбиво согласилась Рита и забрала листок у Аси, — тра-та-та, аха-ха-ха. Слушай, у тебя тут сплошной детский сад. По горам катается, с белками бодается.

— А если по горам катается, с волками бодается.

— Да хоть с медведями. У них рогов нет. Лучше по горам катается, с оленями бодается…И вообще, зачем ему бодаться с оленями? Он же охотник. Все не то, давай оставим про палас. Добрый мягонький палас…

— Учи эти, про палас забудь.

Ася уже сто раз пожалела, что связалась с этими частушками, с нее бы хватило печенья и салата оливье. Вчера с матерью весь вечер варили, крошили, заливали майонезом, а потом Ася украшала. Со свежего помидора стружкой срезала кожуру, аккуратно завернула в алую розу. С огурцом поступила тем же макаром, огуречная роза выглядела убого. Пришлось догоняться зеленым луком. Из перьев настрогала листья, опустила в воду, лук стал разбухать, распускаться в лианы. Собрала зелень в пучки, окутала розы. Хотела добавить лилии из оранжевой моркови: крутила-вертела, пока не поняла, что это перебор. Выдернула морковку из салата, съела. Вообще-то, если бы Ася знала, что мать чудесным образом в канун Нового года надыбает у заведующей кафе свежий помидор и огурец, то не стала бы мутить весь этот оливье, просто выложила бы на тарелку свежую овощную нарезку. За один запах обломились бы пять баллов. Пока Ася украшала, мать кружила рядом, делала вид, что ей безразлично, а сама смотрела и удивлялась фантазии дочери. Хотела научить дочку уму-разуму, а тут пришлось самой подсматривать. Словом, салат получился замечательный, а украшение и того лучше.

— Мурзина, а ты печенье сделала? — окликнула ее Василекина.

— Иди в жопу, — тихо пробубнила Ася. С Василекиной она не разговаривала с того самого ее дня рождения.

— Да хватит дуться. — Попыталась подружиться Василекина.

— Не разговаривай с этой дурой. — Прошла мимо Вера.

Ася мысленно послала обеих, пошла по классу искать свою сумку с печеньем, платьем и босоножками. Наконец, вытащила ее из-под чьего-то лифчика. — Не лапай, — буркнула Вера, забрала лифчик и кажется сдержалась, чтобы не плюнуть Асе в лицо. «А не офигела ли ты, подруга», — подивилась Ася прямо-таки ядерной ненависти. — Посмотрела, будто Ася ей с копейки рубль не сдала. — Я про тебя такую частушку забацаю, полысеешь. — Ася все-таки не понимала с какого вдруг перепугу Вера так на нее окрысилась, и конца края не было этой ненависти. Словно жили люди тихо-мирно у подножия горы, и вдруг кто-то вынул пробку из вулкана. Прорвало не хило, до уничтожения людей, садов, домов. Ася с тоской глянула вслед Вере и вытащила из сумки платье, которое только вчера забрала из ателье. Натянула через голову, почувствовала легкое возбуждение от шерстяной ткани. Как настоящая фотомодель, Ася выпрямилась, вскинула руки. Можно было подумать, что она сейчас на сцене под десятками софитов. Осторожно, маятником мотнулась из стороны в сторону. Юбка нарастающими мягкими волнами забухала по коленям. И тут Ася, словно подхваченная тонкой мелодией настроения, закружилась на месте, колокол юбки пошел широкими волнами, заскользил над полом цветущими барханами.

Вокруг наступила странная тишина: «Какого черта лысого! Будет хвастаться! Нас щас сдует!».

«Да говорите, что хотите», улыбалась Ася и, как карусель, кружилась перед школьной доской, словно отвечала урок эстетики. Она знала, как сейчас ее ненавидят Вера, Валя, Рита…раньше от этого ей было бы ужасно не по себе, а сейчас другое. Она словно прогоняла их, как назойливых комаров, дикое наваждение. Странное дело, кажется с каждым витком она наполнялась воодушевлением, восторгом. И виной всему было это новое платье! Милое, родное платье, так неожиданно поднявшее ей настроение. Заорала: «К черту лысому!».

Села на край парты, надела босоножки, покачала ногой. Ну вот и все, теперь в бой.

Подошла Света Кувайцева с пластиной акварельных красок.

— Мы тут с девчонками пообщались и решили. Раз мы называемся «Озорные амазонки», нарисуем всей команде веснушки, — и Света стала тыкать Асе в лицо мокрой кисточкой.

— Я этого не решала. — Подалась назад, как от жала змеи.

— Все нарисовали и тебе тоже нарисуем.

— Мне не надо, — повторила Ася и спокойно отодвинула кисточку. — Я не хочу быть амазонкой с пятнами на лице, — себе рисуй.

— Я нарисовала.

— Не вижу, — парировала Ася, попыталась отобрать кисточку, — дай-ка, я сама тебя доделаю, будешь у нас не амазонка, а Пеппи Длинныйчулок или Марфушка из Морозко.

— Я Бородулиной все скажу, — захныкала Кувайцева.

Ася на секунду опупела. Ее пугают Бородулиной? Или она ослышалась?

— А кто у нас Бородулина? Ведьма?

Кувайцева растерялась, кончиком кисточки почесала затылок, другим — лицо, под носом осталась рыжие полосы усов. Ася улыбнулась, Кувайцева этой улыбки не выдержала и стала задом уходить между партами.

Глянула на часы. До конца шестого урока пятнадцать минут. Интересно, пацаны готовы? Девчонки выперли их из класса, так что они переодевались в мужском туалете. Пошла в столовую, где должен был проходить конкурс.

— Мурзина, — окликнула Риата Георгиевна. — Какая ты красавица!

Ася смутилась, крутанулась. По коридору разлилась цветочная поляна.

— Роскошно! — Элегантно поаплодировала директриса, потом приложила руки к груди. — Господи, как бежит время. Вы взрослеете, мы стареем.

Ася схватила кураж и пошла по темному длинному коридору как по подиуму. Наверное, со стороны это кривляние смотрелось глупо, но Ася от души чудачила и была уверена, что директриса поймет все правильно.

Так как народу собралось много, КВН перенесли в спорт зал. Две команды пацанов выстроились друг против друга. Наши «Петушки» — волосы начесаны хохолками. У некоторых непослушно топорщились в разные стороны. Пять баллов за ржаку. Ашники назвались «Динамо», в спортивных куртках, брюках. Ноль баллов за костюм, все-таки это не спортивное соревнование.

Приветствия, речевки, представление жюри. Ася чуть сознание не потеряла, когда Риата Георгевна одним из членов жюри объявила Свету Светличную. У Аси аж дыхание перехватило — никак не могла вдохнуть-выдохнуть, только сурово глянула на Шилкова. Тот тоже стоял бледный, сгорбленный, словно его пнули в живот, и он не мог разогнуться.

Светличная выползла из-за стола жюри, брякнула пару слов, отступила на шаг и натолкнулась на десятиклассника Гришковца, надежду школы, медалиста, победителя олимпиад и бла-бла-бла. Наверное, он уже слетал в космос, но Ася прослушала. Директриса, устав перечислять его регалии и достоинства, дала Гришковцу слово. Он громко объявил условия конкурса. Все примитивно и банально: быстрее бегайте, выше прыгайте, громче пойте.

Первое состязание — по перетягиванию каната — «бешники» уступили «ашникам». Ну и понеслось, после третьего номера разрыв увеличился на четыре очка, — наши проигрывали. Четвертый конкурс — стихи, заявлен Шилков. У них — Грачев. Читали одинаково, смущались, запинались. В общем, никакого очевидного перевеса. Поднялись таблички: Шилков — четыре, четыре, четыре…три! Светличная гадина! Показали результаты ашников — четыре, четыре, четыре…пять! Зал взорвался овациями. И вновь Светличная, сука.