Береза вмиг заполыхала ярким пламенем, и рыжеволосая девушка будто бы пробудилась ото сна. Филина уносило куда-то далеко вихрем; к нему присоединилась пробегавшая на свое несчастье худосочная белка. Они стремглав летели далеко от девушек, с силой врезаясь попутно в ветви других деревьев. Под ногами у девчонок внезапно образовалась вода, покрывавшая их лодыжки, а из-под Олеси землю слегка трясло, и сформировалась небольшая трещина, куда в небольших количествах стекала вода. Сидевшая рядом с Даренкой Аня была облита, словно из ведра, с головы до ног водой, а саму Дару отбросило влево мощным невидимым ударом. Яга смотрела на это с непоколебимым спокойствием, расставив руки вширь; ветви вяза потянулись к летящим белке и филину Генералу, крепко-накрепко “схватили” зверушек и вернули их на прежние места; сверху посыпался песок, который моментально вобрал в себя всю воду и потушил горящую березу.

Девушки тяжело встали с насиженных мест, стряхивая с платьев и головы песок; Дара с трудом доковыляла до остальных, пока Аня тщетно пыталась выжать из своих густых белых волос всю воду. Яга обвела учениц взглядом, убедившись, что все на месте, и объявила:

— Не удивлена. Нет, конечно же, из года в год одно и то же — все сильные воспоминания направлены только на разрушительную магию, но ни разу никто не творил во имя созидания. Природа нам дана не для того, чтобы ее портить, и не для того же мы здесь находимся, чтобы вмиг устранить труды и страдания нашей Матери. Мы учимся творить, а не убивать. А для этого нужны хорошие эмоции, сильные добрые чувства. Не смятение, злость и отчаяние…

— Да нет у нас других чувств, что Вы от нас хотите-то!? — съязвила Олеська, недовольно скрестив руки на груди.

— Ко мне, Олеся, ни одна девочка не приходила от большого счастья и прекрасной чудесной жизни, — ответила Яга, холодно и бесстрастно посмотрев прямо девушке в глаза, отчего та вынуждена была отвести взгляд в сторону. — Разрушение — это низкая магия, несерьезная, но очень опасная. Ее легко творить, к ней легко прийти. Но мы работаем на благо природы, и не должны ее калечить. Я понимаю, что каждая из Вас столкнулась с не меньшим отчаянием и злом, Вы оказались в непростой жизненной ситуации, и я Вам от всей души сочувствую, но Вы должны научиться видеть хорошее в плохом, а иначе сойдете с ума и вдобавок ко всему еще мир уничтожите. Поговорим наедине с Вами, девки, по очереди…

***

— Посмотри на меня, Анаис, — девушка взглянула Яге прямо в глаза с некоторым вызовом, но женщину этот взгляд нисколько не зацепил и не испугал; она с упорством и холодным расчетливым спокойствием смотрела Анаис в ответ, пока та все же не опустила глаза, не выстояв в этой “игре”. — Ты пытаешься казаться сильной, стойкой девицей. Но твоя эмоциональность выдает в тебе непомерную слабость.

— А с чего Вы решили, что я эмоциональная? — грубовато спросила Анаис, улыбнувшись с легкой издевкой.

— Все твои поступки, твоя манера речи, даже то, как ты смотришь на меня и на других окружающих тебя людей, рассказывают об этом. И не закатывай глаза, пожалуйста, когда с тобой пытаются договориться…

— Я не закатываю глаза!..

— Анаис, — сухо улыбнувшись, произнесла Яга, — посмотри на меня, пожалуйста, и скажи сама, что ты чувствуешь. Доверься мне…

Анаис стояла, сжав кулаки настолько сильно, что костяшки ее пальцев хрустели, держа черты своего лица в напряжении так, что миловидная и красивая мордашка ее явила облик взрослой уставшей от жизни женщины с грубыми морщинами на лбу и носогубными складками. Если бы кто-то знал, что она чувствовала в последнее время; все ее внутренние органы были словно изранены и пытались восстановиться, спина и ребра изо дня в день жутко ныли. Ощущала себя Анаис умирающим зверем, но вместо того, чтобы просить о помощи, девушка только и делала, что огрызалась, не доверяя никому, боясь, что ее наивность добьет ее окончательно.

— Я ничего не чувствую, бабушка, — натянуто произнесла Анаис, и уголок ее рта слегка приподнялся в презрительной манере. — Все со мной хорошо.

— Нет, Анаис, это не так, ты сама это знаешь. И не надо врать ни мне, ни самой себе. Я вижу, что ты очень добрая девушка, способная на высокие поступки, но твое сердце будто бы разбито. Отчего — остается только предполагать. Но сейчас у тебя превалирует чувство вины и злость на саму себя, которая съедает тебя изнутри. У тебя, честно скажу, самая опасная и непростая магия. Такие зажигательные и яркие люди, как ты, редкость, и появляются раз в несколько сотен лет…

— Были еще такие же люди с моей магией?

— Были…

— Что с ними стало?

— Они… — Яга запнулась, тщательно обдумывая ответ.

— Только честно, пожалуйста.

— Они сгорели. Не совладали со своей силой. Их часто использовали себе во благо представительные люди с огромной жаждой власти и крови. Огонь имеет большую разрушительную силу…

— Зачем же мне тогда заниматься магией, если я так опасна?

— Как раз наоборот… Я учу Вас созидательной магии, а без меня ты быстро можешь сгореть. Поэтому позволь помочь тебе… Анаис, не закатывай глаза, перестань! Я могу дать тебе зелье Миротворца… Анаис! Если не доверяешь мне, я могу дать формулу… Ана…

Женщина не договорила, лишь вздохнула на последнем слоге. Трава под ее ногами была попросту сожжена, а Анаис, сильно нахмурившись, с горечью в голосе сообщила:

— Да не нужна мне никакая помощь! Это другим помощь нужна, а не мне. Сгорю и сгорю! Так мне и надо, значит!

***

Плетясь по уже еле уловимым небольшим следам ног, принадлежавшим какой-то девочке, исхудалый юноша с гривой каштановых запутанных волос, промокший с головы до ног в желто-зеленой слизи и державшийся за глубоко расцарапанный бок, с трудом переставлял одну ногу за другой. Он, наконец, выбрался из болотистой местности в лесистую; быть может, кажется, что герой попал в более безопасное место, которое не кишело уродливыми и опасными монстрами, однако же леса представляли не меньшую, а, возможно, даже большую угрозу для жизни уставшего, изголодавшегося, потерявшего много крови человека. Широколиственные леса княжеств Промежное и Муровое стали приютом для леших, всевозможных русалок, завлекающих охочих до романтики мужчин и стариков, злостных одичалых кикимор, по своему признанию ненавидящих весь мужской род, ырок и волколаков; кроме того нельзя было забывать, что в лесах всегда были и будут голодные, сильные, быстрые, готовые выгрызть или вспороть глотку любому ради собственной шкуры кабаны, волки и лисицы. А под ногами невнимательного путника всегда могут проползти ужи и гадюки, положившие бы конец любому незадачливому везунчику. В общем, лес был едва ли не самым рискованным во всех планах местом передвижения. Но самой главной опасностью здесь все равно будет Царь леса: бурый, оттого и угрожающе незаметный средь множества деревьев, ростом с двух невысоких людей, тяжелый и по-настоящему наводящий ужас. Стоит ли надеяться на хороший исход?

Юноша с прерывистым хриплым дыханием понимал это, оттого был безмолвен и шел крайне осторожно. На зарослях малинника увидел он нечто странное: часть кустарника была будто аккуратно обрезана и просвечивала насквозь. Юноша, в глазах которого стала теплиться надежда, необычайно быстро для себя подошел к малиннику, протянул руку в сторону чудо-дыры и нащупал нечто материальное, вещественное, что он не видел, но мог спокойно взять. В ту же секунду услышал он тяжелый, раскатистый, громкий рев, от которого у юноши внутри все похолодело…

Досыта наевшись у скатерти самобранки, девчонки улеглись и уселись на землю, тяжело вздыхая и хватаясь за животы. Замученные перееданием они наблюдали следующую картину: к избушке на курьих ножках с трудом шла женщина уже давным-давно на сносях, сгорбившись и держась за низ огромного, как мешок, живота, и истошно кричала. Из дома поспешно выбежала Яга и помогла беременной подняться внутрь.

— Я слышала, она засовывает в печь, а потом ест младенцев, — неожиданно произнесла Олеся.