Перемещаемся ближе к диско-шару. Останавливаемся.

Позволяю обнять себя за талию.

Пока начинаем медленно качаться в танце, восстанавливаю дыхание и слушаю текст песни.

— Джугели, мне, конечно, льстит твоё внимание, но может разъяснишь, в чём дело?

— Мне нужно немного времени, — выпаливаю я честно.

— Времени? Зачем? — хмурится, не понимая, что происходит.

Ответить не успеваю. Потому что к нам с Пашей подходит взвинченный до предела Марсель, который тут же вклинивается в пару и отодвигает от меня парня.

— Эй! — возмущённо на него смотрю.

— С тобой позже разберусь. Отошла, — бросает сквозь зубы.

Впадаю в ступор, услышав это.

— Абрамыч, чё такое?

Паша пытается спокойно разрулить ситуацию, но, похоже, тихо-мирно выйти из неё уже не выйдет.

— Ты мне объясни, «друг», — почти выплёвывает это слово, толкая его в грудь.

— Не заводись, лады? Тут гости, — Горький призывает товарища к здравому смыслу, но какой там!

— Плевать мне на твоих гостей. Какого икса ты опять с ней танцуешь? — выпаливает ядовито.

— Тебя это не касается! — сердито восклицаю, однако Марсель меня как будто не слышит. Продолжает надвигаться на Пашу.

— Сначала в школе подкатил, теперь это. Чё за херня?

— Подкатил? — Паша выгибает бровь.

— А как эту дичь ещё назвать?

— Ты давай предъявы кидай обоснованно, — хмуро отзывается брюнет.

— Я щас обосную, — кивает Абрамов, в следующую секунду на него бросаясь.

— Стой! — пытаюсь схватить его за футболку, но ткань выскальзывает из пальцев.

Что тут начинается… Кошмар!

Сперва Марсель бьёт Пашу. Затем Паша, разозлившись, тоже бьёт его по лицу.

— Перестаньте! — пытаюсь перекричать музыку.

А эти двое… Они остервенело дерутся. Катаются по полу и поочерёдно дубасят друг друга. У обоих ведь дури с лихвой.

— Марсель!

Хочу вмешаться, но Ромасенко хватает меня сзади, не позволяя осуществить задуманное.

— Отпусти! — отчаянно вырываюсь, пока Максим оттаскивает назад.

— Не лезь, Джугели! Наделала делов итак уже.

— Марсель, прекрати! — ору во всё горло.

Мне так страшно! Я и представить не могла, что он посмеет устроить нечто подобное здесь, на дне рождения собственного друга.

— Помогите, ребят! — слышу взволнованный голос Филатовой.

— Разнимите их, пожалуйста! — молю со слезами на глазах, и под конец песни это, к счастью, происходит. На помощь приходят Петров, Свободный, Котов и Чижов.

Денис тащит Абрамова к выходу из гостиной. Последние двое остаются с Горьким.

— Угомонилась, мать твою!

— Отстань от меня!

Наступаю Ромасенко шпилькой на ногу и под аккомпанемент отборной нецензурной брани получаю долгожданную свободу.

Протискиваюсь сквозь толпу.

Вижу, что именинник сидит на полу, прижимая ладонь к носу.

У него кровь…

Господи! Всё из-за меня! Это я виновата!

Филатова даёт ему платок. Чижов наклоняется. Что-то спрашивает.

Это последнее, что визуально перерабатываю. Потому что дальше я направляюсь на улицу. Именно туда, куда Денис повёл зачинщика драки.

Бах-бах-бах.

Сердце нещадно тарабанит о рёбра.

Дрожу вся. Трясусь. Плачу. Катятся по щекам жгучие слёзы.

Не могу прийти в себя от случившегося.

Шок. Ужас. Растерянность.

Именно такой коктейль эмоций испытываю, когда выхожу на задний двор.

— В руках себя надо держать, братан, — слышу голос Свободного.

Парни замечают меня. Оба молчат, пока иду к ним.

Абрамов сидит на бетонных ступеньках. Денис стоит напротив.

— Дай нам поговорить, пожалуйста, — обращаюсь к нему.

— Тата, не лучший момент.

— Денис…

Взглядом выражаю то, что не могу сказать. Ибо всё ещё плохо соображаю, пребывая в состоянии глубочайшего потрясения.

— Не надо вам сейчас разговаривать.

— Дэн… — доносится сухим и жёстким тоном.

— Как знаете, — махнув рукой, парень всё же оставляет нас наедине.

За ним бахает дверь, и проходит энное количество времени, пока я собираюсь с мыслями, слушая, как фоном шумит дождь.

Опять.

— Чё хотела… — максимально недружелюбно произносит Марсель.

Решаюсь на него взглянуть.

Абрамов смотрит прямо перед собой, поигрывая при этом желваками. Взъерошенный. Заведённый. Злой. Белоснежная футболка таковой уже не является. Испачкана в крови. (Его или Пашкиной не знаю). Костяшки пальцев сбиты. На лице ссадины. Скула потемнела. Губа разбита.

В груди становится так невыносимо тесно и больно…

— Что с тобой происходит? — начинаю этот разговор, задыхаясь от затопившего отчаяния.

Поворачивается ко мне. Столько в глазах ненависти пылает!

— Что ты творишь, Марсель? С ума сошёл совсем? Как с цепи сорвался! На друзей бросаешься!

— Со своими друзьями я как-нибудь сам порешаю.

— Я пригласила Пашу. Я! — повторяю громче, делая на этом акцент. — За что ты его ударил?

— Он знает за что, — расправляет испачканную футболку. Правый кулак осматривает, сжимая-разжимая.

— Ты перестал готовиться к экзаменам. Совершенно на учёбу забил! Устраиваешь постоянные дебоши в школе. Шатаешься по городу. Ездишь на своём мотоцикле, как ненормальный.

— И? Дальше что? Какое твоё дело?

— Ты грубишь всем вокруг. Дерёшься! Уже и со своими причём, — добавляю, сокрушаясь. — Огорчаешь родителей, а у них ведь только малыш родился!

— Тебя волнует?

— Что с тобой, Марсель? Где тот парень, с которым я дружила? — беспомощно глотаю солёные слёзы.

— Нет его больше.

— Не говори так!

— На черта ты сюда притащилась?

Встаёт. Морщится, поднимаясь. До рёбер неосознанно дотрагивается.

— Что ты делаешь со своей жизнью, объясни!

— Объяснить? Кому? Тебе? — прищуривается и невесело усмехается. — С какой стати?

— Потому что я за тебя переживаю!

— С чего бы? — шагает в мою сторону, вынуждая отступать назад.

— Ты не чужой для меня человек! — кричу ему в лицо.

— Неправильный ответ, Джугели, — качает головой. — Он меня не устраивает. Попробуй ещё раз.

— Ты собираешься объясняться?

Уровень тревоги подлетает в самый верх шкалы, когда спина упирается в стену.

— Сначала объяснишься ты, — напирает. — Какого за меня так сильно печёшься? М?

— Марсель…

Мне не нравится, когда он в таком состоянии. Я начинаю дико паниковать.

— Стоишь тут, трясёшься, слёзы льёшь… — внимательно рассматривает моё лицо.

— Я… Испугалась.

— За кого из нас двоих? — уточняет, провоцируя.

— Хватит, перестань! — предпринимаю попытку вывернуться и отступить в сторону, но он не позволяет мне этого сделать. Возвращает на место, удерживая за плечи.

— Тормози. Раз уж пришла…

— Чего ты хочешь? — бросаю сердито.

— Скажи мне, Джугели, — наклоняется ещё ближе. Едва носами не касаемся.

— Что сказать?

— Что ни хрена тебя не волнуют все те девчонки, которых видела со мной.

— Вообще не волнуют! — выталкиваю упрямо.

— Скажи, что не ревновала.

— Не ревновала, — вздёргиваю подбородок.

— И не ревела ночами в подушку.

— Не ревела, — подтверждаю уверенно.

Он кивает и неотрывно травит меня глазами, а потом…

— Мне крышу рвёт, Джугели. Из-за тебя.

Его признание такое ненужное. Неправильное!

— Замолчи, пожалуйста, — прошу я тихо.