«Что там у вас происходит? Ты никому не отвечаешь. После линейки сразу исчезла. Зачем эти грузины заявились в Красоморск?» — спрашивала Вебер, включив громкую связь.

«Я уезжаю, Илон»

«Что? Уезжаешь? Когда?»

«Сейчас»

«В смысле сейчас? Подожди, нет. Тебе нельзя. Нельзя уезжать, Тата!»

«Никому не рассказывай»

Меня тогда накрыло прям люто. Понял, что её насильно увозят и в такую ярость реактивную пришёл…

«Нет, Марсель! Стой! Куда?»

Илона догнала у самого мотоцикла. Намертво вцепилась в мою руку. Не пускала. Про расклады какую-то чушь несла. Тряслась. Умоляла не ехать. Как чувствовала: произойдёт что-то.

Но я, взвинченный до предела, её, конечно же, не послушал.

— Прости…

Вебер, расплакавшись, покидает палату первой.

— Поправляйся! Это от класса. Не знаем, что тебе можно, но вот… — Филатова оставляет большой пакет на тумбе.

— Выздоравливай.

— Не вешай нос, бро, — подбадривают парни.

— Пока, Марсель.

— Он встанет вообще? Выглядит жутко, — доносится до меня взволнованный девчачий шёпот. Не придающий оптимизма абсолютно.

— Марс, — Паша осторожно хлопает меня по здоровой ноге. — Держись, ладно?

Держаться.

— Она правда с ним уехала?

С какой-то грёбаной надеждой на него смотрю. Поди, жалкий со стороны до крайности.

— Я не знаю, — звучит растерянное в ответ.

— А показания? — сглатываю.

— Она их действительно не дала, Абрамыч. Вроде как, отказалась, сославшись на то, что после приступа ничего не помнит.

Его взгляд выражает долбанное сочувствие.

— Ясно.

— Забей, братан. Мой совет, забудь. Тебе сейчас о восстановлении надо думать. Не о ней.

Не о ней.

А как? Если по ощущениям будто бензопилу в грудь вогнали…

Тата

Северная столица

Август

Раннее утро. Лёгкая дымка. Пустая Дворцовая площадь. Саксофонист.

Очень атмосферно.

Как-то по особенному сегодня чувствуется вайб Питера. Даже жаль уезжать…

Слушаю музыканта. Полчаса спустя неспешно продолжаю свой путь по набережной Невы. Гуляю. Разглядываю достопримечательности и думаю. Думаю о том, что уже произошло, и о том, что ждёт меня впереди.

Перехожу дорогу, останавливаюсь у таксофона, прикреплённого к стене дома. Снимаю трубку.

Забавно, что в век технологий и обилия гаджетов они всё ещё встречаются даже в таких крупных городах, как этот.

Набираю номер по памяти.

Слушаю длинные гудки.

— Алло, — на том конце «провода» звучит голос самого дорогого для меня человека.

Каким бы он ни был, это по-прежнему так.

— Здравствуй, отец.

С момента нашего крайнего разговора прошло два месяца.

— Тата?

Не ожидал. Явно растерян. Но, как обычно, быстро берёт себя в руки.

— Где ты? Отвечай! — орёт требовательно.

— Неважно.

— Немедленно возвращайся в Москву! — командует громко приказным тоном.

— Сейчас не вернусь, — отвечаю уверенно. — Учитывая ситуацию, мы оба это понимаем…

— Не дури.

Меняет тактику. Кнут на пряник.

— Ещё можно всё исправить.

Речь идёт о свадьбе?

— Леван готов тебя простить.

— Что?

Ушам своим не верю. Абсурд чистой воды.

— Он готов меня простить? Ты серьёзно? — выдыхаю возмущённо.

— Тата, послушай. Ты попала не в ту среду. Оступилась по глупости, так бывает. Это жизнь и мы… Найдём в себе силы спокойно решить всё миром.

Ему тяжело даются эти слова и да, к сожалению, я сомневаюсь в их искренности. Мирно решить проблему, связанную с Горозией, точно не получится.

— Говоришь, что всё можно исправить?

— Конечно, дочка. Выхода нет только с того света.

— Леван чуть не отправил туда ни в чём не повинного парня!

— Тата…

— Если бы ты только видел его, — слёзы наворачиваются на глазах, когда вспоминаю больничную палату и Марселя, находящегося без сознания.

Ян Игоревич всё же пустил меня к нему. На своих условиях, разумеется.

Никогда не забуду тот день. Казалось, на парне не было ни единого живого места.

Бледный. Многочисленные синяки, ссадины, переломы. Трубки, прикреплённые к телу. Пугающий монотонный писк медицинских аппаратов.

А его пальцы… Они были такими холодными! Почти ледяными.

Стоя возле него, беззвучно рыдала и промолвить смогла только одно слово. «Прости».

— Ты должна вернуться, — давит отец, используя дальше аргументы, которые ранее безоговорочно работали. — Не подводи меня. Докажи, что ты — моя дочь. Моя плоть и кровь! Истинная Джугели!

— Я это уже доказала. Разве другая, будучи на моём месте, стала бы покрывать виновного?

Тошно. Как же тошно от одной лишь мысли!

— Ты поступила правильно. Леван — твой жених.

— Плевать мне на него! Я уже говорила тебе, что не дала показания полиции лишь потому, что меня шантажировал Горозия-старший!

— Перестань выдумывать эту ересь. Не стыдно? Мы дружим с Анзором почти двадцать лет.

— Господи, ты глух и слеп, пап? Именно благодаря ему ты долгое время находишься под следствием. Неужели не понимаешь? Он хочет присвоить себе твой бизнес. Найди возможность себя обезопасить, пока не поздно!

— Возвращайся домой.

Кто о чём…

— Нет.

— Дай мне поговорить с твоей бабкой. Это она так тлетворно на тебя влияет?

— Я не вернусь в Москву, — повторяю, стирая слёзы с лица тыльной стороной ладони.

— Я требую, чтобы ты это сделала! — гремит одновременно с раскатом грома, разрывающим серое небо, затянутое густыми тучами.

— Если помнишь, недавно мне исполнилось восемнадцать и отныне я буду делать то, что хочу сама.

— Какого дьявола, Тата? — орёт, не скрывая своей ярости. — Взрослой себя почувствовала?

— Мир, в котором я жила, — сплошная ложь. Все кругом меня обманывали. В том числе и ты.

— Я жизнь положил на твоё воспитание! Закладывал моральные принципы годами. А что получил в ответ? Нож в спину? — негодуя, спрашивает.

— Я тебя не предавала.

— Как ещё это назвать?

— Господи, да я ведь даже не отвечала Марселю взаимностью! Тот поцелуй был случайным, единственным! Но да, моя вина в том, что я осознала: не хочу замуж за того, кого ты навязываешь. Не хочу повторить судьбу матери. Не хочу быть в браке с тем, кто вытирает о меня ноги!

— Чёртовы гены! Ты стала точь-в-точь как она! — произносит с горечью и разочарованием.

— Что ж. Можешь и меня люто ненавидеть, — шепчу я тихо. — Прощай, отец.

Он говорит что-то ещё, однако я уже не слушаю.

Просто вешаю трубку.

Аэропорт Пулково встречает нас непогодой, суетой и чемоданами.

— Паспорта взяла, мам?

— В сумке.

— Другие документы? Карты?

— Насть, я пока в уме.

— Лекарства Таты? Вы помните, что сказал врач? Нельзя пропускать приём таблеток.

— Всё у меня. Успокойся. Выдохни. Как ты её выносишь, Дань?

Вопрос риторический. Мужчина не отвечает. Однако, улыбнувшись, смотрит на жену так, что даже моё сердце, покрытое толстой коркой льда, тает.

И нет. Естественно, за то время, что я провела в Санкт-Петербурге, никакой семьёй мы не стали. Однако одна вещь изменилась кардинально. Я больше не смею осуждать мать за её выбор. Каждый человек имеет право на счастье. Анастасия Зарецкая своё счастье выстрадала и заслужила.

Ранний брак, заключённый не по своей воле. Семейная жизнь с нелюбимым человеком. Моральное и физическое насилие. Одиночество. Боль потери. Отсутствие поддержки близких людей[33].

«К Амирану я не испытывала ровном счётом ничего, но отца в тот момент интересовало лишь кресло губернатора и в итоге, я вышла замуж ради того, чтобы моя семья получила то, что хотела».