Что блин? Серьёзно?

— Как это по-мужски, оскорблять девушку, — усмехаюсь, глядя ему в глаза.

— Ты сомневаешься в моей гендерной принадлежности?

— Нет, в наличии интеллекта.

— Слышь ты, — наклоняется ближе, и между нашими лицами остаётся всего сантиметров пять. — Поосторожнее на поворотах. Острой на язык себя считаешь?

— Угадал, — едва заметно киваю.

— Прибереги его до того момента, как встанешь на колени, — угрожая, травит взглядом.

— Это, Ромасенко, случится разве что в твоём сне, — рикошетом по слогам проговариваю, и его лицо багровеет от злости.

— Шухер! Географичка ползёт, — громко объявляет Чижов.

— Или валишь на хрен из этой школы самостоятельно…

— Предпочту второе или, — перебиваю, не дослушав.

— Я предупредил тебя, стукачка.

— Окей.

— Ромасенко, что там такое? Был звонок. Немедленно займите своё рабочее место! — ругается пожилая старушка, вошедшая в кабинет.

Филатова, склонившись в три погибели, удирает к себе.

— Вы-то почему не на своём, Марь Семённа? — нагло дерзит Максим, неторопливо прогуливаясь до своей парты.

— А? — переспрашивает учительница, не расслышав.

— Глухая карга. Вы, говорю, почему не на своём? — орёт он громче. — Четыре минуты урока прошло, — указывает пальцем на часы.

— Была у медсестры, — зачем-то отчитывается перед ним женщина. — Давление подскочило.

— Ей уже гроб примерять, а она всё на работу прётся.

Придурок.

— Вы ж говорили, что тот год последний? Что на пенсию уходите. Типа баста, завязываете со школой, — подаёт голос Зайцева, жующая жвачку.

— Ой, да я бы с превеликим удовольствием Вас, троглодитов, не видывала больше. Да только пенсия какая у нас? Смешарики… — кладёт на стол старый кожаный ридикюль. Извлекает из него бумажный журнал, платок, очешник. — Сейчас отметим отсутствующих и начнём урок. Так. Поехали. Абрамов?

— Нет его.

— Прогуливает?

— По уважительной причине отсутствует.

— Что ещё за причина?

— Менты прессуют, — тихо произносит один из футболистов.

— Мария Семёновна, Абрамов отсутствует по заявлению родителей, — докладывает Филатова.

— Спасибо, Полиночка.

— Спасибо, Джугашвили, — язвит Ковалёва.

Дурной пример заразителен.

Нельзя позволять подобное и давать слабину.

— Фамилию произноси правильно, жертва аборта, — чеканю ледяным тоном.

— Что ты там сказала? — таращится на меня, поперхнувшись своим негодованием.

— Что слышала.

— Совсем оборзела, овца!

— Ковалёва, вы мне мешаете! — учительница стучит ручкой по столу.

— Меня оскорбляют вообще-то! — возмущается блондинка.

— Тихо, Вик, позже с ней разберёмся, — успокаивает её подруга.

— Котов здесь?

— Да.

У меня вибрирует телефон.

Леван: «Как дела, Тата? Ты не ответила на сообщение»

Леван: «И так и не позвонила»

Блин, точно. Я совсем забыла о том, что обещала ему на вокзале.

Леван: «У тебя всё в порядке?»

«Привет. Да. Просто переезд, новая школа. Сам понимаешь…»

Леван: «Как тебя приняла семья матери?»

«Нормально»

Леван: «Жаль, что нельзя было забрать тебя к нам»

«Ты сам знаешь мнение отца на этот счёт»

Леван: «Не переживай, летом точно заберу (подмигивающий смайл)»

«Что бы это значило?»

Дурой прикидываюсь.

Леван: «Предложение буду делать, ты же помнишь»

И нет, он не шутит.

«Как сам?»

Леван: «Всё хорошо, но уже скучаю по тебе дико»

«И я (грустный смайл)»

— Записываем тему. Коэффициент увлажнения.

— Максимальный. Когда Ромасенко в классе, — демонстрирует свой пошлый юмор сын директрисы.

А эти идиоты и рады. Смеются.

Стадо баранов.

— Вы записали тему? Хватит паясничать, товарищи выпускники!

«У меня урок. Напишу тебе позже, хорошо?»

Леван: «Буду ждать, Тата»

Леван: «Не пропадай. Начинаю волноваться, когда ты долго не выходишь на связь»

Блокирую экран, поднимаю с пола тетрадь, учебник и ручку. Смотрю на доску.

Как так случилось, что я со всеми этими событиями забыла позвонить ему?

Поясню.

Леван Горозия — мой жених. Он тоже грузин. Ему двадцать один и он учится в Высшей школе бизнеса МГУ. Наши семьи очень давно знакомы. Отцы вместе начинали общее дело в Тбилиси и ещё там решили, что непременно должны поженить нас в будущем.

Хочу ли я замуж?

Не знаю. Но если и выходить, то, пожалуй, да. За Горозию.

Мы знаем друг друга с детства. Долго дружим. И существуем, как пара, уже год. Леван — серьёзный, умный и амбициозный парень. Я ему доверяю. Он меня уважает и бережёт. Отец его обожает. Родня Горозии давно уже считает меня своей.

Что ещё нужно для хорошего союза?

Мне на стол прилетает бумажный шарик.

Разворачиваю, читаю.

Растягиваю губы в улыбке и поднимаю взгляд на Ромасенко.

Он всё никак не угомонится. Всерьёз решил меня запугивать.

Ну ладно, одиннадцатый А. Война, значит, война…

Марсель

— Сонь, это чё за бомжацкий вариант? — смеюсь, глядя на младшую, старательно выкладывающую микроскопические порции икры в тарталетки. — Побольше клади.

— Отстань, я сама знаю, сколько надо, — недовольно бубнит мелкий гном.

— Зайчик, этого и правда мало, смело набирай ложку для каждой, — оценив результат, просит старшая. — Да, вот так. Ты умница!

— Э-эй! Не воруй! — умница по обыкновению грозит мне кулаком, когда я тырю и закидываю в рот ту самую тарталетку, за которую её похвалили.

— Марсель, помоги достать утку.

— Ты уверена, что она пропеклась? — тянусь ко второму шедевру, но получаю по пальцам от злобного поварёнка.

— Ай.

— Да, я уверена. Тащи быстрей сюда свою задницу.

Дёргаю Мелкую за хвост и иду к Милане, склонившейся к духовке.

— Чё ты там высматриваешь? Готова, видно же.

Цокает языком и закатывает глаза.

— Доставай и ставь противень сюда на доску.

— Полотенце дай, командир.

— Прихватки есть вообще-то, на.

— Не вздумайте уронить её, — строго наказывает София со своего места.

— Убери его отсюда, — аккуратно приоткрываю дверцу.

— Санта, уйди, пш-ш! — Милана отгоняет собаку, вечно сующую всюду свой любопытный нос.

— Найс, — вдыхаю аромат сочной запечённой птицы.

Пахнет зачётно.

— Вообще, это же ужасно, — заводит Мелкая.

— Ты про что? — Мила закрывает дверцу духовки.

— Мы собираемся съесть сородича Яго. Это неправильно.

— Яго — попугай.

— Но тоже птица, — приводит веский аргумент.

— Он так не считает, — усмехаюсь, вспоминая, как это чудило залаяло на днях. — Сгони Элвиса со стула. Не хватало потом нажраться его шерсти.

— Я вычёсывала его вчера.

— А сегодня ты его подержишь, — ставит перед фактом Старшая. — Нам надо постричь ему когти.

— Идите лесом. Я в этом больше не участвую.

В прошлый раз так получил по хлебалу этим самым когтём, что месяц царапина заживала.

В жопу подобные эксперименты.

— Пробуй салат на соль, — Милана тычет мне ложкой в рот. Чуть по зубам не получаю, вовремя его открыв.

— Ещё.

— Мало, да?

— Ещё дай говорю, не распробовал.

— На.

Дубль два.

— Да. Мало.

— Добавляю. Бли-и-и-ин! Ну нет! Твою за ногу! — хнычет и рычит, закинув голову назад.

— Чё такое? — через плечо заглядываю в салатницу. — Рукожоп, — констатирую, глядя на горку соли.

— Крышка от солянки отвалилась. Елы-палы! Чё терь всё выкидывать?

— Стой, верх сними.

— Куда ты той ложкой, с которой ел! — шикает она недовольно.