А он хороший эмпат. По глазам вижу, что он улавливает мое отношение к нему. Некоторое недоумение в глазах показывает, что не понимает причину таких изменений.

– Неужели вы уже покидаете бал, милая Золушка? – интересуется Данил.

А сравнение с золушкой меня просто добивает. Рассказывал ли ему Тимур про свидание с туфлями? Хотя уже не имеет значения, надо просто почаще напоминать себе, что Крамер для меня теперь пустое место. В чем-то Староверов прав. Бал для меня окончен, я осталась ни с чем, и все мои надежды превратились в разбитую тыкву.

– Я пробыла ровно столько, сколько требовалось, – сухо отвечаю я. Церемониться с этим человеком меня не тянет. Хочу ограничиться только этой фразой, но не удерживаюсь: – Все мы выполняем свои договоренности, не так ли? Уговор дороже денег, а на остальное можно не рассчитывать.

Судя по выражению его глаз, соображает он быстрее Крамера. Умный мерзавец.

– Всего доброго, – с трудом выговариваю я слова традиционного прощания, хотя сейчас я ничего доброго Данилу не желаю.

– Жаль, что так получилось, – глядя мне прямо в глаза, говорит он.

– Вы не поверите, но вам вряд ли жаль настолько, насколько мне, – отрезаю я и принимаю решение все же уйти с этого праздника жизни, где мне не нашлось места. Там Кристина за всех оторвется.

Староверов задумчиво кивает, а я тяну Егора за руку, показывая, что я готова уйти. В фойе мы старательно уворачиваемся от камер фотографов. Не хочу, чтобы меня засняли во время этого, будем говорить честно, побега. Да и увековечивать этот день не хочу. Вот совсем.

– Господи, да откуда их столько? – психую я, все-таки ослепленная вспышкой.

– Мама пригласила, – мрачно отвечает брат. – Еще три метра, и мы вырвались.

Отворачиваюсь от очередной вспышки и выхватываю каменное лицо Тимура, стоящего в дверях зала, засунув руки в карманы. Он смотрит мне вслед, но не делает даже шага, чтобы меня остановить.

Так тому и быть.

Несмотря на предложение Егора побыть со мной, я отказываюсь и прошу отвезти меня домой.

Сегодня я не готова ничего объяснять, а вопросы у него есть, это видно по лицу. Да и сочувствующих взглядов мне не нужно. Сейчас я хочу просто забиться в свою нору.

Но стоит мне оказаться дома, как меня оглушают непрошенные воспоминания о сегодняшнем утре. Утре, когда я еще верила, что у нас с Тимуром все будет пусть не просто, но хорошо. Перед глазами будто прокручивают кино на обратной промотке. Будто реверс включили.

Вот мы обнимаемся в прихожей перед выходом из дома.

Вот завтракаем, и Тимур целует меня и шутит про поцелуй с привкусом кофе и помады.

Вот просыпаемся и страстно занимаемся…

Я думала, мы занимаемся любовью. Как смешно и нелепо.

И тут меня накрывает

Из горла вырывает крик боли. Я больше не могу ее терпеть, и она находит выход в этом почти вое. Словно пелена застилает глаза, которые жгут невыплаканные слезы. И чтобы хоть как-то выплеснуть это страдание, я делаю то, чего никогда не позволяла себе раньше даже в самые тяжелые времена. Я начинаю крушить все вокруг.

Я сдергиваю с кровати постельное белье, на котором сегодня утром сплетались наши тела. Смахиваю с тумбочки вазу с цветами, подаренными им. Швыряю об стену чашку, из которой он сегодня пил. Я даже умудряюсь сломать пополам его зубную щетку, которую я выдала ему вчера вечером.

Ненавижу!

– Будь ты проклят! – сжимаю я кулаки посреди разгромленной квартиры.

Как ни странно, но мне действительно становится легче. Значит, правду говорят, что в таких ситуациях полезно выпустить пар. Мне все еще больно, но хотя изнутри меня не раздирают эмоции, потому что сейчас наступает опустошение. Я чувствую его холодные пальцы, пробирающиеся к сердцу откуда из-под селезенки, ощущаю, что ко мне возвращается привычное хладнокровие.

Запретив себе думать о Крамере хотя бы сейчас, я неестественно спокойно переодеваюсь в домашнюю одежду, возвращаюсь на кухню и посреди разгрома, осколков и брызг кофе и выуживаю из холодильника бутылку мартини.

Также спокойно добавляю к добыче еще и бутылку джина, соус табаско и банку с оливками. Поминки должны пройти с огоньком, я считаю. И, достав из шкафчика нужный фужер, я методично готовлю коктейль, который мама называла «От разбитого сердца».

Украсив готовый напиток шпажкой с оливками, я врубаю любимую инструменталку и устраиваюсь в кресле, закинув ногу на ногу и отпивая из бокала. Ну и срач, отмечаю я, оглядывая все вокруг, но никакого позыва к уборке не чувствую, только позыв еще раз отхлебнуть. Завтра, я обо всем подумаю завтра.

Мобильник в коридоре дает о себе знать. Морщусь и иду смотреть, кому я понадобилась. Надо же. Олегу. Сбрасываю звонок и отправляю сообщение, что до завтра меня нет.

Никто ни в чем не виноват. Я сама на это подписалась. Меня же даже отговаривали. Вот так вот жертвовать своими интересами во имя других людей. Иду по стопам мамы. Ей это ничего хорошего не принесло, так что мне пора браться за ум.

Коктейль, кстати, хорош. От разбитого сердца не помогает, так что это фигня. Но чувства притупляет и даже пробуждает какую-то нездоровую веселость. Девать мне ее некуда, поэтому я принимаю душ, смываю косметику и отправляюсь спать. Переступая через сброшенное на пол постельное белье, я кидаю на кровать один плед, накрываюсь вторым и закрываю глаза.

Уже подступившую дрему спугивает звук уведомления о сообщении. От Крамера. «Как будешь готова, нам нужно будет поговорить».

Нет уж. Все разговоры теперь бессмысленны. У нас есть договор, вот в рамках его и будем взаимодействовать. Даже отвечать ничего не хочу. С такими мыслями я и проваливаюсь в сон.

А утром просыпаюсь сама, в положенное время без всякого будильника и даже относительно свежая. Очень странно видеть в зеркале цветущий внешний вид, когда кажется, что внутри ты вся потрескалась, как высохшая глина.

На кухне ко мне приходит осознание, что я совершенно ничего не хочу убирать, и я вызываю клининг. Классная вещь, никогда раньше пробовала, и пока чудные дамы лет сорока наводят блеск в квартире, не задавая лишних вопросов, я изолируюсь на балконе.

Сегодня в голове значительно яснее. Я просматриваю свой электронный ежедневник, выделяю оставшиеся задачи, и в голове моей формируется некий план действий.

Стерев еще одно сообщение от Крамера: «Я буду ждать твоего звонка», набираю Олегу. Он более здравомыслящий, чем Егор, на самом деле. Тот только выглядит непрошибаемым, но стоит копнуть поглубже, и его эмоциональность вырывается наружу. В бизнесе он себя контролирует хорошо, а вот в личных делах не очень.

– Ты живая? – обходится без приветствия брат, чем на секунду напоминает мне Крамера, и я испытываю болезненный укол.

– Да, пациент скорее жив, чем мертв, – хмыкаю я. – Скоро очнется.

– Я могу чем-то помочь?

– Можешь, – отвечаю я. – Я тут решила кое-что изменить.

– По мелочи или что-то масштабное? – уточняет Олег, но в его голосе не слышно настороженности, он готов меня поддержать и в том, и в другом случае.

– В основном по мелочи, но и несколько глобальных вещей тоже хочу поменять. Я сейчас изучаю наши зафиксированные договоренности с Сомхадзе. Я правильно понимаю, что в силе только те аспекты, которые мы обговорили с Гио и с Лидией?

– Все верно.

– Тогда я хочу сделать следующее.

Выходные я посвящаю исключительно себе: занимаюсь своими делами, разбираюсь с организатором свадьбы, планирую ремонт дома. Масштабный.

Уже второй раз я полностью все переделываю в квартире из-за предательства близкого человека, потому что не хочу, чтобы мне хоть что-то напоминало о моей боли. И, как я посмотрю, мне приходится это делать значительно раньше, чем я планировала освежить интерьер. Стало быть, в моей жизни подлые люди встречаются слишком часто.

А еще я иду на ближайшую почту, покупаю там огромную коробку и сваливаю туда все, что мне подарил Крамер: и телефон, и подсохшие цветы, и банку с ямайским кофе, вываливаю туда недоеденный торт и украшаю все туфлями. Немного задумываюсь над неполной парой, но потом добавляю и одинокую лодочку. Пусть сам вылавливает уплывшую обувь.