Пока Егор переключает внимание на себя, я оглядываюсь в поисках места, куда можно незаметно забиться и обнаруживаю вернувшегося Крамера. Не знаю, много ли он успел услышать из речи Раевской, но, очевидно, что-то достигло его ушей, потому что Тимур с каменным лицом сверлит вдову, уступившую сыну импровизированную трибуну.

Словно почувствовав мое внимание, Крамер ко мне оборачивается и, показывая зажатую в руке упаковку с линзами, хмуро кивает в сторону дома. Делаю ему большие глаза, стреляя ими в сторону все еще вещающего Егора. Надо дождаться, пока брат договорит, а то все опять будут смотреть на меня. Но Тимур снова, как упрямый мул, мотает головой. Мол, иди давай.

Стараясь не привлекать ничьего внимания, огибаю беседку и просачиваюсь за украшенными перголами. Я почти крадусь, чувствуя себя отвратительно. Мне удается добраться до крыльца вполне незаметно как раз концу речи Егора, рассказывающего о том, что теперь фонд «Горячие сердца» берет под патронаж не только детский дом, но и детский кардиоцентр.

– Благодарю всех присутствующих за неравнодушие и стремление к добрым делам. Предлагаю поднять фужеры за наш с вами совместный труд на благо общества.

Но звона хрусталя я не слышу, зато до меня доносится знакомый низкий голос:

– Позвольте и мне выразить свое восхищение сегодняшним вечером и гостеприимством его хозяйки, – слово «гостеприимство, в устах Крамера звучит издевательски. – Всегда приятно видеть, что люди не забывают, кому обязаны своим достатком.

Черт побери! Что он творит! Ладно, большинство не в курсе, но есть же те, кто понимают, о чем речь!

А Тимур продолжает:

– Я даже предлагаю новый совместный проект помощи детям с онкологией «Зане».

Благотворительный проект в честь моей матери. Я оглядываюсь на Раевскую, перекошенное лицо которой словно бальзам на мое сердце.

Но шепотки, прокатывающиеся по гостям, заставляют меня пулей залететь в дом.

Нет, конечно, приятно, что Елену макнули в то же дерьмо, что и она меня. Никто не заставлял ее полоскать грязное белье публично, так что она напоролась на то, за что сама боролась. Но как мне теперь возвращаться к этим людям?

Тимуру стоило промолчать.

С самого начала было ясно, что этот прием станет для меня кошмаром, но таких потрясений я не ожидала. Меня в прямом смысле потряхивает. Даже после того, как Крамер дал понять, что не потерпит измывательств надо мной, я не хочу идти обратно и улыбаться всем, кто сейчас заново перемывает кости мне и моей маме.

Я так и замираю в холле, уставившись невидящим взглядом в зеркало, заново переживая унизительный момент. Там же меня и находит Крамер.

– Что ты устроил? – напускаюсь на него я. Это несправедливо, но мне нужно хоть как-то сбросить напряжение. Поцапаться с ним, обвинить его во всем – неплохой вариант спустить пар.

– Ну ты же промолчала, пришлось все взять в свои руки, – не реагируя на истеричные нотки в моем голосе, спокойно отвечает Тимур.

– Ты не должен был приплетать мою мать!

– Линда, я сам решаю, что я должен, а что нет. Если не хочешь, чтобы я вмешивался, отращивай зубы. Не можешь отрастить, заказывай вставную челюсть. Так тебе все еще нужны линзы, или ты из чувства противоречия будешь бродить одноглазая? – Крамер достает из кармана упаковку.

– Дай сюда, – я выхватываю коробку у него из руки.

Стремясь скорее обрести нормальное зрение, я резко разворачиваюсь и делаю шаг в направлении гостевого туалета.

То ли вселенная продолжает указывать, что в этом доме мне делать нечего, то ли наказывает за грубость к Тимуру, который за меня заступился, но апофеозом неудач сегодняшнего дня становится то, что тонкий каблук моих любимых туфелек попадает между плитками, которыми вымощен холл, и застревает.

Попытка освободиться рывком приводит к тому, что каблук с тихим краком отрывается от подошвы и остается торчать посреди пола.

Я думала, что последняя капля уже упала в чашу моего терпения? Нет, последняя капля была сейчас. На глаза наворачиваются, и с тихим подвыванием я оседаю на пол. Не понимая, что делаю, я пытаюсь руками выдрать каблук, и, когда у меня ничего не выходит, захожусь в горьких рыданиях.

Да сколько можно?

Противный Крамер, мерзкая Кристина, отвратительный прием, сломанный ноготь и гадкая Раевская! А теперь еще туфли! Не многовато ли на меня одну? За что мне все это? Я же никому не сделала ничего плохого!

Рыдания переходят в откровенную истерику. Я понимаю, что ничего непоправимого не произошло, что нужно остановиться, но не могу. Слишком много накопилось, и не только за сегодняшний день.

Когда Крамер наклоняется ко мне, я ожидаю жесткой отповеди и требований взять себя в руки, чтобы не показывать другим свою слабость, но Тимур поступает совершенно непредсказуемо.

Он подхватывает меня на руки и куда-то несет.

От неожиданности я перестаю реветь и сквозь икоту уточняю у Крамера, деловито несущего меня в неизвестном направлении:

– А куда мы направляемся?

– Тебе нужно умыться, – невозмутимо отвечает он.

Судя по траектории нашего движения, умываться мне придется в кладовке.

– Ты так уверенно идешь, словно знаешь куда, но гостевой туалет в другой стороне…

Крамер так резко разворачивается, что я, покачнувшись в его руках, с визгом хватаюсь за его шею, и уже следуя моим ценным указаниям, мы прибываем к месту назначения. Перед заветной дверкой Тимур аккуратно отпускает меня, но прежде, чем позволить уединиться, он бережно заправляет мне за ухо упрямый локон, который сегодня отказывается меня слушаться. От этого ласкового жеста у меня все замирает внутри.

А Крамер, обхватив ладонью мое лицо, склоняется и оставляет на моих губах невесомый поцелуй. Я растерянно смотрю ему в глаза, и он не отводит взгляда. Мое сердце начинает биться быстро-быстро, но этот романтичный момент нарушает оклик Олега, который обращается к Крамеру.

– Иди, – Тимур подталкивает меня внутрь уборной шлепком по попе, а когда я собираюсь возмутиться, сует мне в руку злосчастные линзы, коробку с которыми я уронила во время истерики в холле. – Я подожду тебя здесь.

– Линда? – увидев мою зареванную физиономию, удивленно уточняет подошедший к нам Олег. Он переводит суровый взгляд на Крамера, видимо, решив, что это он – причина моих слез. – Что происходит? Ты что себе позволяешь?

Ага, либо он слышал спич Тимура, либо ему его пересказали.

– Линда, давай быстрее. Я жду, – с нажимом произносит Крамер.

Когда дверь за мной захлопывается, я прижимаюсь к ней ухом, чтобы услышать, о чем пойдет разговор.

– Тебе не кажется, что ты много на себя берешь? – ледяным голосом спрашивает Олег.

– Ты знаешь, я вот одного не понимаю, – отвечает Крамер задумчиво. – Когда заключалась сделка, речь шла о равноценных с обеих сторон вложениях во всех отношениях, в том числе и в рамках брачного договора. Так какого хрена твоя мать все время показывает, что вы подсунули нам некондицию?

– Что?

– Если ты решил мне указать, что я повел себя как-то не так, то мы можем это обсудить в другом месте. Сейчас у меня другие заботы: знаешь ли, моя невеста рыдает, а должна ходить и улыбаться. И мне это вот вообще не нравится.

Как интересно, шмыгаю я носом, то есть ему доводить меня до слез можно, а другим нельзя. Крамер, да ты абьюзер!

– Хорошо, я разберусь, – после паузы произносит Олег, но голос у него по-прежнему напряженный.

Разберется он! Бешеную суку надо держать на привязи! И тут же ругаю себя: я не могу винить брата, что он снисходителен к своей матери. Это для меня она змея, а для него нет. Но вообще я надеюсь, и Олег, и Егор как-то остудят пыл этой женщины.

Бубнеж за дверью становится тише, похоже мужчины отошли подальше.

Мне и правда стоит привести себя в порядок. Посмотрев на себя в зеркало, радуюсь, что тушь водостойкая не только по названию, но и по сути. Обычно водостойкая косметика носится как обычная, а свои свойства проявляет в момент умывания. Но мне везет, черных разводов нет.