— Я спущусь к ужину, — быстро говорю я ему. — Я немного распакую вещи, а потом переоденусь и спущусь.

— Звучит неплохо. — Он еще раз улыбается мне, а затем выскальзывает из комнаты.

Следующие несколько часов я провожу, распаковывая вещи, расставляя книги по полкам и развешивая одежду. Ближе к семи я переодеваюсь в джинсы и длинный вязаный свитер темно-синего цвета в стиле туники, надевая к нему украшения из розового золота. Не знаю, насколько Габриэль любит, чтобы все наряжались на ужин, но до сих пор дом выглядел довольно непринужденно, так что, надеюсь, все будет в порядке.

Мне не нужно было волноваться. Когда я спускаюсь, за столом сидят только Габриэль, Дэнни и Сесилия, а на Габриэле темные джинсы и рубашка с короткими рукавами в стиле хенли. Он поднимает взгляд, когда я вхожу, и благодарно улыбается.

— Я рад, что ты пришла. — Он жестом показывает на одну сторону стола, напротив детей. — Проходи, садись. Мы уже все накрыли.

Кто-то приготовил для меня место, и я опускаюсь в кресло, глядя на тарелки с едой в центре стола. Большая миска с кремовой пастой, увенчанной креветками, помидорами и сыром фета, и еще одна деревянная миска с зеленым салатом, рядом с которой стоит небольшой стеклянный кувшин с каким-то винегретом. Сесилия смотрит на меня с другого конца стола и переводит взгляд на отца.

— Она будет есть с нами каждый вечер?

— Сесилия. — Тон Габриэля не резкий, но в нем есть намек на порицание. — Ты не должна говорить о Белле так, как будто она не сидит здесь. И да. Она будет ухаживать за вами обоими, так что большинство ваших трапез будет разделено с ней. Я попросил ее ужинать с нами так часто, как она захочет.

Сесилия прикусила губу, но больше ничего не сказала. Она просто сидит, сложив руки на коленях, и смотрит на обеденный стол своими ореховыми глазами в ожидании. Габриэль смотрит на меня, выражение его лица разглаживается.

— Можешь передать мне салат, Белла?

Я нервно сглатываю и киваю. Это всего лишь салат, но у меня дрожат руки, этот первый ужин за столом с семьей, в которой я теперь работаю, заставляет меня волноваться. Кажется, что от этого зависит очень многое, если Габриэль будет доволен мной, я останусь. Я буду продолжать заботиться об этих детях, жить в этом доме и, что самое важное, останусь незамужней. Моя дальнейшая свобода полностью зависит от того, как долго продлится эта работа и как долго моего отца можно будет убеждать в том, что это хорошая идея. Габриэль — его деловой партнер, так что, если Габриэль будет доволен моей работой, это будет просто еще один вид бизнеса, удерживающий меня здесь. Но если нет…

Я понимаю, что слишком долго сижу с чашей в руках. Сесилия недоуменно наблюдает за мной из-за стола, и я быстро беру щипцами часть салата и перекладываю его на свою тарелку, а затем передаю ее Габриэлю. Он накладывает себе и детям, а я забираю тарелку обратно, проделывая то же самое с пастой, а затем с заправкой для салата, пока мы все не оказываемся перед ужином. Только тогда Габриэль берет свою вилку, и я вижу, что дети воспринимают это как знак начать есть.

Я откусываю маленький кусочек пасты, зная, что не смогу съесть много, но не желая быть грубой. Она совершенно потрясающая: сливочная и ароматная, с лимонными креветками и привкусом сыра фета, смешанными с шелковистостью макарон и соуса.

— Это восхитительно, — говорю я Габриэлю, глядя на него. — Агнес потрясающе готовит.

— Мы помогали, — с укором сообщает мне Сесилия. — Агнес показала мне, как приготовить пасту с нуля. А Дэнни помешивал. — Она бросает взгляд на брата, который выглядит очень гордым за свой вклад в приготовление ужина.

— Паста с нуля — это впечатляет. Не знаю, смогу ли я так сделать. Ты любишь готовить? — Я не могу представить, чтобы в их возрасте я когда-нибудь научилась готовить. Я и сейчас не умею. Мой отец пришел бы в ужас, если бы Глэдис разрешила мне заходить на кухню не только для того, чтобы быстро перекусить. Нормальность этого в семье, которая по богатству и статусу стоит выше моей, одновременно удивляет меня и вызывает чувство легкой зависти. Сесилия и Дэнни вырастут с совершенно иным отношением к миру, чем у меня, и к своему месту в нем. А учитывая реакцию Габриэля на мою предстоящую помолвку, мне трудно поверить, что Сесилия вырастет, чтобы ее подтолкнули к чему-то подобному.

— Люблю. — Сесилия кивает, накручивая часть пасты на вилку. — Агнес говорит, что будет продолжать учить меня. — Она бросает взгляд на Габриэля, и на ее лице внезапно появляется озабоченное выражение. — Я могу продолжать учиться у Агнес, верно? Это не изменится теперь, когда она… — Сесилия посмотрела на меня, а затем снова на отца. — Это не изменится, верно?

— Нет, конечно, нет, — мягко говорит Габриэль. — Мало что изменится, Сесилия, кроме того факта, что Белла здесь, чтобы помочь Агнес. Кулинария — это не то, для чего ее наняли, так что, конечно, Агнес по-прежнему будет учить тебя всему этому, пока тебе это нравится. Белла здесь, чтобы следить за тем, чтобы Агнес не перетруждалась.

Я слушаю все это молча, откусывая маленькие кусочки пасты и салата, впитывая информацию. Мне стало ясно, как из первой встречи с ней, так и из этого разговора, что Агнес очень важна для Габриэля и его детей. Член семьи, а не сотрудник. Я знаю, что мне нужно быть осторожной, чтобы не наступать ей на пятки, следить за тем, чтобы поддерживать ритм дома, а не нарушать его.

Остаток ужина проходит в тихой беседе, которая настолько невероятно обычна, что застает меня врасплох. Габриэль спрашивает Сесилию о списке литературы на лето, полученном в школе, и обсуждает с Дэнни возможность записаться в летнюю молодежную бейсбольную лигу. Я никогда не представляла себе, чтобы человек, имеющий столь тесные связи с мафией, обсуждал их со своими детьми, не говоря уже о том, чтобы проявлять активный интерес к тому, чем они занимаются. Мой отец никогда не обсуждал со мной многого, когда я была младше, разве что изредка уточнял расписание моих занятий балетом и фортепиано. Ужины всегда были молчаливыми, формальными и холодными, а уютное тепло этого обеденного стола, это то, что я даже не представляла себе раньше, не говоря уже о том, чтобы испытать.

Еще одна удивительная вещь то, что происходит после ужина. Агнес нигде не видно, и я предположила, что она на кухне, ждет, когда принесут другие блюда. Но вместо этого Габриэль встает, когда мы уже закончили есть, и жестом просит детей помочь ему убрать тарелки. Я сижу в замешательстве, не решаясь помочь, ошеломленная тем, что этот человек хоть что-то делает для себя. Когда он возвращается с десертом — маленькой миской заварного крема со свежими ягодами для каждого, я не могу вымолвить ничего, кроме неловкой благодарности.

— Агнес и ее муж ужинают с нами несколько раз в неделю, — объясняет Габриэль, садясь за десерт, и я краснею, понимая, как явно проявилось мое замешательство. — В остальное время они возвращаются домой в конце дня. Агнес может быть немного упрямой, когда дело доходит до этого, но я считаю правильным, что все мои сотрудники уходят в конце обычного рабочего дня. Это касается и тебя, Белла: кроме того, что ты готовишь Дэнни и Сесилию ко сну в конце вечера и присматриваешь за всем, что им нужно, ты фактически уходишь, как только я возвращаюсь домой. Я был бы рад, если бы ты участвовала в ужине или проводила с нами вечера, но ты, конечно, не обязана.

Его тон формален, но в нем есть теплота, которая дает мне понять, что он искренен.

— Мне нравится, когда Дэнни и Сесилия помогают по мере возможности, — добавляет он. — Им полезно чувствовать себя способными и независимыми.

Подспудный тон под этими словами понятен — Габриэль любит своих детей, но не хочет их опекать. Как человек, которого всю жизнь опекали, но который никогда не чувствовал себя по-настоящему любимым, я могу это оценить. Я чувствую, что они будут счастливее, когда станут взрослыми, зная, что отец очень заботится о них, но хочет, чтобы они могли стоять на своих собственных ногах.