— Мне кажется ты должен о таком знать. Из нас двоих ты писец храмового кебнета.

— И что с того?

— Разве это не ваша профессиональная обязанность выявлять и жестоко карать предателей истиной веры?

Вообще-то девчонка была права. Только в ее словах слышалась не то издевка, не то осуждение. Как будто это он на стороне хаоса, а не староверы с тысячами своих ложных богов.

— Как я понял, отец его был жрецом храма запрещенного бога?

— Его звали Судидиамон, — не меняя темпа бега напомнила Тамит, — И он не стал менять его на лояльное Судидиатон. Хотя так многие сделали десять лет назад.

— Упертый еретик.

— Он верил в своего бога.

— Но, во всяком случае его семье оставили поместье, — пожал плечами Гормери.

— Да, Чаи повезло. Не многие в нашем городе могут похвастать такой удачей.

— Что ты имеешь в виду?

Она снова посмотрела на него как на несмышленое дитя. Очевидно, в этом захолустье происходили более жестокие вещи, чем мог представить столичный дознаватель. Но это и понятно. Он вырос в городе царя и храма Атона. Однако в Уадже все было по-другому. Тут с давних времен находился очаг старой веры и многовековых темных традиций, которые пришлось ломать, выдирать из плоти прошлого с кровью, чтобы очистить будущее.

— Я имею в виду, что Чаи оставили поместье. Наверное, о нем просто забыли. Или никто из новой знати не положил на это хозяйство свой алчный глаз. Если попросишь, я потом покажу тебе гробницу его отца.

Вряд ли он попросит о чем-то подобном. Гормери не любил кладбища. Он молод, силен и думать о горизонте ему еще рано. А его предки похоронены в другом городе. Ведь семья переехала в Ахетатон всего десять дет назад. И все его близкие, слава богу и царю, живы. К чему же ему интересоваться чужими могилами? Да и кто так вообще делает? Это же ненормально! Что в сердце этой девицы?

— Вот, район писцов, — она остановилась на узкой утоптанной улочке, в пыли которой копошилось несколько голых ребятишек.

Все грязные, с сальным жгутиками локонов юности и размазанной по щекам черной подводкой для глаз.

Высоких глухих заборов вокруг не было. Скорее легкие ограждения, где из плетеной соломы, где из кирпича, не выше, чем по пояс, усаженные по верху цветущими растениями в глинных расписных горшках. За заборами виднелись дворы, устроенные по-разному, в зависимости от возможностей и пожеланий хозяев. Дома были чаще двухэтажными, с плоскими крышами, на которых словно корабельные паруса надувались полотна павильонов. Проблема была в том, что район писцов оказался куда больше жреческого и выглядел настолько плотно застроенным, что проходов между домами не предусмотрели. Не говоря уже о каких-то ориентирах.

— Ты знаешь, где живет писец Пенут? — Тамит потянула за руку мелкого голого мальчишку. Тот было скорчил плаксивую гримасу, но увидав на ладони девушки яркую бусину, тут же передумал рыдать и уточнил:

— Тот, который служит в храмовой сокровищнице, тетя?

— Именно он. Доведешь нас, получишь вот это сокровище. Обменяешь его на леденец в лавке сладостей. Идет?

Малец кивнул, схватил тетю на палец и потащил по пыльной дорожке. Побыстрее от приятелей, которые тоже могли включиться с сопровождение и отвоевать если не все вознаграждение, то его часть. А делиться честно заработанным леденцом мальчишка не желал. Спустя минут десять блужданий по лабиринту тропочек, проложенных, между похожими домиками и заборами, украшенными цветущими растениями, они остановились возле плетеного забора, за которым высился обычный двухэтажный домик. Мальчишка схватил бусину и унесся, быстро потерявшись среди домов. Гормери вздохнул. Надо было оставить ребенка, им еще назад возвращаться. Не хотелось бы плутать по району до следующего тура. Но что теперь сетовать. Он посмотрел за забор. По двору степенно гуляли с десяток кур, то и дело встряхивая короткими, падающими на бок розовыми гребнями. Двое козлят брыкаясь, играли с большим дворовым псом. В теньке растянулись пара серых кошек. Гормери усилием воли заставил сердце биться ровно. Домик этот до того напоминал его собственный, недавно оставленный в родном Ахетатоне, что на мгновение ему показалось, что из дверей сейчас выйдет матушка или бабуля. Но выскочила совсем другая женщина. Неприятная. С тонкими губами и маленькими злыми глазками, густо подведенными черным. На ее лысой голове белел домашний чепец. Скорее всего они видели мать искомого писца Менна, потому что женщине едва перевалило за 30. Старой она не выглядела.

— Вы кто? — ее резкий, низкий голос скорее походил на карканье вороны.

Она уже успела вылизать и Тамит, и Гормери взглядом, и все равно посчитала нужным спросить.

— Помощник писца циновки храма Атона из Ахетатона, — громко представился Гормери, с удовольствием наблюдая, как с женщины слетает ощущение, то она хозяйка не только дома, но и положения, — Я пришел поговорить с писцом храмовой сокровищницы Менна, сыном Пеннут.

— О, ну… — она огляделась, как будто означенный Менна мог находиться где-то поблизости, а потом развела руками и признала очевидное, — Его же нет.

— Вы мать писца Менна? — уточнил Гормери тем самым тоном, которым требовал на слушаниях показаний от свидетелей.

Женина кивнула.

— Назовите себя, уважаемая. Вы Небет Пер?

(Небет Пер — так древние египтяне уважительно называли хозяйку дома и мать семейства. Мужчины могли жениться несколько раз, в доме были слуги или рабы, держали даже наложниц, и над всем этим стояла хозяйка дома — царица этого маленького государства, чаще первая жена, реже мать хозяина дома).

— Да, я хозяйка дома, единственная жена писца Пеннута и мать писца Менна, — женщина выпрямила спину, выкатила вперед некрасиво обвислую грудь, вскинула острый подбородок и подобрала свои и без того тонкие губы, — Меня зовут Бекмут.

Гормери коротко кивнул и, отворив калитку, шагнул на территорию госпожи Бекмут. И тут же услышал шипение. То, которое ни с чем не перепутать.

— Ненавижу гусей! — буркнула рядом с его плечом Тамит, и, пожалуй, впервые за время их знакомства он был с ней согласен.

С улицы они эту гадину не заметили, но теперь выйдя из цветущих кустов, обрамляющих забор с внутренней стороны на них, вытянув шею, шипя медленно надвигалась здоровенная гусыня в цветном плетеном ошейнике.

(Гусей древние египтяне держали как домашних любимцев, наравне с кошками, змеями и обезьянами. Собака же считалась дворовым животным, в дом пса не пускали).

— Отойди, Раия, свои, — гаркнула хозяйка птице.

Та шикнула еще пару раз для приличия, но потом перестала угрожающе хлопать крыльями, и, все еще подозрительно косясь на незваных гостей, вразвалочку направилась назад по своим делам в кустики.

– Какая хорошая птичка, — попытался наладить контакт с хозяйкой Гормери.

— Победительница прошлогоднего конкурса на звание лучшего охранника, — не без гордости заявила госпожа Бекмут, — Обошла двух псов и павиана.

— Э… ну… — он развел руками, — тогда очень хорошо, что она такая у вас послушная.

— За это и призы получает. Сила богов во власти человека, — суровые черты лица Бекмут разгладились. Женщина, видимо, даже не поняла, как только что сказала против себя. Лет на пять в каменоломнях Куша наговорила. Но Гормери решил не применять метод запугивания. Вместо этого так же благожелательно ей улыбнулся и поинтересовался, — Давно ели вы видели вашего сына?

— Так утром. Он из храма еще не врнулся. И хозяина Пеннута нет. У меня и обед готов, а они задерживаются.

— Надолго?

Бекмут дернула плечами и покосилась на кусты, где засела ее крылатая поддержка. Но та, видимо, решила, что свой долг выполнила, и раз ее отослали, значит не стоит больше высовываться. А может просто обиделась. Гормери слышал, гуси — птицы чрезвычайно самолюбивые. И злопамятные.