— А откуда нам знать, Вентворт он или нет? С чего им было усыновлять этого ребёнка? Леди Клементина и своим-то не занималась… Ну, пока он не подрос. Она терпеть не могла все эти пелёнки и кормления. Здесь это не секрет!

— Так странно… — Айрис прикусила губу. — Я думала об этом же. Да не о женщине в чёрном! — махнула Айрис рукой, увидев, как загорелись глаза Джоан. — О том, зачем им вообще нужно было усыновлять ребёнка.

Джоан только пожала плечами.

***

Вечером Айрис опять должна была ужинать с сэром Дэвидом и Энид Причард. Это уже был не первый их ужин, так что она уже не волновалась, в том числе, за свой внешний вид. Жемчуга здесь, действительно, не требовались, хотя Энид надевала очень красивые серьги с яркими лиловыми камнями, наверное, аметистами. Больше у неё драгоценностей не было. Что касается одежды, то Айрис за несколько недель поняла, что даже если туалеты Энид и были исключительно эффектны, одежды у неё было очень мало. В колледже Айрис была знакома с девушкой, у которой был такой подход: пусть у меня будет одно-единственное платье, но это будет Харди Эмис. Видимо, для Энид точно так же было важно одеваться в самое лучшее и казаться девушкой из состоятельной семьи — кузиной сэра Дэвида Вентворта.

Пока у Айрис сохли волосы, она села за маленький стол у окна, заваленный книгами, которые она принесла из библиотеки, и начала писать письмо матери. Во-первых, она обещала ей писать не реже, чем раз в две недели, во-вторых, она хотела, чтобы мать прислала ей кое-какую одежду.

Айрис выкинула три листа, прежде чем смогла написать десять хороших предложений: таких, какие бы одновременно удовлетворили любопытство матери относительно Эбберли и не выдали одержимость Айрис этим домом, его историей и его тайнами и её глупых надежд, что она сможет или найти в библиотеке невероятно ценное издание, или прольёт свет на тайну исчезновения леди Клементины. Она боялась, что мать её высмеет. Не в буквальном смысле, но миссис Кэтрин Бирн умела буквально одной фразой показать смехотворность чего угодно.

Она так и не дописала письмо. Её отвлекали мысли о том, что она узнала сегодня о Руперте Вентворте… Нет, она вовсе не думала, что фамильные привидения могут послужить установлению родства, её заинтересовала идея Джоан… Или не Джоан вовсе. Идея, что Руперт вовсе не был Вентвортам таким уж чужим.

Потом ей было пора одеваться к ужину, после ужина было лень, утром её ждала работа, и она каждый вечер отвлекалась на что-то более важное, так что письмо Айрис села дописывать лишь четыре дня спустя. Почему-то на этот раз слова сам собой приходили в голову и не нужно было ничего по три раза переписывать:

«Мне кажется, я нашла то, что действительно может стать открытием! Я приехала сюда с уверенностью, что это произойдёт, и оно произошло. И нет, моя находка не неизвестная трагедия Шекспира и не потерянный дневник Клементины Сетон. Пока я даже не могу сказать тебе, что это, потому что это очень личная вещь. Мне нужно сначала обговорить это с Дэвидом Вентвортом».

4 сентября 1964 года

Каждый день Айрис начинала работу в библиотеке едва ли не с замиранием сердца и думала, что, может быть, сегодня ей попадётся именно та книга, которую искали грабители. Она даже представляла, как войдёт в кабинет сэра Дэвида и скажет ему.

Но она не думала о спрятанном в библиотеке сокровище слишком часто. Её увлекала сама работа. Ей нравилось отполированное дерево полок, запах бумаги и кожи, тяжесть томов в руках и то, какими по-особенному гладкими казались страницы, когда она трогала их в перчатках. Листать в них было сложнее, чем голыми руками, но это никогда не вызывало у Айрис раздражения. Она была не так уж терпелива с людьми, но когда дело касалось книг, её терпение было бесконечным.

В первой же книге, которую сняла с полки, Айрис нашла дарственную надпись от автора, и пришлось её разобрать. В большинстве случаев это не представляло сложностей: написанием книг, особенно если речь шла о временах до Великой войны, занимались люди с хорошим образованием, а в частных школах уроки чистописания были такими же обязательными, как математика и английский язык. Так что авторы, даже если обычно писали неразборчиво, дарственную надпись выводили старательно. Но так было далеко не всегда, и порой у Айрис уходило до получаса, чтобы разобрать особо длинное послание. А некоторые авторы писали целые сопроводительные письма к своим книгам… В то утро Айрис попалось именно такое.

Покончив с этим томом, Айрис взялась за следующий, на вид скучный, обтянутый серой тканью. Это было иллюстрированное издание «Оливера Твиста» 1900 года. Издательство «Меррил и Бейкер», 500 экземпляров, все номерные. У этого был проставлен в соответствующей строчке на первой странице номер 105.

В этой книге уж точно не было ничего особенного, и Айрис, списав нужную информацию с титульного листа, начала быстро просматривать страницы на предмет повреждений или надписей.

Книгу явно читали, но она была в отличном состоянии. Прекрасная плотная бумага, не потерявшие яркости иллюстрации… Айрис подумала, что долистывать до конца не имеет смысла, и уже собиралась закрыть книгу, как увидела вложенный между страниц листок.

Вынув его, Айрис замерла, не смея дышать.

Она столько раз рассматривала точно такие же, что этот узнала мгновенно: это был листок, вырванный из ежедневника леди Клементины.

Не прочитав ни слова, Айрис вскочила на ноги и подошла к соседнему столу. Из ежедневника было вырвано несколько листов — Айрис их не пересчитывала, но точно не меньше десяти, — и она боялась даже додумать мысль до конца… В голов вертелось: «А если это тот самый? Что если тот самый?!»

Самый последний исписанный лист.

Она открыла ежедневник на нужном месте и даже до того, как дрожащими пальцами приложила листок к оборванному краю, поняла: это он. Это точно он.

Мир вокруг и само биение крови в сердце стали заторможенно-гипнотическими. Айрис положила листок рядом с ежедневником, и руки её двигались словно не в воздухе, а в воде, в чём-то даже более густом, чем вода.

Всё сошлось. В точности.

Заставив себя выдохнуть, Айрис несколько раз встряхнула руками, чтобы расслабились плечи, точно сведённые судорогой.

«Это ничего не значит, — говорила себе Айрис. — Абсолютно ничего. Это опять может быть расписание поездов или напоминание позвонить кому-то».

Но она уже успела подсмотреть, пока прикладывала. Это был черновик чего-то, похожего на рассказ.

Прежде чем начать читать, Айрис не торопясь разложила на столе листок бумаги, лупу, две «вечные» ручки и села на стул, выпрямив спину, как в школе.

Листок был исписан с обеих сторон. С одной — полностью, со второй — примерно на две трети. Большинство строк были зачёркнуты. У ежедневника была бледно-голубая линовка, и если в начале леди Клементина её соблюдала, то на обратной стороне уже не попадала в строки. Она или очень торопилась, или нервничала.

Айрис аккуратно положила ладони по обе стороны от листка и начала читать.

Кровь стучала в висках, как барабан.

Айрис была хорошо знакома с почерком леди Клементины, так что даже зачёркнутые слова не вызвали у неё большого затруднения. Уже через тридцать минут у неё была готова копия письма.

Писать тебе вместо того, чтобы открыто, глядя в глаза, сказать лично, — очень трусливо, но мне проще будет

После нашего разговора я поняла подумала

Мне жаль, что наш разговор получился таким неприятным. Всё произошло внезапно Скажу честно, я была напугана, и моей первой Я повела себя не так, как должна была, и это полностью моя вина. То, что я услышала, настолько ошеломило меня, и я не Я не совладала с Я чувствовала себя так, будто меня загнали в ловушку, и поэтому наговорила все те жестокие и вот почему я

Меня и раньше спрашивали, почему я решила усыновить Это болезненный вопрос