Наконец Энид вышла: Айрис слышала, как закрылась другая дверь кабинета, та, что вела в малую гостиную.

Выждав немного, Айрис постучалась в дверь.

По сравнению с библиотекой кабинет был небольшим и уютным. В нём тоже было много книг — три высоких шкафа, — но гораздо больше ничем на загромождённых, открытых стен, на которых висели пейзажи. В одном из них Айрис заподозрила Тёрнера. Она не любила его картины, они вызывали неприятную тревогу, по которой она всегда их узнавала — на любой случайной открытке или коробке печенья.

Айрис поздоровалась и спросила, может ли сэр Дэвид уделить ей немного времени по важному делу. Дэвид Вентворт посмотрел на неё с лёгким сомнением во взгляде, но, конечно же, указал на удобное кресло перед своим столом и предложил ей сесть.

Прежде, чем сесть, Айрис выложила на стол перед Дэвидом Вентвортом найденный ею листок.

— Что это? — спросил он, не особенно вглядываясь.

— Вы не узнаёте, откуда он?

Дэвид Вентворт взял листок в руки, и его лицо мгновенно изменилось. Он узнал.

Конечно же, он узнал. Может быть, он, как и Айрис, десятки раз просматривал ежедневник в поисках ответа на вопрос: что могло случиться в тот день?

Айрис впервые увидела, как Дэвид Вентворт потерял контроль над своим лицом. На нём было всё: узнавание, понимание, надежда, страх… Эмоции сменялись, стирая одна другую, как каждая следующая волна стирает след, оставленный на песке предыдущей.

Она заметила ещё одну вещь: то, как быстро взгляд Дэвид Вентворта бежал по строчкам. Ему был хорошо знаком этот почерк, даже зачёркнутые строки не смутили его.

Дэвид Вентворт сглотнул и поднял глаза на Айрис:

— Вы нашли это в библиотеке?

— В «Оливере Твисте».

— Моя мать любила Диккенса, часто перечитывала. Особенно ей… — он взволнованно встряхнул головой и потёр лоб. — В библиотеке лежит её блокнот. Она иногда вырывала из него страницы…

— Я взяла на себя смелость… — Айрис запнулась. — До того, как идти к вам, я проверила. Это последний исписанный листок.

Дэвид Вентворт перечитал черновик ещё раз. Он уже взял себя в руки, и теперь, когда он читал, его лицо не выражало ничего.

— Я понимаю, что это не моё дело, сэр, — заговорила Айрис, — но как вы думаете поступить с этим письмом?

— Мне надо подумать, — ответил Дэвид Вентворт. — Это неожиданно, и я… Сто́ит показать письмо полиции. Или лучше частному детективу, который занимался этим делом. Полицейские показались мне не слишком компетентными. Я свяжусь с капитаном Марчем, детективом. Если он скажет, что письмо нужно показать полиции, я так и сделаю.

— Вы хотите избежать огласки? — истолковала Айрис странное нежелание сэра Дэвида обращаться в полицию.

— Да, стараюсь не привлекать внимания без необходимости. К тому же, мой предыдущий опыт с полицией подсказывает, что они разве что не посмеются мне в лицо. Скажут, что этот черновик не значит ничего. А шесть лет спустя — и того меньше.

— Но он значит! — возмущённо заявила Айрис. — Если предположить, что леди Клементина написала письмо в день исчезновения, это может кое-что объяснить.

— Что, например? — спросил Дэвид Вентворт.

Айрис не могла понять по его лицу, он на самом деле не понимает, или же понимает, но хочет знать, что думает она.

— Например, что ваша мать была расстроена. Это видно по почерку и по тому, как много она зачёркивала. Бумага процарапана очень глубоко, а в трёх местах почти прорвана. Очевидно, что она писала про очень важную для неё вещь. Как я понимаю, это связано с приёмным ребёнком. И вряд ли это может быть кто-то ещё, кроме вашего брата. В теории может, но, знаете, бритва Оккама…

Айрис хотелось сказать ещё что-нибудь умное, но больше ничего стоящего из курса логики не вспоминалось.

— Я тоже думаю, что речь о Руперте, но это не значит, что усыновление имеет какое-то отношение к тому, что моя мать пропала. То, что два события произошли последовательно, не значит, что они связаны. Это тоже самое, как если бы вы узнали, что моя мать ела на обед томатный суп, и сказали, что суп может кое-что объяснить. — Заметив, что Айрис уже открыла рот, чтобы возразить, он продолжил: — Я понимаю, что вам хочется, очень хочется, чтобы эти строки что-то значили, но… Но эти две вещи вряд ли связаны.

— А если вы ошибаетесь? Неужели вы хотите просто проигнорировать письмо?

Дэвид Вентворт посмотрел на Айрис так, словно бы она его ударила: гневно и одновременно беспомощно.

— Я не собираюсь игнорировать письмо, — сказал он, чётко проговаривая каждое слово. — Просто не вижу, что бы я мог с ним сделать. Даже если допустить, что вы правы, моя мать была слишком осторожна в выражениях. Из этих намёков мало что можно понять. Очевидно, что существует тайна, связанная, скорее всего, с усыновлением Руперта.

— Да! Вашей матери она была известна много лет, но кто-то ещё её раскрыл, и это вызвало…

— Что именно оно вызвало? — спросил Дэвид Вентворт, когда Айрис замолчала.

— Пока не знаю.

— Вот именно. Всё упирается в полную неизвестность. Возможно, это был просто несчастный случай. И, значит, ничего ни с чем не связано. А письмо… Просто размолвка и попытка извиниться.

— Как вы думаете, кому она могла его написать?

— Разве что Роланду… Она мало кому писала личные письма, если было нужно, звонила по телефону. Она переписывалась с редактором, чтобы всё сохранялось на бумаге и можно было потом вернуться к правкам или перепроверить. Когда говоришь по телефону, многое теряется, забывается.

— Получается, Роланд — это её редактор?

— Нет, это два разных человека. Я вас запутал. Редактору она такое не написала бы, а Роланду могла. Роланд Сетон — её кузен. После смерти моего деда его состояние перешло матери, а графский титул — Роланду. Они с матерью были очень близки с детства… Он купил поместье в Шотландии, лет десять назад, очень уединённое, и лето проводил там. В поместье не было телефона, поэтому они с матерью обменивались письмами. Если были важные новости, она посылала ему телеграмму.

— Думаете, это письмо было для него? — Айрис с каждым новым вопросом боялась всё больше и больше, что сэру Дэвиду надоест, и он просто прекратит отвечать.

— Если подумать, то нет… Похоже, что оно было написано сразу после какого-то разговора, может быть, после ссоры. Видно, что она была взволнована. А с Роландом они не виделись с июня, может быть, даже дольше. Сейчас уже сложно сказать.

— А леди Клементина с кем-то ссорилась в последний день? Или дни?

— Только со мной.

Дэвид Вентворт смотрел на Айрис с лёгким вызовом во взгляде. В его лице, в изгибе губ сквозило что-то похожее на жестокость… Или ожесточение.

— Но мы ссорились не из-за усыновления, — продолжил он. — Об усыновлении вообще никто не вспоминал годами. Руперт — такой же член нашей семьи, как все остальные. О чём бы ни было это письмо, оно никак не перекликается с нашим разговором. Вернее, ссорой…

Айрис очень хотелось спросить, из-за чего Дэвид поссорился с матерью, но вовремя поняла, что это будет слишком личный и бестактный вопрос, и разговор на этом неизбежно закончится.

— А ваш брат ничего не говорил о ссоре? Я знаю, что в доме в тот день было много гостей, но он — единственный, с кем она могла бы почему-то заговорить об усыновлении… Больше это никого не касалось.

— Почему никого? Моя мать вызвала в Эбберли своего главного поверенного, мистера Баттискомба. Они могли обсуждать, к примеру, завещание, где Руперт бы упомянут, или ещё что-то.

Айрис кивнула. Она выпрямила спину и собралась с духом:

— Сэр, я заранее прошу прощения, если моя просьба покажется вам бестактной, даже грубой, но… Вы не будете против, если я попробую что-то разузнать? Разобраться, о чём шла речь в письме. Это последнее, что написала ваша мать перед… Перед тем как… — Айрис опустила глаза. — Я полагаю, это может быть важным.

Дэвид Вентворт встал из-за стола и отошёл к окну. В руках он держал письмо. Он смотрел на него, но глаза его оставались неподвижными. Он не читал письмо, просто смотрел на него, как смотрят на открытку. Возле рта появилась жёсткая складка. Наконец Дэвид Вентворт заговорил — голосом притворно ровным и глухим: