Айрис, погружённая в свои мысли, не заметила, как за окном вагона стало темнеть. Когда она добралась до Стоктона, солнце уже село. Был тот самый «синий час», и она снова вспомнила Дэвида. Всё это время она думала о нём отвлечённо — как о работодателе или как о сыне леди Клементины, но он был ещё и молодым мужчиной, общение с которым ей было приятно. С ним было интересно и спокойно. Не совсем спокойно, конечно… Сердце у Айрис часто начинало биться сильнее рядом с ним. Это было спокойно в значении «хорошо», когда другой человек не заставляет чувствовать тебя тревожно или напряжённо, когда не думаешь постоянно, поступил ли правильно.

Нельзя было сказать, что Дэвид оказывал ей знаки внимания, он был доброжелательно вежлив, не более, но его внимание и забота значили много, учитывая, что неделю назад нашли тело его матери. Наверняка была тысяча вещей, о которых Дэвиду Вентворту нужно было думать, но он не забывал о ней, Айрис, выслушивал её идеи, помогал…

Она не верила, что Дэвид мог причастен к убийству. Этого просто не могло быть. Или она так думаал, потому что он ей нравился? Потому что она в кои-то веки подолгу общалась с молодым человеком её возраста?

Айрис почему-то была так рада увидеть Уилсона на платформе, что бросилась к нему едва ли не бегом. Он тоже ей улыбался из-под козырька кепки.

— Волновался, как бы вы не опоздали на поезд, мисс Айрис, — сказал он. — Это же последний из Лондона. Устали, наверное?

— Устала, да… Где я только ни была.

— Ничего, сейчас в машине отдохнёте. Можете даже поспать.

Айрис не собиралась спать, но вскоре после того, как они выехали из Стоктона, задремала. Проснулась она, когда Уилсон остановил машину, чтобы открыть ворота. Оставшегося времени ей как раз хватило, чтобы прийти в себя и стереть с лица сонное осоловелое выражение.

Она всегда плохо чувствовала себя, если спала в неурочное время.

Айрис сразу пошла на кухню выпить какао — чтобы немного взбодриться и не уснуть прямо сейчас. Ей ещё нужно было записать всё, что узнала сегодня, в блокнот. Она делала записи и во время разговора со священниками в Лондоне, и в Котгрейве, но это были отдельные имена, места, даты. Надо было изложить всё слово в слово, потому что какие-то важные детали запросто могли позднее стереться из памяти. А для этого надо было иметь ясную голову, а не такую, как сейчас, — точно набитую ватой.

Айрис, держа в одной руке свою сумку, в другой — большую чашку с какао, поднималась на третий этаж. Возле двери в комнату ей пришлось поставить чашку на маленький узкий столик, стоявший между её дверью и дверью комнаты Джоан, чтобы достать из сумки ключ. Она теперь не решалась оставлять комнату открытой.

Она вставила ключ в замок, но так и не повернула…

Она услышала звук.

Он не был похож на тот призрачный и бесплотный, который шёл словно бы из ниоткуда, от самих стен. Это был далёкий и горький плач. И он не пропадал быстро, как тот звук, а длился…

Айрис постучала в комнату Джоан, только потом сообразив, что не стоило её лишний раз тревожить. Она ведь скажет, что это плачет женщина в чёрном или ещё что-то в этом роде. Но Айрис и сама была напугана.

— Что случилось? — высунулась из дверей Джоан.

— Кто-то плачет. Слышишь?

Айрис только в этот момент сообразила, что плакать мог кто-то из вполне себе живых обитателей дома, правда, тон был слишком высокий.

Джоан выдохнула:

— Ну и напугала ты меня! Это же Мэтью.

— Кто?

— Сын Руперта. Его жена приехала сегодня. А комната под твоей, ну и под моей тоже. Она большая.

Айрис выдохнула:

— Это просто ребёнок… А я уже не знала, что и думать.

— Я про это и говорю. Свихнуться в этом доме можно.

___________________________________

¹ Айрис ошибается. Фернсби не было и десятка. Это очень редкая фамилия. В конце XIX века в Великобритании было всего шесть Фернсби, в начале XXI ситуация серьёзно улучшилась — их стало одиннадцать.

14 сентября 1964 года

За завтраком Айрис увидела ещё одну миссис Вентворт — жену Руперта Кристину. Она была красива, но совсем не так, как Энид: та была классической красавицей, почти как Грейс Келли, а Кристина напоминала белокурую пастушку из пасторали, такая у неё была нежная, хрупкая, кукольная красота. Сложно было поверить, что у этой тоненькой девушки с милыми и наивными жестами и нежным голосом был уже свой ребёнок.

За столом говорила почти она одна. Айрис что-то спросила про Мэтью, и Кристину было не остановить. Мистер Баттискомб смотрел на неё с отеческой снисходительностью, Мюриэл — утомлённо-пренебрежительно, Энид — равнодушно. Руперт, судя по его легкой усмешке, прекрасно понимал, что рассказы его жены о режиме дня и болезнях Мэтью, да и ещё и произносимые так эмоционально, были неуместны за завтраком в обществе гостей, но и не подумал её остановить. Возможно, его даже веселило то, что все понимают нелепость ситуации, но слишком вежливы, чтобы прервать его жену. И Айрис, и мистер Баттискомб пару раз пытались сменить направление разговора, но Кристина не поддавалась на такие уловки и упорно возвращалась к своей излюбленной теме.

После завтрака Айрис закрылась в библиотеке. Два часа она честно позанималась своей работой, а потом занялась пересмотром книг. Она была уверена, что видела тот почерк в одной из них — больше негде было.

Она находила книгу в своём журнале, снимала с полки, просматривала, возвращала на место, брала следующую по списку.

Помогло то, что Айрис делала в журнале пометки о наличии маргиналий, автографов и дарственных надписей, но даже так в её списке оставалось почти триста книг. Не так уж и много, если подумать.

После обеда она снова вернулась к своей обычной работе — в конце концов, она сказала Дэвиду Вентворту, что будет заниматься своим расследованием в нерабочее время. С другой стороны, она искала образце почерка не для своего расследования, а для основного — письмо ей показал инспектор Годдард.

Копии у Айрис пока не было, и она очень боялась, что пропустит пометки, написанные тем самым почерком, просто потому, что не узнает. Так что она даже отложила пару книг на всякий случай: ей казалось, что почерк похож, но уверенности не было.

Дэвид приехал перед ужином и почти сразу же пригласил Айрис в кабинет. Энид вышла позвать её с обычным каменным выражением лица, но в какой-то момент маска дрогнула, и Айрис увидела на её лице злость и пренебрежение… Мраморная красавица Энид вообще стала очень нервной после того, как обнаружилось тело, Айрис однажды даже видела, как она плакала в саду, когда думала, что рядом никого нет.

Когда Дэвид Вентворт выслушал, что Айрис удалось узнать в Котгрейве, то какое-то время сидел ничего не говоря, как будто пытаясь уложить услышанное в голове.

— Я даже теряюсь, что делать дальше, — сказал он наконец. — Что можно попробовать ещё? Найти всех сирот в Лондоне, которым в начале 1941 года было около двух лет? Это безумное мероприятие. Но даже этим можно было бы заняться, если бы мы знали, что усыновление Руперта действительно связано с убийством моей матери. А я в этом не уверен. И даже если предположить, что существует мотив, и мы его найдём… Мотив — это не доказательство.

— Я тоже уже не уверена, что нужно всё это делать, — призналась Айрис. — Слишком много неудач, наверное…

— Всего лишь один день неудач, — ободряюще улыбнулся Дэвид. — И я бы не сказал, что это неудачи. Теперь мы знаем, что чутьё вас не подвело. С усыновлением Руперта действительно что-то нечисто.

— А вы сами никогда об этом не думали? Не спрашивали мать?

Дэвид задумчиво наклонил голову:

— Нет. Я не видел в этом ничего необычного. Для меня Руперт был всегда. Мне кажется, я даже думал, когда был совсем маленьким, что почти у всех есть приёмные братья.

— У меня есть ещё кое-какие идеи. Хочу съездить в Лондон ещё раз… И, может быть, ответ из Швейцарии скоро придёт. Я попросила их отправить всё экспресс-доставкой в Эбберли на ваше имя.