Марта Хьюз подняла голову:

— Мне надо выпить, — громко объявила она. — Я не могу. Мне… Мне очень плохо. Мне надо… Господи боже, хоть глоточек!

— Вы в полицейском участке, миссис Хьюз, — строго сказал Годдард.

— И что? Мне без разницы, где я… Я просто сдохну сейчас, и вы ничего, ничегошеньки не узнаете!

Айрис со своего место видела, что Марту Хьюз бьёт дрожь.

— Рассказывайте, и я подумаю, что можно сделать.

— Что рассказывать-то? — Марта Хьюз вдруг обернулась назад и бросила быстрый, вороватый взгляд на Руперта. Или, может быть, на Дэвида — они сидели близко друг к другу, так что понять было сложно.

— Не бойтесь, своему сыну вы не навредите, — сказала Годдард. — Он в этом деле пострадавшая сторона. Его судить точно не будут.

Руперт переводил тревожный взгляд с Марты Хьюз на Дэвида, потом на Годдарда, потом опять на Дэвида.

Даже если он и был убеждён, что он — настоящий сын Вентвортов, ситуация заставила его волноваться. В конце концов. Марта Хьюз ходила под его окнами…

— У него всё хорошо, — протянула миссис Хьюз. — Хотя бы у него всё хорошо… Я не жалею, что сделала это. Он получил то, чего бы я никогда… — Она громко всхлипнула. — Чего я никогда не могла бы ему дать. Мой сыночек…

— Миссис Хьюз, — заговорил Годдард. — Вам нужно успокоиться и рассказать всё с самого начала.

Марта Хьюз, обхватив себя руками, тряслась всё сильнее, начав ещё и плакать.

— А что мне было делать?.. — едва ли не рыдала она. — Если бы вы так жили… Вы бы тоже… Вам легко говорить! Я не могу, не могу так…

Годдард повернулся назад, к Ленноксу:

— Спорю на что угодно, в кабинете у главного инспектора стоит бутылка виски. Одолжите немного.

— Вы это серьёзно? — вытаращился на него Леннокс.

— Разумеется. Зачем же заставлять миссис Хьюз страдать? — Годдард снова посмотрел на миссис Хьюз: — А вы, чтобы не терять время, начините рассказывать.

— Про что?

— Начните с того, что произошло в Стратфордской больнице.

— Это не самое начало. Думаете, я такая дурочка, что вытворила бы такое ни с того ни с сего? Дурой я была раньше, когда вышла замуж за Рона. А мне ведь все говорили… Но я думала, что у нас с ним будет… — Марта Хьюз всхлипнула. — Ничего у нас с ним не было. Он любил только пить и трахаться. Ну и господа бога, конечно.

— Я как вышла замуж, всё ходила беременная. Когда родилась Кэти, я радовалась. Потом, правда, узнала, что это такое, когда у тебя младенец на руках, а муж… А муж заявляется домой только переночевать, пьяный и без денег… Через год родился Джорджи, родился и родился. А потом выяснилось, что он, ну… Больной. Дурачок, попросту говоря. Доктор сказал, радуйтесь, если он хотя бы сам есть научится. И в штаны не гадить. Потом третий ребёнок. Но он… Рон меня избил, и третьего не было. Я ни капли не жалела. И всё надеялась, что, может, мне этот выкидыш что поломал внутри, и больше детей у меня не будет, потому что я даже двоих не знала во что одеть, чем накормить. Одежду в церкви брали. А потом опять ребёнок… Была одна женщина, жила через два дома, говорили, она умела кое-что делать, вы понимаете… Но я не могла к ней пойти. Это денег стоило, а их у меня не было. Даже что от родителей осталось: крестик там с цепочкой, кольцо — всё уже заложено было. Да и Осмонд-стрит — такое дело: все всё видят, всё знают. Если бы Рон узнал, что я к ней ходила… — Марту Хьюз затрясло. — Он бы… Я очень его боялась, он делался как зверь, невменяемый совсем. Он как-то раз Кэти чуть из окна не выбросил… А что я от него терпела и говорить не буду. Но от ребёнка избавиться — это не по-христиански. Он бы никогда не позволил. Да и я бы никогда… Спросили бы меня раньше, я бы ни за что. Как можно! Но поле того, после Рона, мне уже всё равно стало, какой грех я на душу беру. Я за него потом отвечу, а сейчас мне эту жизнь жить надо. Но я его боялась, страшно боялась, что он узнает. И тётка моя туда же! Она в больнице работала, причём, в отделении для женщин. Могла бы мне помочь или найти кого… Я сколько её просила, умоляла, но она сказала, что никогда на такое не пойдёт, что лишить жизни невинное существо — смертный грех, а мне стоило бы молиться о том, чтобы бог послал мне разумение. Ну и всё прочее про долг женщины и жены. Я пробовала справиться сама… Полынь, пижма, шалфей, болотная мята, что я только не пила… От какой-то травы я сама чуть не умерла, что-то сделалось с сердцем. Я слышала, что надо выпить много слабительного, но у меня не было денег, чтобы купить его много. Я пробовала пить керосин, потом скипидар, ещё всякую дрянь. Но его ничего не брало. Пробовала дышать краской… Когда я ещё девчонкой была, мать моей соседки потеряла ребёнка, так все говорили, что это из-за того, что она надышалась краской. Ну и я решила… Я что только ни делала. И падала, икаталась по полу.

Марта Хьюз остановилась, перевела дух.

— Вот вам начало, инспектор. Чтобы вы не думали, что я мерзавка какая. Что я это просто по глупости сделала. Хотя и по глупости тоже. Молодая была, что я понимала? Девятнадцать лет мне тогда было…

— Я понимаю, что для вас это всё важно, миссис Хьюз, но не могли бы вы перейти к самому делу, — предложил инспектор. — Например, к тому, что произошло с детьми?

— Ну, хорошо… Дети… Тони я рожала в больнице. Не в нашей, а в Стратфорде, тётка меня туда пристроила, чтобы я под присмотром у неё была. А в больнице — потому что ребёнок не так лежал, да и вообще она боялась… Я пила много. Рон приходил вечером, а потом я только помню, что утром соседи начинали стучать… В общем, она меня в больницу отправила рожать. Я очень боялась, переживала, какой он родится. Может, без рук и ног или ещё уродец какой… Ну, после того, как я его травила. Чего я только ни выпила! А он был просто очень маленький, как восьмимесячный, скрюченный весь. Но ручки-ножки на месте. Странный немного. Но тётка сказала, что рано радуешься, Джорджи на вид был здоровый, а потом вон что оказалось. И этот, сказала, тоже весь больной будет. Ох, как она меня ругала, когда узнала, что я его вытравить пыталась. Это до родов ещё… Я ей созналась, спрашивала, что мне теперь делать. А когда он родился, тётка сказала, что я буду с ним всю жизнь мучиться, это мне наказание за мои грехи. А потом привезли ту леди. Ох, какой там переполох поднялся! На меня доктор даже посмотреть не вышел, а тут сразу забегали. И потом ещё одну женщину привезли. Ей надо было операцию делать, живот разрезать, а она кричала, что не позволит себя резать, дралась… А я лежу реву, думаю, что мне с ним делать. Ведь чем я только ни травила его, может, хуже Джорджи ещё. Как я с ними двумя буду? И как-то мне вдруг в голову пришло, что у той леди ведь тоже мальчик. У неё прислуга, няньки, врачи, денег полно, они и вылечить могут, выходить… А я что могу? Куда мне такого больного? Как мне его растить? У меня ещё других двое и Рон.

Дверь кабинета приоткрылась, и вошёл Леннокс с фарфоровой чайной чашкой. Он застыл с ней у двери, не зная, что делать.

— Спасибо, Леннокс, — поблагодарил Годдард. — Отдайте это миссис Хьюз.

Леннокс медленно и неуверенно протянул чашку Марте Хьюз, видимо, всё ещё надеясь, что Годдард скажет, что пошутил.

Марта Хьюз привстала и цепко ухватилась за чашку.

— Да тут и двух глотков нет, — недовольно произнесла она, заглянув внутрь. — На донышке только.

— Вы не в пабе, — отрезал Леннокс.

Марта Хьюз выпила всё залпом и закашлялась.

— Продолжайте, — потребовал Годдард. — Ничего существенного я от вас пока не услышал.

— Существенное вам надо… — протянула Марта. Айрис заметила, что она перестала трястись. — Существенное вы и сами, я смотрю, знаете.

— Да, я всё это знаю, — солгал Годдард, — но хочу услышать от вас. Такой порядок. Мы собираем показания со всех, чтобы если кто-то лжёт, это выяснилось.

— Показания… Порядок… — Марта начала тереть лицо руками, словно оно зудело. — Поменяли мы их, вот и все показания… Поменяли.