Всё не так, как тебе представляется.

Как ты мог подумать, что мать могла бы

Тебе будет трудно в это поверить, но то, что ты знаешь всё на самом деле не так, как тебе представляется. Э то не моя тайна, вернее, не только моя, и даже сейчас она способна сломать Я не обещаю тебе всей правды, потому что ещё раньше я обещала другим людям, что эта тайна умрёт со мной.

Боюсь, что нового разговора у нас может не выйти, если мы опять Мы должны поговорить спокойно, не обвиняя друг друга. Не могу доверить это бумаге, но хочу, чтобы к нашей встрече ты пришёл с пониманием осознанием до того, как мы поговорим, ты знал: это ошибка. У меня есть объяснение и про усыновление, и про всё остальное. Ты должен его выслушать. Подойди к этому вопросу без предубеждения, иначе мы опять

Возможно, это было последнее, что написала леди Клементина.

Почерк был более размашистым, чем обычно, да и по самим фразам, по многочисленным зачёркиваниям было понятно, что эта записка писалась в волнении.

А что, если эти строки — ключ ко всему? К исчезновению, к десяти тысячам фунтов, к полному безвестию?

Очевидно, что у леди Клементины был секрет, который она не решалась доверить бумаге. Но был человек, который тоже его знал. Быть может, не во всех деталях, но знал. Леди Клементина писала, что он всё неверно понял. Возможно, она была права, а возможно, лгала и изворачивалась, например, пытаясь выиграть время. Как муж, которого жена застаёт тискающим няню их детей, говорит, что его неправильно поняли. Айрис не хотелось думать о леди Клементине дурно, но она не была так наивна, чтобы полагать, что если кто-то пишет такие прекрасные книги, то он обязательно будет столь же прекрасным человеком.

Если верить письму, то из него следовало, что адресату была известна лишь малая часть правды, и леди Клементина соглашалась раскрыть ещё немного, но не всё. Она сказала «тайна умрёт со мной» и, вероятно, оказалась права.

А если нет? Если она всё ещё жива, и раскрытие некоей тайны вынудило её исчезнуть? Вдруг кто-то узнал про неё нечто такое, что ей пришлось бежать?

Письмо было слишком неясным, полным намёков, понятных только тем, кто знал предмет того самого разговора.

Но леди Клементина дважды упомянула усыновление. Вряд ли речь могла идти ещё о каком-то усыновлённом ребёнке, кроме Руперта Вентворта. Возможно, усыновление и было ключом к её исчезновению. Айрис не раз слышала и даже сама думала о том, что усыновление Руперта не вязалось со всем остальным, что они знали о леди Клементине. Да, она была своевольной и непредсказуемой, но в её непредсказуемости была своя логика. Приёмный же ребёнок всегда был чем-то необъяснимым. И вот, возможно, всего за несколько часов до исчезновения чем-то очень расстроенная леди Клементина пишет об усыновлении. Оно явно не к слову пришлось, а имело важное значение.

Чьим ребёнком на самом деле был Руперт? Ведь даже Джоан, которая проработала в поместье всего пару лет, говорила о том, что Руперт мог быть Вентвортом не только по фамилии, но и по крови тоже. Понятно, что среди прислуги могли зарождаться самые фантастические слухи, но вдруг они появились не на пустом месте? Что если Руперт не был каким-то случайным ребёнком?

Айрис и сама думала об этом: Вентворты, ни муж, ни жена, не походили на тех, кто усыновит случайного ребёнка по доброте душевной. Должно было быть что-то ещё. Настоящая причина.

Чем больше Айрис размышляла над письмом, тем больше уверялась, что оно могло быть разгадкой. И если она, Айрис Розмари Бирн, выяснит, что в действительности произошло в Эбберли шесть лет назад, это может стать началом её карьеры.

Она вспомнила, как одна молодая исследовательница, разбиравшая — тоже без особых надежд — архивы какой-то незначительной семьи из Беркшира, нашла переписку матери хозяина архива с известным поэтом, погибшим в Великой войне. Выяснилось, что они были любовниками. Исследовательница сумела установить адресата более тридцати стихов, истолковала некоторые неясные моменты, которые описывали обстоятельства их встреч, защитила диссертацию, издала несколько книг и теперь преподавала к Кембридже.

Пожалуй, обнаружение письма Клементины Сетон не будет иметь такого эффекта, но может дать толчок её карьере…

Айрис покачала головой. Это звучало так, как будто она хочет извлечь выгоду из трагедии Вентвортов, но…

Она хотела, совсем чуть-чуть. Несмело мечтала об этом. На самом же деле она просто хотела узнать правду.

В любом случае, этот черновик принадлежал не ей, а Дэвид Вентворту, и всё зависело от него: он мог разрешить его опубликовать, а мог просто сжечь. Насколько Айрис его знала, он выберет второе. Нет, вряд ли он сожжёт письмо, написанное рукой матери. Просто решит сохранить всё в тайне, как и хотела леди Клементина.

Да, вот что надо сделать первым делом: отдать письмо сэру Дэвиду и объяснить ему, насколько ценным оно было.

Сэра Дэвида сейчас не было в Эбберли. Он ещё вчера куда-то уехал, то ли на один из заводов, то ли в Лондон. Уилсон говорил, но Айрис не запомнила. Запомнила она, что зимой сэр Дэвид жил в основном в лондонском доме, а сюда приезжал очень редко. Айрис даже стало немного грустно, когда она представила, как будет проводить здесь тёмные и промозглые зимние дни.

А ведь до зимы не так уж и далеко… Сентябрь пролетит быстро, а затем её ждут дожди, серый парк без листьев и вечная тишина этого огромного дома.

Айрис решила, что передаст Дэвиду Вентворту черновик, как только сможет. Мисс Причард, конечно, разозлится, если она обратится к нему напрямую, но письмо было очень личным делом, и секретаря никоим образом не касалось. А пока настоящего владельца документа здесь не было, она могла подумать, о чём же шла речь в письме и кому оно могло быть адресовано.

Первым на ум приходил, разумеется, Руперт. Приёмный сын.

Но это не значило, что леди Клементина не могла писать кому-то другому. Айрис знала, что нельзя сужать круг ответов до самого очевидного.

Но если не Руперт, то кто? Это мог быть его брат, профессор Ментон-Уйат, кто-то из членов семьи, кто гостил здесь и с кем она имела возможность поговорить…

А что если речь шла про телефонный разговор?

Нет, по тону письма не похоже. И вряд ли бы даже первый разговор состоялся по телефону, если речь шла о тайне. Разговор могли подслушать с другого аппарата в доме или телефонистки. Леди Клементина не доверила бы тайну телефонной линии точно так же, как не доверила бумаге. Значит, это был кто-то из тех, кто находился в доме.

Айрис поняла, что ей просто необходима та самая газета, где был в деталях описан день исчезновения леди Клементины и все сплетни о гостях, которые были тогда в Эбберли. Её мать точно читала эту статью, но вряд ли у неё сохранился настолько старый номер. Можно её спросить — она, кстати, так и не отправила письмо, и будет стимул наконец его дописать.

Айрис, понимая, что всё равно не сможет сейчас работать, так велико было волнение, поднялась наверх за незаконченным письмом, дописала его — добавив просьбу поискать газету и намёк на важное открытие («Это почти как если бы нашёлся набросок следующих глав Эдвина Друда!») — и положила в конверт.

Письмо она отвезёт на почту сама.

Айрис минут пять думала над тем, что делать с драгоценным черновиком леди Клементины. Не могла же она оставить его на столе. Забрать листок в свою комнату она тоже не решалась: если бы кто-то заметил его там, то мог бы решить, что она собирается утаить письмо или, может быть, присвоить. В конце концов, Айрис вложила письмо обратно в книгу и поставила её на полку. Как будто ничего и не было.

Хотя сейчас было всего одиннадцать утра и, по всем правилам, она должна была работать в библиотеке над каталогом, Айрис поехала в деревню.

Летняя жара наконец-то отступила, и поездкой до Теддингтон-Грин можно было бы даже наслаждаться, если бы не мысли о письме, Руперте, гостях, чеках и прочем.

Айрис ездила в Теддингтон-Грин по два-три раза в неделю, иногда потому, что ей действительно что-то было нужно, иногда просто чтобы развеяться. За это время она изучила все магазинчики на главной улице, и поэтому после того, как завезла письмо на почту, остановила велосипед у захудалой на вид лавчонки мистера Дента. Если верить надписи над входом, в магазинчике можно было приобрести скобяные товары; но этой вывеске, разумеется, верить было нельзя. У мистера Дента можно было купить всё: и книги, и столовые приборы, и писчую бумагу, и непромокаемые плащи, и фонарики, и галеты. Если бы вам понадобились садовые ножницы или соломенная шляпа, их тоже можно было бы там отыскать. В отдельном углу были сложены старинные вещи: вперемешку хлам достойный разве что свалки и настоящий антиквариат. Газеты у мистера Дента, разумеется, тоже были: и обычная стойка возле входа, и старые журналы, которые пыльными стопками громоздились в «антикварном» углу.