На этом красота заканчивалась, потому что волосы, как были непонятного серо-соломенного цвета, такими и остались. Только от середины косы выцвели до белого…

«Когда только успели?»

…потому что коса обычно не была спрятана от солнца, так и свисала из-под платка.

Было ещё кое-что нечеловеческое в её теле – почти плоская круглая стекляшка диаметром в пару сантиметров, вживлённая каким-то образом в центр грудины на уровне солнечного сплетения.

Сначала она хотела спросить у родителей, что это такое? Есть ли у них такая же штука? Для чего она? Но всякий раз разговор о стекляшке в груди почему-то уходил в сторону, а если и удавалось произнести конкретный вопрос, родители его просто не слышали.

И однажды Дайна отчётливо поняла: мир, что принял её, не хочет, чтобы она озвучила очевидное – она попаданка, воспоминания её окружения искусственные, хрупкие. Спросит о чём-то само собой разумеющемся – и они всё поймут. Догадаются, что никогда у них не было собственной дочери, и… Дайна, конечно, считала своих новых родителей странными, но делать им больно не хотела. Ей вообще-то с ними очень повезло. Возможно, потому что новые мать и отец неизменно были ей рады? Они часто хвалили её, гордились ею без особых причин и старались оберегать от забот.

А ведь ей и без того поначалу было трудно. Непривычно. Хотелось о многом спросить, а она не могла. Дайна не понимала, почему очень важно не выдать себя? Но эта мысль крепко сидела в её голове, особенно в первые дни.

Потом стало легче. К хорошему быстро привыкаешь. Климат Авеанны оказался мягким и тёплым, вокруг посёлка раскинулась живописная долина. Домик её родителей был хотя и маленьким, но уютным. В нём оказалось всё, что нужно для жизни – простая деревянная мебель, хлопковый текстиль, дровяная печка, несколько зеркал и даже ледник.

А ещё был заработок. Их семья, как и большая часть жителей Нэвила, занималась работами на плантациях, которые окружали селенье. И когда отец упомянул трудовой договор, Дайна выдохнула:

«Мы не рабы – уже что-то. Хотя работка – не супер».

Однако заработной платы хватало на одежду, кое-какую утварь для дома и на еду, которую можно было купить на рынке или вырастить в собственном огородике – на маленьком пятачке плодородной земли.

И всё бы ничего, но… это и была её жизнь: плантация и дом. Дом и плантация. В перспективе маячил муж – один из тех рослых голубоглазых парней, что жили в Нэвиле. И один или два ребёнка – многодетных семей она здесь не видела.

И никаких тебе бумажных коллизий и баек из меда. Никаких спасённых жизней. Никакого лекарства от страшной болезни, которое она могла бы создать, вздумай перевестись на отделение фармакологии в человеческом мире.

Жизнь в Авеанне была мирной и спокойной. По крайней мере, сейчас. Ведь время от времени в Нэвил приходили вербовщики и забирали парней, прельстившихся воинской славой, резными мечами и изящными серебристыми доспехами. Да и на рынке всё чаще поговаривали, что правитель Хардракара собирается идти на Авеанну войной. Но были и такие, что жарко оспаривали подобные слухи.

Вспомнился разговор, услышанный неделю назад у прилавка молочницы:

- Зачем им захватывать Авеанну? – приговаривал кузнец-низкорослик, приглаживая седины в окладистой бороде. – Ну захватят они нас, но лишатся ведь большего. Ну не смогут их маги сами сделать благой эйтавиор. У них суть не та. Проклятая, гнилая сущность. Даже зелья их травные все с какой-то побочкой.

- А что им мешает сделать нас рабами и брать наши травы? – не унималась молочница.

- А-а, - кузнец махнул рукой. – Ну возьмёт их ведунья наш жмых… да хоть на мазь для роста волос.

- Дак и сделает мазь.

- Сделает. Только от неё или кожа лупью пойдёт, или глаз покраснеет. Или несварение случится.

- Ой, наговариваешь тоже, - сухопарая молочница тоже махнула рукой. – У меня племянница в Майне… - она воровато оглянулась, поманила пальцем кузнеца и что-то зашептала ему на ухо.

Дайна отошла от прилавка, чтобы не подслушивать посторонних и не забивать себе голову сплетнями и небылицами. Отправилась за сыром и молоком к другому лотку. Однако с той поры Хардракар начал занимать её ум.

Выяснить о соседней стране удалось немного:

«Например тот факт, что я вряд ли там когда-либо окажусь».

Межстрановой туризм здесь был не в чести. Хотя до границы всего день пути, а город Майн вообще был поделен между Авеанной и Хардраком на две равные части. В середине его, по слухам, располагалась ярмарочная площадь. Там же была устроена и таможня для крупных партий товаров, через которую шла торговля между странами континента.

«Странный если подумать мир: один континент, один океан и две страны, равновеликие по территории. Или мне что-то не договаривают? Потому что сами не знают?»

Книг в их доме не было. Мама рассказывала о каком-то старинном фолианте со сказками, которые она читала на ночь маленькой Дайне. Но когда Дайна выросла, а у маминой сестры родился сын, эту книгу передарили ему.

«Разумный подход. Здесь вообще избегают перепроизводства. Любители экологии и веганы оценили бы Авеанну,» - Дайна почесала лоб, ещё больше размазывая прилипшую к коже пыль.

Последний рядок с вечелицей закончился. Она переглянулась с родителями, у которых, как и у неё, корзины полнились желтыми метёлками. Они одновременно поднялись и направились вслед за прочими сборщиками, окончившими работу, в приёмный барак.

Сегодня им попалось плодородное поле, Дайна собрала больше требуемого, значит получит премию. А она как раз присмотрела на рынке бумагу и набор разноцветных грифелей. В последние дни почему-то хотелось рисовать.

«А ещё чипсов, геля для душа с запахом клубничной жвачки и смартфона в силиконовом чехле, в котором раньше была «вся жизнь». Но похоже, лучше скорее забыть, что такое смартфон и клубничная жвачка».

Прель

- Каролина! – проорал отец из общего зала. – Где ты там застряла?! Господа за пятым столом заплесневеют, пока дождутся сидра!!

- Иду! – крикнула Каролина из погреба, оторвавшись от страстного поцелуя. – Слышал, Йоло? Меня уже потеряли.

Поправив сползшую с плеча лямку передника, глянула на грудь, убеждаясь, что горловина платья не развязалась. Ловко подхватила с бочки поднос, на котором уже стояли приготовленные пузатые бутылки, и живо побежала по лестнице, ведущей из погреба прямо в зал.

- Где ты пропадала? – буркнул стоящий за стойкой отец, натирая стакан.

Каролина не ответила. Потому что знала: ворчит он лишь для острастки. Будучи человеком, который через слово жалуется, как тяжело тянуть на себе трёх дочерей, трактирщик Бробб смотрел сквозь пальцы на всё, что хоть немного напоминало попытки дочек отыскать себе мужей.

Эта тема с мужьями уже бесила.

В человеческом мире ей наоборот говорили: рано тебе замуж, всего-то 20 лет, сначала на ипотеку заработай, и получи уже наконец диплом хотя бы о заочном высшем образовании. Здесь же «отец» ежедневно напоминал, что пора бы уже покинуть родительское гнездо. Причём угощал он подобными отповедями не только Каролину, которой, к слову, повезло «проснуться» в этом мире в теле ровесницы, но и сухопарую Бригитту, которой на днях минуло 25, и 23-летнюю пухленькую Нору.

Но если Бригитта на правах единственной наследницы могла не париться по поводу «мужа» – трактир по любому прокормит, да и Нора могла не волноваться – Бригитта любит её и всегда даст работу сестре, то Каролина каждый раз от этих разговоров чувствовала дурноту.

Сёстры недолюбливали её. Наверное, потому что завидовали красивому лицу и фигуре, которые в этом мире стали ещё лучше, чем на Земле, и которые не портил ни странный чепец, ни бесформенное платье серо-бурого цвета, ни стоптанные башмаки. Подумаешь, башмаки и ужасное платье. Каролина усердно работала, чтобы скопить на новую пару ботинок, а платье туго подпоясывала передником бледно-зелёного цвета.

А ещё она улыбалась. Много и часто. Посетителям нравился её легкий нрав. Отец удивлялся, в кого она такая пошла. Сёстры – скрипели зубами. И всё чаще пакостили.