Дэнни нет в живых. Он покончил с собой. Он унес в могилу все свои секреты.
Когда любишь кого-то так сильно, до безумия, как я, очень сложно по щелчку пальцев взять и приказать сердцу, чтобы оно перестало ныть.
Но, врать не буду, несколько раз я пыталась — когда на меня накатывало совсем уж черное отчаяние.
Насколько я понимаю, следствие по факту получения взяток заходит в тупик, но счет Дэнни в «Бэнк оф Америка» продолжает оставаться замороженным.
А вот счет в Первом национальном банке остается нетронутым. Следуя совету Карлы, я ни словом не обмолвилась о нем полиции. Карла считает, что мне следует затаиться и ждать, а если полиция найдет счет — черт с ним, пусть замораживают. Только они и не рвутся искать — им выгоднее, чтобы вся история, связанная с Дэнни, поскорее поросла быльем. Клара в этом уверена. Какой смысл подставлять себя под бичи журналистов, когда козел отпущения мертв и на него не спишешь все грехи?
Само собой, Карла не хочет выпускать джина из бутылки, предоставляя полиции очередное доказательство вины Дэнни. Мы играем с огнем? Возможно, но мне плевать — я слишком зла на департамент полиции Ньюпорта.
Ну а пока жизнь идет своим чередом. День за днем.
Я ложусь спать, просыпаюсь, гуляю, ем, пью.
Я прихожу к выводу, что работать на дому сейчас не самая лучшая мысль, и возвращаюсь в офис на Манхэттене, куда езжу четыре раза в неделю.
Можно сказать, что жизнь моими неимоверными усилиями входит в привычную колею, хотя сейчас понятие «привычная колея» для меня очень относительно.
Вместо того чтобы погрузиться в бездны отчаяния, я пытаюсь бороться. Стараюсь жить дальше. А помогают мне в этом и старые друзья, и те, с кем я познакомилась совсем недавно.
Я имею в виду Карлу, Кайла, Бада и кое-кого из коллег.
Осознание, что я постепенно прихожу в себя, появляется месяца через три после гибели Дэнни. Карла сообщает, что ее подруга сдает квартиру в южной части Манхэттена — нужно уехать на несколько месяцев, чтобы посидеть с заболевшей матерью, — и готова на цену, значительно ниже рыночной.
Несмотря на то что теперь со вторника по пятницу мне надо ездить в офис аккурат на Манхэттене, когда дело доходит до переезда, я вдруг понимаю, что не хочу покидать квартиру. Да, случившееся в ней ужасно, но с ней связаны и светлые, радостные воспоминания.
Мое отношение к этой квартире на Лонг-Айленде настолько же противоречиво, как и мои чувства к Дэнни.
Теперь я даже могу смотреть на это чертово окно у себя дома, и при этом у меня не возникает ощущения, что пол уходит из-под ног, нет и желания спрыгнуть с балкона самой. В те моменты, когда я полностью беру себя в руки, обвинения, выдвинутые против Дэнни, кажутся смехотворными, и я преисполняюсь уверенности, что мой муж был честным человеком. Именно это постоянно мне твердят Кайл, Карла и Бад.
Карла обожает напоминать, как дурно полиция обошлась и со мной, и с Дэнни, который находился в состоянии чудовищного стресса.
Мне очень хочется верить, что Дэнни подставили. Но при этом я понимаю, что скорее всего тешу себя иллюзиями: вся история — прямо как из кино. В жизни такого не бывает.
С другой стороны, Кайл предполагает, что Дэнни пытался копаться в деле, которое полиция закрыла и в которое не хотела, чтобы кто-то совал свой нос. Кайл настаивает, что в деле были замешаны очень влиятельные люди. Более того, у него появляется версия, что кто-то, желая скомпрометировать Дэнни, просто открыл на его имя счет — вот вам и доказательство, что коп получал взятки.
Карла изо всех сил пытается помочь мне во всем разобраться, но всему есть свой предел. У нее очень мало связей в здешнем полицейском департаменте. С тех пор как мой адвокат переехала на Лонг-Айленд, она намеренно избегала дел, связанных с полицией, — просто чтобы не усложнять себе жизнь. Работа на Манхэттене выжала из нее все соки.
По ее совету я обращаюсь за помощью к нашему общему другу Дэвиду. В бытность журналистом Дэвид, в частности, занимался расследованием финансовых преступлений. Я прошу его разузнать о счетах Дэнни все, что только можно.
Пока ему похвастаться особенно нечем, но мне легче засыпать по вечерам, зная, что кто-то трудится над тем, чтобы обелить имя моего мужа.
А я тем временем продолжаю жить дальше.
Каждое утро сажусь на поезд, выхожу из него на Пенсильванском вокзале, откуда быстрым шагом добираюсь до офиса на Парк-авеню, где ухожу с головой в работу. Когда наступают выходные, я провожу время с Карлой или Кайлом, которые, чередуясь друг с другом, стараются, чтобы я не оставалась надолго одна.
По субботам я обычно с Карлой. Забавное дело, она начинает вести себя со мной, словно я практикантка: берет на встречи с клиентами, просит, чтобы я высказывала свои соображения по тому или иному делу… Расплачивается она со мной пивом, уверяя, что все это для моего же блага. В происходящем есть свои плюсы — я как раз редактирую пару детективных триллеров и теперь, благодаря Карле, куда лучше разбираюсь в юридических терминах, которыми они изобилуют.
У Карлы бурный роман с некой женщиной, которую она неизменно называет «занозой в заднице». Мне пока ни разу не довелось повстречать эту Занозу, но, насколько я понимаю, она безумно сексуальна, обворожительна и при этом чудовищно ревнива. Как ни странно, Карлу это совершенно не беспокоит, а я то и дело ее спрашиваю: не боится ли она проснуться как-нибудь ночью и обнаружить над собой возлюбленную с занесенным ножом.
С Кайлом, конечно, поспокойнее. Мы с ним сдружились, и, как часто бывает, когда люди знакомятся при крайне странных или донельзя необычных обстоятельствах, наша дружба куда крепче, чем кто-либо мог подумать. Он потерял сестру. Я потеряла сестру. О них мы практически не говорим, хотя мы их любили. Сходные утраты придают дружбе особую силу.
Кайл признался, что все еще не может прийти в себя после гибели Лорин. Я его прекрасно понимаю. Прошел год после того, как не стало Нив, прежде чем я нашла в себе силу говорить о ней.
О том, что случилось с моей сестрой, мало кто знал. Лишь родственники. Первым, кому я открылась, был Дэнни.
Самое ужасное заключается в том, что, по словам Кайла, в случае с Лорин так и не удалось добиться справедливости. Никого не посадили. Даже суда не было.
И теперь ничего не изменишь. Кайл в этом уверен. Дэнни мертв. Все кончено.
Иногда я поражаюсь, как у него получается жить дальше, нося в себе эту боль. Впрочем, в такие моменты мне приходит в голову, что, скорее всего, то же самое другие думают, гладя на меня.
На смену лету приходит осень, а потом — я и глазом не успеваю моргнуть, уже канун Рождества. Первое Рождество без Дэнни.
Сама не знаю, кто первым предложил посидеть на рождественской неделе в ирландском пабе. Бад уверял, что идея принадлежала ему — мол, захотелось наведаться к конкурентам и позаимствовать у них идеи по оформлению и меню, но лично я убеждена, что мои друзья, сговорившись, решили устроить для меня настоящий праздник.
Итак, мы (Карла, Кайл, Бад и я) сидим в баре и пытаемся вести себя как ни в чем не бывало, будто Дэнни никогда не существовало в природе.
— И как твоя родня отреагировала, когда ты решила не лететь домой на Рождество? — спрашивает Карла.
— Ой, не вспоминай, — отмахиваюсь я.
— А почему ты все же решила остаться на праздники? — удивляется Бад. — Твоя сестра — само очарование.
— Это точно, — соглашаюсь я. — Увы, не могу сказать то же самое о своих родителях.
— Что имеем, не храним, потерявши, плачем.
— И где ты такого нахватался? Прочел в отрывном календаре?
— Да так, выражение есть такое.
— Если ты хочешь, чтобы я пришла к тебе в бар на рождественский ужин, перестань выпихивать меня в Ирландию.
Кайл, услышавший все это, едва не давится «Гиннессом».
— Тебя смущает ужин в моем баре? — спрашивает Бад.
— А что там будет?
— Традиционное рождественское жаркое.
— Умоляю, Бад, — я прихожу Кайлу на помощь, — скажи, что входит в это жаркое?