Элли опасалась, что все рождественские праздники только и будет делать, что переживать из-за Лорин, однако ей все же удалось отвлечься. Большую часть каникул она провела на территории кампуса — помогала студентам готовиться к экзаменам, работала в библиотеке над кандидатской, организовывала досуг для разных гостей университета. Ее любимые профессора обожали приходить на рождественские встречи выпускников, на которые, как правило, съезжались отличники. Таких в этом году заглянуло немало.

Одним словом, Элли не сидела без дела, хотя свободного времени, чтобы порой возвращаться в мыслях к Лорин и ее беде, у нее тоже хватало.

Элли с радостью отправилась на неделю домой в Провиденс — ей просто хотелось хоть ненадолго убраться из Гарварда и позабыть на пару дней обо всех своих тревогах. Впрочем, дома не все прошло гладко. Мама не имела ничего против того, что ее дочка учится в Гарварде, более того, она этим гордилась, но при этом рассчитывала, что Элли сразу же после окончания университета пойдет работать. Она никак не желала понимать, что ученая степень откроет дочери целый мир. В глазах матери Элли стала вечной студенткой, одной из тех, что навсегда застревают в своей альма-матер. Такие, само собой, никогда не смогут помочь своим родителям, которые с огромным трудом выбились в средний класс.

Отца Элли мало занимало то, как идут у нее дела, поскольку сфера его интересов ограничивалась выпивкой и вечерними спортивными передачами по пятницам.

Когда в первый день нового года Элли вернулась обратно в Гарвард, она была бодра — у нее в голове сложился новый план, как помочь Лорин. Единственное, что сейчас ее тревожило, да и то не особенно, — восемь непрочитанных сообщений от ее бывшего парня, скопившихся в ящике электронной почты. Элли заблокировала его телефонный номер, но как-то не подумала про адрес электронки.

Она быстро просмотрела письма. Одно за одним.

Извинения за извинениями.

В каждом письме одно и то же.

«Ты все неправильно поняла. Это не то, что ты думаешь. Элли, давай поговорим. Дай мне объясниться. Давай ты посмотришь на это дело иначе».

Чего тут объяснять?

Лорин Грегори всего восемнадцать!

Как можно смотреть иначе на то, что с ней случилось? Плевать, что там себе пыталась внушить несчастная первокурсница. И что думает ее бывший, неважно.

Элли стерла все сообщения, надела пальто, взяла сумку и отправилась в бар «Высота», располагавшийся на территории кампуса — там ее ждала профессор Мюллер, некогда являвшаяся куратором самой Элли.

С Люси Мюллер, которая теперь преподавала на юридическом факультете, Элли стала довольно близко общаться, когда перед вторым курсом переехала в новое общежитие. Однажды Люси отвела ее в сторону и отругала за то, что Элли слишком нежничает и церемонится со своей соседкой — наглой сучкой, отравлявшей всем существование с самого начала занятий на первом курсе. Их снова заселили в одну комнату.

— Не хочу лишних проблем, — пояснила Элли.

— Догадываюсь! — хмыкнула Люси. — Но если тебе нужна помощь, почему бы не сказать об этом мне? Уверяю тебя, проблема быстро разрешится — тихо, просто сама собой.

Люси слов на ветер не бросала: соседка довольно быстро перебралась в другое общежитие — вероятно, получила предложение, от которого невозможно отказаться. Элли оставалось только догадываться, как ее куратору удалось это провернуть, но она твердо запомнила: к Люси смело можно обращаться в трудной ситуации.

Именно к ней направилась Элли два года спустя, в самый жуткий период своей жизни. Люси и тут протянула ей руку помощи, хотя уже давно не являлась ее куратором. Тогда Люси сказала, что опекать своих студентов — ее святой долг.

С тех пор они подружились.

Еще до того, как Элли пришла, Люси успела заказать бутылку калифорнийского шардонэ. Они выпили за Новый год и чуть-чуть поболтали о кандидатской Элли. Когда эта тема себя исчерпала, Люси поделилась последними факультетскими сплетнями и байками. А потом, явно приметив то ли к концу первого бокала, то ли еще до того, как они приступили к вину, что с Элли творится что-то неладное, поинтересовалась, глядя поверх сдвинутых на кончик носа очков:

— Да что с тобой? Диссертация у тебя продвигается, а если вдруг дело застопорится, ты можешь попросить об отсрочке. У тебя же руководитель Айкен, так? Она тетка справедливая, запросто пойдет навстречу.

— Да, с диссертацией я чуть подзадержалась… Из-за… ну, в общем… из-за своих дел…

— Хочешь сказать, из-за своих подопечных? И что там случилось? Наркотики, беременность, проблемы с успеваемостью?

Элли тяжело вздохнула.

— У меня одна студентка попала в беду, — на — чала она. — Не по своей вине. Я посоветовала ей рассказать обо всем одному парню… Ну… скажем так… это была не самая моя лучшая идея. Вот скажи, Люси, у тебя есть среди знакомых хотя бы один человек, про которого ты можешь сказать: «Я его знаю как облупленного»?

— У взросления есть по крайней мере один огромный плюс. Ты понимаешь, как скверно разбираешься в людях. Да и не только в них. Все на свете порождает массу вопросов. Сперва ты это осознаешь, а потом учишься с этим жить. Как говорила одна из героинь «Игры престолов»: «Ничего-то ты не знаешь». Мудрейшие слова.

Элли грустно улыбнулась. Люси попала в самую точку.

— Мне очень хочется ей помочь, — со вздохом произнесла Элли. — Ей непременно надо с кем-нибудь поговорить. Можно с полицейским или юристом, но это не принципиально. Ей в первую очередь требуется душевная поддержка, ей нужно выговориться. Она пытается жить дальше как ни в чем не бывало, но я-то знаю: у нее не получится. Она будет есть себя поедом, пока… пока…

Недоговорив, она развела руками.

— Кто будет есть себя поедом? Она себя или ты себя?

— Мы обе, — честно ответила Элли, глядя Люси прямо в глаза.

— А вот сейчас поаккуратней, — подняла палец Люси. — Мы очень часто приписываем другим людям наши чувства. Например, чтобы избавиться от чувства вины тебе… Хм, а ты чувствуешь себя виноватой?

— Еще как, черт подери, — с этими словами Элли взялась за бутылку и снова принялась наполнять бокалы.

Она вышла из бара чуть навеселе и распрощалась с Люси у статуи Чарльза Самнера[20]. Теперь у Элли имелся номер телефона юриста — толкового и заслуживавшего всяческого доверия. Она отдаст этот номер Лорин через несколько дней, как только первокурсница вернется в кампус.

Когда Элли дошла до Гарвард-Холла, ее кто-то окликнул.

Обернувшись, девушка обнаружила, что к ней быстрым шагом направляется профессор Бэйрен. Прядки редких волос, обычно прикрывавшие его лысину, сейчас развевались на ледяном ветру.

— С Новым годом, — запыхавшись, промолвил он, нагнав Элли.

— Вас так же, — ответила та.

— Я очень надеялся где-нибудь перехватить вас. Я проверял экзаменационные работы.

— Сегодня?

Профессор посмотрел на нее ничего не выражающим взглядом и ответил:

— Все Рождество. Да, я требую от студентов педантизма и пунктуальности, но к себе я не менее строг.

Элли ощутила, как ее охватывает очень нехорошее предчувствие. Она догадывалась о ком сейчас пойдет речь. Профессор не обманул ее ожиданий.

— Лорин Грегори, — отчеканил Бэйрен.

— Неужели она завалила экзамен? Я точно знаю, что она его писала. Я сама ее привела в аудиторию.

— Я заметил. Согласитесь, когда куратор чуть ли не силком приводит свою подопечную на экзамен, это говорит о студентке не самым лучшим образом.

Элли вздохнула, очень громко, весьма недвусмысленно показывая, что устала от этого разговора. Профессор, судя по выражению его лица, был неприятно поражен столь некультурным поведением.

— Пожалуй, нам стоит возобновить разговор, когда вы будете чуть менее пьяны, мисс Саммерс.

Элли хотелось в ответ сказать, что на часах — девять вечера, на календаре — первое января, и она всего-навсего выпила два, пусть и больших, бокала вина. Но на этот раз Элли прикусила язык. Сейчас гораздо важнее было узнать, как Лорин сдала экзамен.