Бен мне никогда особо не нравился, но сейчас к легкой неприязни добавляется чувство иного рода. С появлением детектива я начинаю ощущать тревогу.

Все складывается из мелочей. Я обращаю внимание, как он буквально заставляет себя смотреть мне в лицо. Когда же мы все же встречаемся глазами, он будто смотрит не на меня, а сквозь меня.

Мы идем рядом.

— Дэнни ходил к психиатру, — говорю я.

Ни слова в ответ.

Да, блядь, что ж такое!

— Значит, ты знал.

— Я был его напарником.

— А я была его женой.

Бен вздыхает.

— Мы проводили вместе по десять-двенадцать часов в сутки. Мне приходилось прикрывать его, когда он пропадал по пятницам.

— А про другие дни, кроме пятницы, ты не хочешь рассказать? Может, по вторникам у него были бурные свиданки с богатой вдовушкой? А по четвергам он участвовал во встречах общества анонимных игроманов?

— Не надо, — говорит Бен.

Мы доходим до нашего дома.

Сперва сама того не осознавая, я направляюсь к месту, расположенному аккурат под моими окнами.

Бен понимает, что останавливать меня уже поздно — нас разделяют добрые десять метров.

— Эрин! — окликает он, но я почти добралась до цели. Меня словно громом поразило осознание, что я так еще и не видела места, где погиб мой муж.

Полицейские уже сняли заградительные ленты.

Кровь смыли.

Я гляжу на мостовую, силясь представить, как он тут лежал. Тщетно. Никаких следов, свидетельствующих о случившемся. И все же я стою на том самом месте, где Дэнни испустил свой последний вздох.

— Почему он был под следствием? — спрашиваю я.

Со стороны может показаться, что это место лишает Бена самообладания куда сильней, чем меня.

— Эрин, к чему это? Зачем это ворошить? — спрашивает он.

— Я хочу это знать, — твердым голосом отвечаю я.

— Блядь, да пойми! Будет лучше, если он останется в твоей памяти таким, каким ты его знала. Ты будешь вспоминать о нем…

В голосе Бена слышится такая ярость, что я невольно отшатываюсь от него.

Он тут же берет себя в руки. Он отворачивается, и в свете фонарей, окружающих дом, я вижу, как в его глазах блестят слезы.

— Я не хочу о нем вспоминать, — шепчу я в ответ. — Если вспоминаешь о человеке, значит, его больше нет. Бен… я умоляю тебя… Я… ты пойми, я сейчас в каком-то подвешенном состоянии… Словно время остановилось. Нельзя… нельзя говорить такое, что ты сказал, и на этом умолкать. Объяснись! Почему Дэнни был под следствием? Что у него творилось в голове, когда… когда он решился на такое?

— Ты же знаешь, это не поможет, — отвечает Бен, и я по голосу слышу, что он готов уступить. — Что бы я тебе сейчас ни сказал, это не даст тебе того, что ты хочешь. Это его не вернет. — Я молчу и жду — Помнишь дело, которое Дэнни вел в прошлом году? — с явной неохотой начинает Бен. — Про парня, которого обвиняли в убийстве девушки в Бабилоне.

Я хмурюсь, силясь восстановить в памяти подробности дела. В кустарнике неподалеку от Фостере-Крик было обнаружено тело восемнадцатилетней девушки, которая была кем-то задушена. Все это случилось всего через несколько месяцев после того, как мы с Дэнни поженились. Расследование поручили Дэнни, и он нашел убийцу, хотя впоследствии говорил мне, что не заслуживает всех тех дифирамбов, которые ему пели. Дуэйн Миллер был из местных. Чернокожий наркоман начал приставать к девушке у достаточно популярного бара, требуя денег. Это видело несколько человек. Когда она открыла кошелек, чтобы дать ему десятку, Дуэйн заметил в нем еще и несколько полтинников. Он пошел за девушкой, дождался, когда они окажутся в местечке потише, попытался вырвать у нее из рук сумочку, а когда жертва стала сопротивляться, решил ее прикончить. Полиция обнаружила сумочку в пятистах метрах от тела. Внутри все было на месте, кроме денег.

— Делом Дуэйна Миллера заинтересовалась группа «Справедливость», — продолжил Бен.

Я сглатываю.

Группу «Справедливость» основал один человек, получивший двадцать пять лет за торговлю наркотиками. Продавал он их в не очень больших объемах, а серьезный срок получил из-за того, что, будучи рецидивистом, нарушил «закон трех ошибок»[15]. Этот человек занялся в тюрьме самообразованием и пришел к выводу, что раз у него была мать-наркоманка, раз его избивали и унижали в нескольких приемных семьях, которые он сменил, раз государству всегда на него было плевать, то суду, сразу после его первого преступления, следовало принять во внимание все эти факты и пойти на соответствующие меры, которые смогли бы предотвратить его дальнейшую преступную деятельность.

Дэнни всегда оставался человеком справедливым и знал, что жизненные коллизии порой заставляют человека идти на преступление. Его семья жила бедно, и он, как никто другой, прекрасно понимал, как силен порой соблазн сдаться, пойти не той дорогой и в результате попасть в неприятную историю.

При этом всякий раз, когда заходила речь о нарушении закона, Дэнни любил повторять, что есть разница между подлинной причиной преступления  и попыткой это преступление оправлять. Да, жизнь у Дуэйна Миллера была не сахар. Но этот факт не давал ему права лишать другого человека жизни.

— Ну и?.. — поторопила я Бена.

— «Справедливость» только тогда берется за дело, когда уверена, что его выиграет, — отозвался Бен. — В ходе судебных слушаний возникли кое-какие вопросы.

— У кого возникли? К кому?

— Вещественных доказательств вины Миллера у нас не было. У окружного прокурора имелись определенные сомнения в искренности признательных показаний, которые получил Дэнни от Дуэйна. Дежурный как раз вышел из комнаты для допросов. Я тоже то выходил, то заходил. Такое впечатление, что…

Он замялся.

— Говори, раз начал.

— Создавалось впечатление, что Дэнни воспринял это дело очень близко к сердцу. Ну, будто он был уверен, что убийца именно Миллер, и… кое-что подтасовал.

Нет. Не может быть.

Дэнни никогда не стал бы заставлять невиновного человека брать на себя преступление. Даже если расследование напомнило ему о происшествии, случившемся с очень близким ему человеком.

— Может быть, именно это… Ну, я не знаю… — Бен снова мнется. — Может, он думал именно об этом, когда решился на свой поступок?

— Это… это… — я никак не могу подобрать правильные слова. — И это все? Да, я понимаю, тут есть о чем переживать, но это недостаточно для того, чтобы решиться наложить на себя руки. Я в этом уверена. Вы с ним разговаривали об этом деле? Ты говорил ему, что все обойдется и на Дэнни ничего не накопают?

Бен сглатывает, я внимательно на него смотрю и чувствую, как душа уходит в пятки.

— Тем утром… Бен, я ввдела, как он на тебя посмотрел. Словно ты его очень подвел. Ты„. Ты отказался его прикрыть? Он же был твоим напарником!

— Эрин, все очень сложно, — Бен склоняет голову.

Я хожу взад-вперед, в голове осиным роем жужжат мысли. Я не могу себя унять. Нет, этого все равно мало, этого недостаточно. Даже если Бен отказался поддержать моего мужа…

Я поворачиваюсь к Бену лицом.

— Что ты от меня скрываешь?

Я…

В воцарившейся тишине откуда-то сверху из открытого окна до меня доносятся звуки музыки. Это Билли Джоэл — «Piano Man». Молчание затягивается, секунда следует за секундой. Мое сердце бьется все чаще, а во рту становится все суше.

— Слушай, Эрин, — наконец, говорит Бен. — Знаешь, как говорят? Не задавай вопрос, ответ на который тебе не понравится.

Я отшатываюсь. На смену волнению приходит ярость.

— Что это значит? Господи, Бен, Дэнни, конечно, нельзя назвать образцовым служакой, но в коррупции он точно замешан не был.

— Эрин, ну подумай сама. Ты же его знала. Неужели из всех людей именно ты станешь уверять, что Дэнни все делал по правилам?

Я уклоняюсь от ответа.

Да, я знаю, Дэнни далеко не во всем соответствовал образу идеального полицейского из детской книжки.

И это знание тяжким грузом ложится на мои плечи.