Я вставляю ключ в замочную скважину и поворачиваю его — совсем как в самый обычный день.

Затем переступаю порог и захожу в квартиру.

Я даю себе обещание не кидать первым делом взгляд на окно. Естественно, именно туда я сразу и смотрю.

А потом опускаюсь на колени.

Боль в животе такая сильная, что кажется, я вот-вот обделаюсь, причем одновременно меня еще и вырвет. Я подаюсь вперед, одной рукой опираюсь о паркетный пол, другой прикрываю рот, сглатываю подступившую к горлу желчь. Когда дыхание восстанавливается, а перед глазами перестает плыть, снова поднимаю взгляд на окно.

Тогда оно было открыто. А будь оно закрыто? Дэнни пришлось бы его открыть, это бы заняло у него какое-то время. Может, мне бы его хватило, чтобы остановить мужа?

Я присаживаюсь на пятки и осматриваюсь.

В квартире все неуловимо поменялось. Вещи тут трогали, сдвигали, осматривали, а потом ставили на место.

Внезапно в голову приходит одна мысль. Я поспешно встаю и бросаюсь в ванную комнату.

Дэнни, перед тем как все случилось, только что помылся. А что, если он мне оставил что-нибудь в ванной? Послание? Знак?

Воображение рисует записку, начертанную пальцем на запотевшей дверце душа.

Блядь, я схожу с ума.

Мгновение спустя я стою, наклонившись, и прижимаюсь лбом к фарфоровой раковине.

В моей руке бритва Дэнни, меж лезвий виднеются волосинки.

Он брился. Брился перед тем, как покончить с собой.

Чуть позже, во второй половине дня, я принимаю решение подыскать юриста.

Дело в том, что квартира у нас с Дэнни была в рассрочку, а я хочу переехать. Но за квартиру надо расплачиваться еще полгода, а я эту сумму не потяну, если придется заодно снимать еще и другое жилье.

Помимо этого надо уяснить мои права на пенсию Дэнни, да и вообще понять, полагается ли ему пенсия, принимая во внимание тот факт, что он был, если верить Бену, объектом внутреннего расследования.

Да и вообще, в этой стране на удивление любят сутяжничество. Может, стоит не отставать и подать в суд на полицейское управление Ньюпорта?

Если я поняла Бена правильно и Дэнни находился на работе под подозрением, я обязана получить ответ на вопрос: а не это ли спровоцировало стресс, которого мой муж в итоге не выдержал?

Поймите правильно, меня беспокоит не только сумма компенсации за моральный ущерб. Мне хочется реабилитировать себя в собственных глазах. Если я узнаю, что это начальство довело мужа до самоубийства, меня не будет так сильно терзать чувство вины, что я не уберегла Дэнни.

Проблема в том, что знакомых юристов у меня нет. Адвокаты, занимающиеся вопросами защиты чести и достоинства, услугами которых мы иногда пользуемся в нашем издательстве, в данном случае вряд ли помогут.

Я звоню одному из наших авторов — Дэвиду Фоксу, который живет и работает в Нью-Йорке. По моим сведениям, у него очень обширные связи.

— Эрин, — произносит он, и в его голосе столько искреннего сострадания, что я едва сдерживаю слезы. — Мы уже знаем, что у тебя случилось. Чем я могу помочь?

— Сейчас… сейчас я не могу подолгу разговаривать, — выдыхаю я в трубку. Я знаю: Дэвид человек чуткий и не станет лезть с расспросами. Возможно, он даже рад, что я не собираюсь сейчас донимать его своими переживаниями. — Мне… похоже, нужен юрист. Желательно, чтоб у него был офис где-нибудь радом. И чтоб он знал, как общаться с полицией.

Некоторое время Дэвид молчит и размышляет.

— Есть у меня одна дама на примете. Хватка — стальная, как у питбуля. Я с такой в огонь и в воду бы пошел. Когда-то давным-давно я ей помог. Адреса у меня нет, но я знаю, что она пару лет назад перебралась куда-то в ваши края.

— Просто скажи, как ее зовут, а я уж сама найду.

Он диктует имя и фамилию, после чего еще раз предлагает помочь всем, что в его силах.

Я едва успеваю повесить трубку, прежде чем разрыдаться.

Оставив Таню с Глорией в гостинице, я долго брожу по Патчогу, силясь отыскать на «Гугл-карте» офис юриста, которую порекомендовал Дэвид. Соглашусь, это достаточно странный способ, но сейчас я только и делаю, что совершаю нелепые поступки, словно разум отказывается мне подчиняться. Например, вместо привычной спортивной обуви я надела дешевые шлепанцы, и натерла мозоли, причиняющие адскую боль.

В окне офиса Карлы Дельгадо красуется ее фотография. Так себя рекламируют местные юристы. На фотографии улыбающаяся женщина со скрещенными на груди руками, одетая в серый деловой костюм и явно в очень дорогую белую блузку. Вроде бы и дружелюбная, но при этом опасная, настоящая тигрица. Видать, именно это хотел передать фотограф, когда делал снимок.

На лице Карлы проступает весьма знакомое мне выражение: да снимай уже, черт подери, и дай наконец заняться делом!

Я сама такая.

Улыбка узнавания чуть приподнимает уголки моих губ. Делаю несколько шагов назад по тротуару, окидываю здание взглядом. Двухэтажное, чистенькое, на окнах — светло-серые жалюзи. Все достаточно камерное, но все же создается впечатление, что тут работает профессионал.

Зайдя внутрь, я обнаруживаю в офисе особу в джинсовых шортах и клетчатой рубашке, низ которой завязан в узел в районе живота. Ее темные, почти черные волосы наскоро собраны в узел на затылке. Женщина стоит на четвереньках и раскладывает по стопкам бумаги, лежащие на полу.

Она очень похожа на даму с фотографии. Наверное, сестра, либо родная, либо двоюродная, — секретаршей тут работает.

— Простите, а я могу увидеть Карлу? — спрашиваю я.

— Вы сейчас на нее и смотрите, — отвечает женщина и присаживается на корточки.

Я растерянно моргаю.

Она улыбается.

— Я тут порядок решила навести, завтра у меня суд, — поясняет черноволосая, ввдя на моем лице сомнение. Потом встает, вытирает руки о шорты и протягивает правую для рукопожатия. — Сейчас ведь уже есть шесть?

— Господи! — я хлопаю себя по лбу. Рабочий день закончился, и она, должно быть, уже закрылась. — Простите. Я, пожалуй, пойду.

Женщина меряет меня пристальным взглядом, и, по всей видимости, ей удается что-то разглядеть.

— Нет, так дело не пойдет, — возражает она. — Вас ведь что-то же сюда привело? Вряд ли у вас просто-напросто внезапно возникло желание отвлечь меня от подготовки к слушаниям.

Она кидает взгляд куда-то вверх, и я издаю беззвучный стон. На ее шее я вижу крошечный нательный крест.

Я тут же начинаю сомневаться, что Дэвид порекомендовал человека, который мне подходит, но слишком неловко просто извиниться и уйти. Вежливость. Чрезмерная вежливость. Слыхала, она и до смерти может довести. Моя бабушка из вежливости не смела тревожить нашего семейного доктора из-за опухоли в одной из своих грудей, при том что опухоль была размером с небольшую планету. «У него и так полно работы, чего беспокоить человека по пустякам».

— Я… вас… Вас порекомендовал Дэвид Фокс. Я его редактор. Из издательства «Феникс».

Тень улыбки на ее губах.

— Друзья Дэвида — мои друзья.

Я открываю рот и снова его закрываю. Я никак не могу решить, с чего начать.

— Может, кофе? — предлагает Карла.

У меня во рту давно уже не было и маковой росинки, кроме кренделя с утра. Я держусь на ногах исключительно за счет адреналина и нежелания смириться с тем, что со мной произошло.

— Да, пожалуйста.

— Идемте.

Она придерживает для меня дверь, и я в некой растерянности снова выхожу на улицу.

Карла идет за мной следом, дожидается, когда дверь закроется за ней, но не запирает ее. Мы проходим пару шагов и устраиваемся за столиком на открытой веранде близлежащей кафешки.

— Зачем тратить деньги на кофеварку, когда достаточно постучать в стенку, и тебе уже варят двойной эспрессо? — пожимает плечами Карла.

Нам удается занять один из последних свободных столиков. Стоит ранний вечер, но еще суетно, и в кафе полно народу, который решил посидеть после работы. Я начинаю опасаться, что официанта придется ждать до скончания веков, но тут Карла кричит так громко, что я едва от неожиданности со стула не падаю: