Издевательство! Лучше бы меня защищал Эдгар, обелиском возвышающийся над лощеными аристократами в последнем ряду. Или Густав, также занявший место в зале как обычный зритель. Эти двое спелись не на шутку, умудрившись к утру выбить мне правозащитника. Не знаю, какими уловками, но за пятнадцать минут до начала заседания мне представили моего персонального юриста — щуплого лысеющего мужчину лет тридцати, без энтузиазма носящего чин титулярного советника. Слушая пылкую речь уверенного в победе прокурора, лорд-адвокат лишь грустно моргал и пораженчески вздыхал, игнорируя моё возмущение.

Дайте мне лицензию, я сама себя защищу!

— При таком количестве улик допрос не несет решающего значения, — скривился прокурор, разглядывая меня, как болотную лягушку.

Я демонстративно ухмыльнулась, вызвав у стороны обвинения непроизвольное дерганье плечами. Гадкая ведьма, посмевшая заарканить короля, дезориентировала присутствующих сразу тремя нюансами: абсолютно сонным видом, счастливым блеском глаз и отсутствием страха перед незавидной участью.

Доселе сидевшие на моем месте узники наверняка плакали, рвали волосы на голове или бессмысленно умоляли о помиловании. А я была озадачена лишь одной целью — не дать тонкому шифоновому палантину сползти с шеи, обнажив багровые следы на бледной коже. Неприлично всё-таки, даже перед казнью.

— И-и всё-таки я н-настаиваю д-дать слово моей позда-а-щитной, — собрал волю в кулак адвокат перед властьимущими, вызвав изумленные взгляды у обвинителей.

Да и у меня тоже, что греха таить. На сторону защиты с самого начала поглядывали иронично, с легкой примесью неудовольствия, едва ли не плюясь вслух: «А он здесь зачем?». Его величество тоже вздыхал сожалеюще и недовольно: его сумели уболтать опрометчиво дать мне естественное право на защиту, что затягивало процесс, а ведь фрейлин нужно употреблять горячими, пока не остыли.

— Вы здесь для проформы, — прошипел прокурор, раздраженно плюхаясь на кресло. — Ваше величество, я протестую.

Монарх слегка стушевался. По кислому взгляду Стефана ясно, что слушать меня он не желает, но и отказать не может. Венценосное чело сверлил тяжелым взглядом мой егерь, грозно напоминая — обещан справедливый суд. А какая справедливость без слова подсудимой? Потянув время переглядками с личным секретарем, Его величество откашлялся и коротко бросил: «Только быстрее».

Зал оживился, азартно перекидываясь догадками и гипотезами. Что скажет Её бывшее величество? Раскается или спихнет вину на родственников, отсутствующих в столице? К беспрецедентному суду над бывшей королевой соизволил проснуться весь старший двор. Разумеется, пустили не всех, отдав предпочтение семье монарха, сотрудникам СВБ и особо настойчивым персонам, таким как Эдгар, вооруженный маленьким походным топором. Даже на входе отобрать не сумели, пустили под честное слово не обнажать клинок в присутствии августейшей особы.

Приступим.

— Гхм, прежде всего, господа уважаемые заседатели, — на мою гордую осанку не уставился только слепой. — Пока меня еще не вывели из монаршего двора, хочу пожаловаться на безобразные условия содержания. Мне не принесли с утра кофе.

Зал чуть притих: дворянские выкормыши решили, что ослышались, и дружно подались вперед.

— Кофе? — переспросил прокурор.

В глазах его превосходительства читалось убийственное изумление моей глупостью. Я обвела присутствующих аристократов поистине королевским взглядом и вздернула подбородок.

— Да, кофе. В пункте номер тысяча четыреста тридцать два «Единого свода предписаний для знати» написано, что любой аристократ, ставший фигурантом уголовного дела, имеет те же дворянские права, что и до начала судебного процесса. Право на защиту мне предоставили, благодарю, Ваше величество, — король прикрыл удивление ладонью. — Но не обеспечили меня полноценным приемом пищи, необходимым для активной работы нервной системы.

Зрители примолкли окончательно, переваривая неожиданную претензию, а я мысленно потерла руки.

— Леди Макмиллан, вам есть что сказать, кроме кофе?

— Разумеется, — моё величество независимо дернуло плечом. — Помимо вопиющего нарушения правил проведения судебного процесса, я хотела бы выразить недовольство нарушением моих общегражданских прав. Я дважды обращалась в Службу внутренней безопасности с заявлениями о совершенных преступлениях. Но им не дали ход. Как такое возможно, спрашиваю вас, господа?

Сидящие позади фрейлины, еще месяц назад лобызавшие Авроре ручки и снабжавшие сплетнями, сегодня демонстративно закрылись от меня веерами. Но даже сквозь шелковую узорную ткань видно их ошарашенное недоумение.

— На допросе вопросы задает следователь, — попытался перехватить инициативу обвинитель, пока придворные поднимали с пола челюсти.

Наивный лютик, я же только начала.

— Верное замечание, господин прокурор, — тон занудной учительницы покорежил его превосходительство. — Однако допрос проводится до того, как дело передадут в суд. Здесь и сейчас я реализую дворянское право на мнение первого лица. Вы еще помните, что это? Каждый аристократ имеет право высказаться в свою защиту или попытаться обосновать свою невиновность до того, как вынесут приговор.

— Вы… читали «Единый свод предписаний»? — вытаращился Стефан, впервые проявив настоящий интерес к заседанию.

— А как же, — я охотно заверила присутствующих. — Продолжу, если вы не против. Так как заявление о причинении тяжкого вреда здоровью высшему лорду страны исходило не от самого пострадавшего, а от господина Софита, придворного лекаря… Господин Софит здесь? Отлично. Я требую соблюсти принцип очередности.

— Что вы имеете в виду? — зло переспросил обвинитель, поглядывая на меня кровожадным взглядом.

Ух, надо заканчивать, пока меня попросту не заткнули.

— Что я, как леди монаршего двора, имею приоритетное право на расследование засвидетельствованных мною преступлений. Проще говоря, Служба внутренней безопасности сначала должна удовлетворить мои устные заявления, а потом уже рассматривать заявление главного придворного целителя.

Целитель обнаружился в первом ряду, как истец. Молодой человек не глядел на меня враждебно или ошарашено, скорее посматривал с легкой насмешкой и искренним интересом. Будто его ничего никогда не расстраивало: ни то, что его, без сомнения, приятеля приворожили, ни попытка виновницы отсрочить неизбежное наказание.

— Учитывая все вскрывшиеся процессуальные нарушения, я выдвигаю встречное требование: отложить процесс до устранения выявленных проблем или дружно присягнуть на искренность артефакту истины. Прямо сейчас.

Помимо взаимных признаний и тихого экстаза, подаренного графом, я не выспалась по ещё одной прозаичной причине — до рассвета ломала голову, как потребовать Высшего суда. Это Аврора могла топнуть ножкой и надеяться, что её иск удовлетворят. В моей же ситуации что-то требовать — непозволительная роскошь.

— Вы требуете участия артефакта истины? — странным голосом переспросил сам монарх, не позволив прокурору открыть рта.

— Верно, Ваше величество. Я требую, чтобы каждый из участников процесса поклялся говорить только правду. Пусть нас рассудит Высший суд. Ну или можем всё-таки отложить процесс.

На мысль о попранных дворянских правах меня натолкнул Эдгар. Я переживала о давешнем инциденте с лордом Николасом, на что медведь только отмахнулся: он успел заскочить в канцелярию и занести дежурному адвокату пару тысяч астров. Тот откопал в законах поправку о сроке действия дворянских прав после добровольной передачи земель аристократом. Случилась сто лет назад какая-то совершенно невообразимая правовая коллизия, которую переписали для своего удобства хитрые аристо. «Только чтобы ты не нервничала», — ворчливо пояснил медведь. Вооружившись этой поправкой, адвокат пообещал расшибиться в лепешку, но перевести дело в «разборки между аристократами», если пострадавший всё же обратится к жандармам.

«А что если?…» — идея вспыхнула мгновенно, и ободренный медведь помчался вызванивать Густава. Путем мозгового штурма и привлечения аж трех юридически подкованных книжных червей — друзей губернского секретаря — мы смогли найти несколько процессуальных нарушений. План был зыбок и легко разбивался абсолютной монаршей властью, но попробовать стоило. Густава мы подкупили обещанием всё рассказать позднее и клятвой, что я не совершала никаких преступлений.