Гроб опустили в место упокоения, и Грей покинул траурное действо, с тяжелой душой перевернув страницу прошлого. Молчание кладбища отвечало молчанию мыслей, шаг за шагом Грей писал новую, еще неизвестную ему самому историю.

Он отыскал Ричарда возле могилы Эстель, тот стоял над надгробием, скорбно опустив взгляд. Приближение Грея нисколько его не смутило, Ричи не шевельнулся, словно до сих пор пребывал в уединении.

– Некоторые люди приходят в нашу жизнь, чтобы преподать какой-то урок.

– И чему ты научился за три года? – скептически буркнул Грей.

Ричард нахмурился, не поднимая взгляда.

– Да черт его знает.

Грей ухмыльнулся, Ричи ответил ему улыбкой, и вскоре оба тихо рассмеялись.

– Нет, серьезно. Что ты делал эти три года? – поинтересовался Грей, пока они шли к припаркованному автомобилю с изящным силуэтом. Ричард определенно не бедствовал.

– Я одинокий волк, Грей. Работаю на себя, появляюсь из ниоткуда, как «бог из машины», и так же быстро исчезаю.

– Признаться, ты меня заинтриговал.

– Сильно удивлю, если скажу, что держу приватный паб на пару с приятелем, где беру индивидуальные заказы на… ну, ты понял?

Грей поджал губы и не нашел в словах повода для вопросов. Его не смущало, что Ричард продолжал промышлять убийствами. Похоже, это желтоглазому демону удавалось лучше всего.

– Да, понял. Нет, не удивлен.

Ричард сел за руль, Грей устроился на соседнем сидении. Запах дорогой кожи вызвал дискомфорт, будто Грей марал идеальную чистоту салона и элитные материалы обшивки своим слишком уж простым повседневным видом.

– Иногда думаю о том, что раз спустя столько времени я не нашел своего места в мире, то теперь не найду его никогда, – задумчиво проговорил Ричард. – Моя сила в том, что мне нечего терять, но именно из-за этого жизнь кажется лишенной смысла. Какой-то замкнутый круг.

В чем-то Ричард остался верен себе, и теперь Грей хорошо понимал его мироощущение. Хоть в чем-то они стали единомышленниками.

Забавно, ведь прежде между ними не было точек соприкосновения.

Ричард завел мотор и тронулся в путь.

– Новость об исчезновении Элфорда разнесется быстрее пожара. Фамильяры дважды одержали верх над хозяином, – негромко проговорил он, уставившись на дорогу. – Это событие станет резонансным.

Грей кинул на него недоверчивый взгляд.

– Поверь мне, я знаю о чем говорю, amico[6]. Я, в отличие от вас, прекрасно осведомлен о том, что происходит в мире, который людям не принадлежит.

– Есть повод для опасений?

– Не исключено. Мы нарушили устои, показали, как бывает иначе. Посмотрим. Время расставит все на свои места.

Нина встала перед разнесенной гостиной, теряясь, за что взяться: за перевернутую мебель, оборванные обои, осколки битого стекла на полу. В сложившейся картине хаоса усматривалось столько невыносимого страдания, что нелегко предположить, в чем именно нуждался зачинщик беспорядка: в соболезнованиях или молчании. В конце концов, если Грей когда-нибудь еще решится на любовную связь с человеком, раны станут обыденным делом, и стоило ли каждый раз посыпать их солью своего утешения?

Так или иначе, впереди предстояли работы по восстановлению былого уюта. Сколько бы страшных вещей ни поджидало демонов за пределами дома, он сплачивал их, окружал безопасностью, комфортом. Пока они держались вместе, ничто не казалось страшным. Нина бродила в разрушенной комнате с мыслью о том, как сделать эти стены островом надежды в темные времена, и внезапно ощутила на себе посторонний взгляд.

Кай стоял в арочном проходе, пристально наблюдая за каждым ее шагом.

– Ведешь себя как маньяк, – бросила ему Нина из-за плеча. – Что тебе нужно?

– Чувствовать себя человеком.

Она окинула его презрительным взглядом: Кай был точно сам не свой, и странность его виду придавали не полученные стеклом шрамы, а горящий жутким помешательством взгляд синих глаз.

– Ты сумасшедший.

– Дай мне это!

– Нет! – прикрикнула Нина. – Хочешь испытать счастье – борись за него сам. У тебя для этого есть все возможности.

Кай приблизился к ней, источая угрозу. Безумие в его лице мешалось с раздражением.

– Не забывай, кто вытащил тебя, – шепотом процедил он, насыщая слова отравой. – Да если бы не я…

– Много на себя берешь, – прорычала Нина, не собираясь дослушивать список особых заслуг.

Кай схватил ее за руку, агрессивно сжав запястье. Что ж, Нина не могла отказать ему в желании почувствовать себя человеком. Настоящим человеком, не тем, которого придумал себе Кай.

Когда Кай собирал оружие сам, он ощущал в груди что-то смешанное: с одной стороны, похожее на удовольствие, с другой – на подавленность. Он находил развлечение в смертоносной конструкции, и развлечение очень даже недурное, если бы над этим не висела тень отца.

Во-первых, будучи морским пехотинцем в отставке, он пристрастил Кая к военному снаряжению, этот вклад невозможно было забыть. Во-вторых, именно отец несносным характером вынудил сына сбежать из дома в семнадцать лет.

С родителями отношения складывались скверные.

Попытка обосновать склонность Кая к оружию желанием обезопасить себя стала бы тщетной и, по правде говоря, глупой. Его никогда не прельщала перспектива примерить на себя роль жертвы.

Он безоговорочный хищник. Хозяин жизни и олицетворение свободы. Вершитель судеб и охотник за достатком. Он был даже уверен, что властен над смертью.

Кай не обеспечивал себя честным трудом, никакая работа не дала бы ему тот любимый сердцу драйв, каким он насыщался в ограблении. Предвкушение быть пойманным, педаль газа в пол и решающая гонка – только когда адреналин начинал разгонять кровь, внутри Кая заводился механизм жизни. Скорость пьянила, крутые заносы охватывали нутро каким-то исступленным восторгом, и кто-то назвал бы это самоубийством, сущим безумием, но, лишь угрожая себе гибелью, Кай по-настоящему исполнялся жизнеутверждающей силой, казалось, все обретало цену, только когда смерть дышала в затылок.

Сами деньги не приносили ему радости, в отличие от возможности получать их безнаказанно. Взяв свою долю наживы, Кай бесстрастно пихнул бумажки в карман, испытывая легкое разочарование. Тишина ночи развеяла эйфорию, засыпав душу пеплом погасших чувств.

Добравшись до дома, Кай нашарил в кармане ключ и вошел в маленькую, облупившуюся со всех сторон берлогу. Свет прикроватной лампы заползал в трещины на стене, скользил по износившейся мебельной обивке, вытаскивал из тьмы наружу скудную обстановку не хваставшихся достатком хозяев.

В постели зашевелилась Вивьен, продирая глаза.

– Где ты был? – растрепанный со сна вид девушки смотрелся умильно и отзывался около сердца теплом.

– На работе, – Кай выложил на стол деньги, будто бы в подтверждение сказанного.

Вивьен вскочила в кровати, отбрасывая с лица спутанные волосы.

– Не знаю, чем ты занимаешься со своими друзьями, но мне это не нравится.

– Спи, – Кай небрежно поцеловал ее в макушку.

Дом – место, снимавшее бремя власти над темными улицами. Место, усыплявшее голос, требующий бодрящего разгона. Возвращаясь домой, Кай желал одного – спокойствия. Мирно утопать в объятьях Вивьен вместо того, чтобы оправдываться перед ней, как провинившийся мальчишка. Чтение нотаций не столько утомляло его, сколько приводило в бешенство тем, что читающий априори мнил себя лучше, мудрее. Эта иллюзия превосходства раздражала Кая до нервного содрогания.

Во мраке раздался щелчок зажигалки. Кай поднес огонь к сигарете.

– Твоя компания до добра не доведет…

– Моя компания – это мое дело, Ви, – ответил Кай с нежностью, в которой при должном внимании распознавалась натуга.

Он выпустил струю дыма и жадно затянулся вновь.

– Можешь не курить дома? – уловив его настроение, Вивьен стала робкой, а голос ее – тихим и неуверенным. – Ты ведь знаешь, у меня астма.