Люк начинал сначала. Подолгу смотрясь в зеркало, он намеревался уловить, что было упущено. Что о себе он не знал? Что пряталось за его внешним обаянием?

Однажды отражение ответило ему. Он заново изучал способности под руководством знающего нутра. Его отчего-то тянуло к латыни.

Собирая самого себя по кускам, Люк становился увереннее. Он вернулся в «Барнадетт». Подолгу экспериментировал со временем, заново учился заглядывать в прошлое и будущее. Заново принял решение одолеть Лоркана. Мотался во временных петлях, урывками вспоминая план, бывало, сомневался в том, что делал.

Он опирался на смутное ключевое событие, только потому что иной опоры не было. Люк верил, что часто повторяющийся образ скалистого утеса – ключ к их выживанию, и не ошибся.

Предыдущий акт он закончил сам, бросившись с Лорканом в морскую пучину. А теперь, одиноко гуляя в парке аттракционов с уже ясной памятью, жалел о том, что до неудачного прыжка во времени был определенно способен на большее. Что-то повредилось в его голове, наложило ограничения на навык, который, вероятно, прежде границ не имел.

У решений есть последствия – и не всегда поправимые.

Они ехали в полном молчании. Подавленность компании как-то не слишком воодушевляла Джеймса на подвиги – все надели на лица угрюмость, указывающую лишь на готовность дружно оказаться в братской могиле. Возможно, сказывалось отсутствие искры воинственного настроения, что смогла бы зажечь сердца предвкушением скорой победы, однако никому не доставало духа высечь ее.

Джеймс вел машину, поглядывая в зеркало заднего вида, и все больше погружался мрачное состояние, наблюдая за Греем, отравленным необходимостью прибегнуть к «касанию»; за Каем, в отрешенных раздумьях собиравшим пистолет выверенными, практически механическими движениями. Любопытно, откуда опыт…

Интерес угас, стоило бросить взгляд направо от себя. С выражением смертельной скуки Нина смотрела в окно, не уделяя внимания своему воздыхателю. Их поцелуй и то, как Нина встретила этот своеобразный жест примирения, оставил в душе едкий осадок и желание объясниться. Но рядом с девушкой Джеймс ощущал скованность прошлым – удивительно, как ему вообще хватило храбрости проявить себя.

– Каковы шансы, что мы видим друг друга не в последний раз?

Нина повернулась к нему, непонимающе хлопая глазами.

– Нас всего четверо против дьявола, – пояснил Джеймс.

– Однажды мы уже справились.

Он глубоко вздохнул, будто тем самым высказав недовольство собой, ведь определенно не слова тревоги рвались из него в ту минуту. Найдя мужество отринуть самообман, Джеймс вдруг произнес то, что давно держал на сердце под замком.

– Если бы я мог вернуть время назад, я бы провел эти три года с тобой. И это были бы наши лучшие три года.

Он смотрел на дорогу, трусливо избегая реакции.

– Как хорошо, что время – не твоя стезя.

Ответ вырывался из нее с такой злобной издевкой, что невольно запечатлелся в душе горькой нотой.

Смерть Горана оказалась неожиданно ощутимой, словно связующая нить, ставшая для Данте путами, оборвалась и подарила свободу.

Он не скорбел о смерти брата. Скорбь и сострадание не стали умениями, сопутствующими пробуждению Данте. Он был открыт другим, не менее искренним чувствам: жгучей обиде, щемящей жалости к себе, уязвленному самолюбию, страху.

Пробуждение Данте приняло иной характер, но вдохнуло в него жизнь.

Лоркан отреагировал на смерть Горана с несвойственной ему до этого паникой и яростью. Данте не успел уследить, как хозяин бросился из дома прочь в каком-то отталкивающем умоисступлении и исчез. Потребовалось время, чтобы набраться храбрости и последовать за ним.

Данте застал Лоркана в саду, отгородившимся ото всех у плесневелой статуи. Складывалось необыкновенное по степени глупости впечатление, что дьявол хотел найти утешения у каменной девы, и Данте отчего-то не рискнул нарушить его одиночество. Но иллюзия того, что покровитель искал в саду умиротворения, улетучилась, как только Лоркан начал громогласно взывать к мраморному изваянию на незнакомом языке. И хоть Данте охватило нешуточное беспокойство, любопытство стало сильнее.

Налетел ледяной шквал, срывая листья с кустарников. Подле Лоркана заклубился колдовской туман. Нечеловеческие возгласы дьявола заполнили собой весь сад, ветер подхватывал их зловещий отклик и разносил дальше по округе. Пространство рядом с каменной девой будто обрело форму материи и дало трещину, а из возникшей бреши вырвался ослепительно яркий свет, томившийся в небытие, как в заточении, и ждавший своего освобождения.

Все это время закованная в мраморе дева хранила разлом между мирами.

Даже находясь на расстоянии, Данте ощущал изливающуюся из трещины магию. Колючими мурашками она бежала по его щекам, спине, забиралась под кожу и стремилась достигнуть сердца. А вместе с магией из разлома струилось серебристое сияние. Лоркан звал кого-то из светящийся бездны, и бездна откликнулась. В трещине показалась фигура впечатляющего размера и чудовищных очертаний. На зов Лоркана явился рогатый урод с мечом наперевес.

Рыцарь ада.

В небе тяжело висела полная луна. Прохладная ночь окутывала свежим хвойным воздухом и звучала стрекотом букашек в траве. Спокойствие сонной природы казалось странным на фоне нарастающего внутри волнения.

Джеймс припарковал машину поодаль от поместья «Элфорд», здраво рассудив, что ни к чему заранее уведомлять врагов о прибытии. Небо над особняком накрыла тонкая вуаль сияния от уличного освещения. Нина уставилась ввысь, зачарованная мыслями о том, какое будущее готовил им Люциус. Было бы проще не знать о его способностях: меньше поводов для переживаний, меньше времени на раздумья, больше естественности.

– Я верно понял, что Люк сказал нам быть здесь, и мы приперлись без всякого плана? – голос Джеймса возвратил Нину к реальности.

– Именно так.

Как бы парадоксально ни звучало, но их действия без плана – выверенный план Люка.

Джеймс открыл набитый оружием багажник и замер, пройдясь по содержимому оценивающим взглядом. Какая-то мысль легла на его лицо, окрасив суровостью. Нина приблизилась.

– Ты остаешься, – резко заявил он и начал заполнять внутренние карманы куртки запасными магазинами с патронами.

Такая бескомпромиссная констатация факта вызвала у Нины категорическое несогласие. Она воззрилась на Джеймса с очевидным протестом, но тот прикинулся, что не замечает ее. Это он умел делать лучше всех.

– Грей, возьми, – демонстрируя активную занятость, Джеймс протянул в сторону Грейсона пистолет. – Не все ж в рукопашную идти.

В глазах Грея отобразилось недоверие. Он собрался взять оружие, но Джеймс отвел руку в сторону, будто задирая его, и серьезно сказал:

– Или ты перебьешь всех нас.

– Я контролирую себя.

– Неужели? С каких пор?

– С тех самых, как ты вернулся, – ответил Грей, озлобленно глядя на Джеймса. – Пришлось научиться, чтобы случайно не размазать твою болтливую башку по стенке.

Джеймс положил в его ладонь пистолет, изображая своим видом, что вопросов больше не имеет. Лязг присоединяемого магазина тут же отвлек его – возле багажника копошился Кай, увидев которого, Джеймс надменно скрестил руки на груди.

– Эй, сучонок, давай быстрее, мы закрываемся.

– Меня зовут Кай.

– Да хоть папа римский.

Джеймс поднес зажигалку к сигарете и закурил, чтобы ослабить напряжение. Нина ждала подобного момента, когда смогла бы привлечь его внимание, и призывно щелкнула пальцами.

– Джеймс!

– Надеюсь, ты собираешься подарить прощальный поцелуй, потому что иначе мой ответ «нет».

– Я иду с вами.

– Поверь, обуза нам ни к чему.

Нина едва не задохнулась от возмущения. Руки горели нанести удар по заносчивой физиономии мужчины, который ни во что ее не ставил, но вместо этого она до скрежета сомкнула зубы, призвав себя к здравомыслию.