Первое время Кай ступал по наитию, придерживаясь стены, пока глаза не привыкли к полумраку. Прислушивался к собственным шагам в кромешной тишине. Чем ниже он спускался, тем все острее обнаженные руки обдавало холодом, а плесневелый запах отчетливее мешался с металлическим… с кровью?

Он спрыгнул с последней ступеньки, двинулся навстречу свету. Следом торопливо поспевала длинная тень, а четкие удары шагов подхватывало глухое эхо. Кая целиком захлестнуло жадное предвкушение раскрыть подноготную дьявола.

Коридор оканчивался мощной железной дверью с окошком, пересеченным вертикальными прутьями. В свете одинокой лампочки, свисавшей с потолка, Кай осмотрел впаянные массивные замки. По старой привычке отметил изобретательный механизм. Взломать такой непросто, да и требовало ли оно того? Кай нетерпеливо заглянул в окошко, высматривая за прутьями признаки жизни.

Небольшая камера еле просматривалась в темени. Ее оснастили минимальной сантехникой без излишних удобств, закрытой за плиточной перегородкой койкой из камня, источающего ледяное дыхание. Ввинченными в стену креплениями. Там, где свет лампы проскальзывал в помещение и касался бетонного пола, пестрели высохшие следы крови. Кай перевел взгляд на пленника.

Он сидел, привалившись к стене, неподвижно. Только плечи легонько приподнимались от неслышного дыхания. Голова опущена, волосы каскадом закрывали лицо. Рядом с пленником по полу извивалась толстая цепь, судя по всему, закрепленная у него на шее. В приглушенном свете Кай с трудом смог взглядом выхватить болезненную худобу рук, истерзанных многочисленными шрамами. Раны на коже подсохли корками.

Потревоженный присутствием постороннего, пленник поднял голову, и демон, сраженный увиденным, ахнул. В измученном голодом и пытками лице терялись черты, но среди выпиравших костей Кай смог узнать несравненную спутницу Лоркана.

– Нина? – позвал он, не до конца доверяя собственному зрению.

Она не видела их лиц, не знала имен. Кто-то приволок ее сюда – в место, где не было дневного света, не было звуков. Нежилой воздух замер в глухих стенах плотной завесой, холод пронизывал до костей и погружал в мертвецкий сон рассеянное сознание. Нина не чувствовала себя в свинцовой усталости, и только смутные отголоски боли напоминали о том, что она все еще была жива.

С гулким, будто бы потусторонним звоном цепей на шее сомкнулись кандалы, и плечи опали под страшной тяжестью. В нос шибанул тошнотворный запах железа, удерживая Нину в рассудке. Она сидела на бетонном полу, брошенная в зловещую тень дьявола, и не могла найти сил, чтобы взглянуть на хозяина.

– Каюсь, я завидовал тому, с каким рвением ты была готова защищать своих друзей, – вкрадчивому загробному голосу Лоркана вторило гулкое эхо. – Помню, словно вчерашний день. С тем же рвением ты могла бы защищать кого-то более… значимого. Но, к твоему несчастью, я прекрасно понимаю, что сподвигло тебя на эту сделку. Страх не увидеть мир и своего возлюбленного, – на этих словах он затих, как будто хотел сохранить интригу. – Так и не увидишь. Это доставляет мне куда больше удовольствия, чем твоя верность.

Сражаясь с чудовищным измождением, Нина заставила себя вскинуть на Лоркана взгляд. Его застывшее надменной маской лицо оставалось туманным, но память дорисовала и сеть морщин, и искривленные в спесивой ухмылке тонкие губы. Точно так же он улыбался ей, прежде чем увести за собой. Даже в его сухих нескладных чертах проглядывала совершенно детская радость.

Продираясь сквозь блеклые штрихи минувшего дня, Нина не понимала, что пытался донести Лоркан, возвышаясь над ней здесь, в ледяных стенах. От чего он намеревался получить удовольствие?

Но вскоре пришлось узнать на себе. Удовольствие от истязаний.

С натужным скрипом дверей в камеру входили сперва люди в черных костюмах, а следом и сам Лоркан. Пока на глазах Нины разворачивались пыточные орудия, Лоркан занимал место в первом ряду, готовый с радостным сердцем вкушать представление неподдельных страданий. Сладостное упоение не сходило с его лица, когда он наблюдал, как грубые лезвия тянули по тонкой коже пленницы кровавые борозды. Как тело судорожно содрогалось от потребности в кислороде, когда ее подолгу держали головой в емкости с водой. Как плети рассекали спину, пока кожа не начинала висеть драными лохмотьями – первобытные способы расправы так старомодны и в то же время эффектны в своем проявлении. Дьявол упивался властью, глядя, как попытки храбриться исчезали за мученической гримасой, а стойкое молчание прерывалось истошным криком. Созерцание неизбежных страданий стало Лоркану досугом. Считай, что сходить на неделе в гольф, мячи погонять.

Если бы не приобретенная выносливость и чудеса регенрации, Нина давно бы скончалась. На ее долю выпала ноша дарить дьяволу иллюзию, что он все еще был могущественен. Повиновение, предусмотренное договором, связывало руки.

Она горела в агонии. Попеременно впивающиеся в плоть металл и перевитые кожаные шнуры доставляли нестерпимую боль. Такой боли нет названия. Это была неукротимая сила, выходящая за рамки всего, что было до этого известно о живых существах – любое из них лишилось бы рассудка от столь нестерпимых увечий. Но, доводя Нину до грани избавительной черноты, Лоркан останавливался. Он тонко чувствовал, когда нужно сказать «стоп» и завершить отрадный пир зла. Дать жертве время опомниться, смыть кровь, переодеться в свежую одежду, чтобы через несколько дней продолжить пытки в относительной чистоте. Немытое тело уродовало извращенно-эстетическое наслаждение.

Но это были не худшие пытки. Страшнее оказались минуты покоя, когда Нина оставалась наедине с собственными мыслями. Когда блаженство тишины разбивалось скрипом дверей и забытый голос рваных ран возвращался, неся особую жестокость, жжение, ослепление.

Понятие «время» в целом прекратило существование. Его заменили другие измерения: сила боли, легкость затишья – и лишь изредка возникающие лица белых близнецов вносили перемены в эту кровавую круговерть.

Легкое касание выдернуло Нину из сна, заставив вздрогнуть от неожиданности. Перед ней сидел фамильяр, весь будто покрытый изморозью, и гладил ее лицо с какой-то угрожающей лаской. В его черных глазах крепла смелая мысль.

В камере больше никого не было.

Фамильяр приблизился к уху Нины, и шепот его обдал кожу горячим дыханием:

– Будешь послушной – больно не сделаю.

Услышанное отозвалось в сердце поразительной пустотой. Нина пристально уставилась в лицо демона и с усилием вымучила ухмылку.

– Пошел ты, – прошипела она настолько звучно, насколько позволяли пересохшие в жажде губы.

– Значит, по-плохому…

Лицо демона исполнилось гневом, и в ту же минуту голову Нины сотряс мощный удар пощечины. Фамильяр вцепился в ее плечи и, грубо тряхнув, притянул к себе. Что бы он ни собрался предпринять дальше, властный голос Лоркана пресек его желание:

– Данте!

И Данте отпрянул от Нины, как от смертельной заразы. Поднялся на ноги, расправил плечи в уверенной позе, но на Лоркана не взглянул.

– Только я решаю, как поступать с моими пленными, – дьявол не скрывал раздражения. – Тем более с моими фамильярами, уяснил?

Ни одна мышца не дрогнула на безжизненном лице Данте. Демон слегка дернул головой и произнес:

– Да.

– А теперь пошел вон.

Это был последний раз, когда Нина видела в камере кого-либо из близнецов.

– Встретил сегодня Джеймса, представляешь? Он нашел тебе замену прямо на моем празднике! Вот уж негодяй, каких мало, – захохотал Лоркан, будучи уже изрядно пьяным.