– Хочешь сказать, что преодолел не только пространство, но и время?

Люк с изумлением смотрел на Огастеса, совершенно не зная, что на это ответить.

Новые знания о себе не поддавались осмыслению. Они повергали в растерянность и бессилие. Приводили в упадок жизненные силы и дух.

День незаметно сменился вечерним сумраком, а вскоре и ночной мглой, удушая еще большой грустью. На чердаке стало прохладно, в открытый кровельный люк пробирался мороз. Скованный холодом, Люциус прятался в кровати под одеялом и пытался осознать обретенные способности. Даже в теории он все никак не мог постичь возможность пересекать время и пространство. Все казалось пугающе сложным и запутанным, а сам он – никчемным для таких искусных навыков.

– Как ты умер? – внезапно поинтересовался Огастес, снуя возле телескопа.

Люк отвернулся к стене, не горя желанием обсуждать обстоятельства своей гибели. Несправедливость жизни в этом мире бросила Люциуса на произвол судьбы, сделала осиротевшего юношу вором и попрошайкой. Он вырос, не зная другой участи. Артистичностью и обаянием Люк умело лишал жертв бдительности, ловкостью рук – кошельков и драгоценностей. Но на скамье подсудимых ему вменили гораздо больше – грехи всех, кто когда-либо решался на преступление и не был пойман за руку.

– Меня казнили, – сознался Люциус спустя длительное молчание, – электричеством. – От этих слов по спине пробежала неуютная дрожь.

– Неплохо шарахнуло.

Люк возмущенно подорвался в постели.

– Я все думаю о твоем открывшемся даре, – невинно пояснил Огастес.

Люциус уставился на него пытливыми глазами. Огастес не был юн, возраст выдавали глубокие залысины и изрезанный морщинами лоб. Гости из преисподней часто предпочитали облик солидного возраста и безупречно подобранные предметы одежды. Для кого наряжался Огастес, неизвестно, он был глубоко одинок и жил в затворничестве.

В целом он вызывал у Люциуса доверие.

Закутанный в одеяло, как в плащ с капюшоном, Люк приблизился к Огастесу.

– Что ты там все время высматриваешь? – разглядывая книги на столе, как бы невзначай спросил демон.

– То, что недоступно людям, – Огастес отстранился от телескопа и с любопытством принялся наблюдать за Люциусом и его проснувшимся интересом к литературе. – Знаешь латынь?

– Немного. Изучал еще ребенком в приюте.

– Тогда в этих книгах тебе предстоит найти много интересного. Не только об этом мире.

– Должно быть, ты проштудировал их не по одному разу, – усмехнулся Люк.

– Само собой.

– Не думал о новых приобретениях? Так, для развития кругозора, – при мысли о приобретениях, в голове сам собой назрел следующий вопрос, – как далеко мы вообще от города?

– Милях в тридцати.

Разложив возведенную из книг крепость, Люциус обнаружил старинную шкатулку размером, с легкостью умещавшимся в ладонь. Он приблизил находку к глазам, изучая ажурную ковку на стенках, и бесцеремонно поддел крышку. Шкатулка отозвалась механической мелодией.

– Для чего жить на отшибе?

– Здесь звезды светят ярче, – Огастес обратил взгляд к небу. – Смотри сам, разве это не завораживает?

В ответ на призыв Люк поднял голову, и глазам его предстало изумительной красоты звездное небо. Словно алмазная пыль осыпала темную синеву ночи и украсила небесное полотно, полное торжественной тишины и меланхолии. В сердце Люциуса замер благоговейный восторг. Шкатулка в его руках все играла сказочную музыку, пронизанную жизнеутверждающим звучанием. Вместе с тем высокий звон механизма, напротив, погружал в задумчивую печаль.

– Она много для тебя значит?

– Это подарок, – мышцы лица Огастеса едва заметно дрогнули.

– От кого-то весьма небезразличного.

– Верно.

– Разве такое возможно? – искренне удивился Люциус, не зная за дьяволами ничего, кроме корысти и жестокости. – Ты пришел в этот мир не любить.

– И этот мир изменил меня, – плененный искрами небес, Огастес поставил точку в диалоге.

Музыка шкатулки постепенно замедлялась, будто решив напомнить о том, что у всего есть конец, в том числе и у романтических приключений Огастеса, не поддающихся никакому осмыслению.

А может, и у Люциуса был шанс на перемены?

Как удивительна природа чувств: неукротимая, как стихия, сложная, как неизвестная медицине болезнь. Не каждый человеческий ум способен разобраться в ней, что уж говорить о дьяволе?

Люциус поймал себя на том, что, будучи бессмертным, он все еще способен удивляться миру. Сколько неразгаданных тайн, необъясненных закономерностей…

Огастес смог зажечь его сердце и заставить прислушаться к разуму. Вдохновить на распутывание самой главной загадки – сущности Люциуса Страйдера.

Воодушевленный страстью к познанию себя, Люк быстро избавился от хандры. С трудом продираясь через язык, в котором и до этого не имел успеха, он брался за книги, способные дать хотя бы крупицу понимания принципа телепортации. Искал лазейки в пространстве, сосредотачивался на внутренних ощущениях в попытках нащупать что-то, что дало бы знать о присутствии в нем потусторонней силы.

Люк прикрыл веки и отчетливо представил себя посреди укутанной снегом равнины, все до мельчайших подробностей: бледное солнце над головой, мерцание морозного дня, острый воздух в груди. Ни о чем в тот момент Люк так не мечтал, как оказаться в написанной им картине.

Однако, открыв глаза, он пришел в ужас. Крик испуга застыл в горле, когда Люк увидел, как помещение растеклось перед ним, словно краски по сырому полотну. Он будто оказался в вязком кошмаре, который мучил повальным безумием и не позволял проснуться, затягивая в самую трясину.

Люк исказил пространство. Это был его первый опыт создания иллюзии.

Сопровождаемый скрипом ступеней, Огастес поднялся на чердак. Намереваясь обыденно сесть за рабочий стол с чашкой чая, он совершенно не ожидал обнаружить вместо повседневной обстановки сияющий во мраке дивный Млечный Путь.

– Потрясающая реалистичность, – вглядываясь в иллюзорную галактическую спираль, пробормотал Огастес. – Как тебе удалось?

Люциус развернул в ответ иллюстрацию одной из множества книг. Воспроизведение объемной копии стоило ему непомерных усилий. Это был вопрос не столько увлеченности и испытания навыка, сколько личного упрямства в достижении задуманного. Некоторое время Люк даже довольствовался результатом, пока не вернулся к реальности: он был сбит с истинных стремлений.

– Гляжу, ты делаешь успехи в раскрытии потенциала, – Огастес прошел сквозь выдающийся необычайной живостью мираж, чтобы занять привычное место.

– Это не то, чего я хотел.

Иллюзия моментально развеялась.

С разочарованием на сердце Люк взглянул на себя в зеркало, чтобы убедиться в том, как жалко выглядел в тот момент. Может, и скачок его был иллюзией? И Огастес? И даже этот проклятый тесный чердак!

Вспоминая резкие высказывания Джеймса, Люк находил их правдивыми: единственное предназначение Люциуса – быть красивой безделушкой Лоркана. Зеленые глаза сверкнули досадными слезами. Отражение стиснуло кулаки и вдруг… расслабилось. В отрыве от своего хозяина лицо зазеркального Люка наполнилось сочувствием и протянуло руку, безмолвно подзывая к себе. Одна часть демона сопротивлялась наваждению, другая – требовала поддаться. Люк робко коснулся отражения и ощутил удивительную упругость поверхности. Возникшие под пальцами круги плавно выровнялись, как на воде.

– Друг мой, ничто не дается с первого раза… – начал было говорить Огастес, но не смог завершить мысль, увидев какой фокус Люк проделывал у него за спиной.

Люциус сделал шаг вперед, на манящий зов отражения, и окунулся во тьму, точно в прохладную озерную гладь. Что-то влекло его разум, обещая дать ответы.

Пустота. Воспоминания об этих ощущениях, вернее, их полном отсутствии настигли практически мгновенно: падение Люциуса из «Барнадетт» обернулось тем же черным вакуумом без света, без звуков, без плоскостей и направлений. И теперь он вновь предстал перед лицом небытия. Куда ему следовать без ориентиров? Где искать выход в бесконечном ничто?