Таинственное уединение вдруг прервало вторжение Кая.

– Попытаешься снова меня убить? – Джеймс тут же натянул на лицо хмурое выражение, будто не испытывал в душе мягкости, делавшей его в собственном представлении ранимым.

– Нет, – поспешно возразил Кай. – Но тебе стоит знать, что только так я бы закончил ее страдания.

В доказательство его слов Нина спустила с себя куртку, и от увиденного сердце враз обмерло: розовая вязь шрамов уродовала предплечья, переплетением грубых линий переходила на спину, скрываясь под тканью топа. Джеймс не хотел смотреть, но какая-то неодолимая сила притягивала его взгляд к следам от ран, и каждый замеченный он записывал Лоркану в долг. Ужас развеял остатки сахарного вымысла, что в Нине все еще жила девчонка, впервые прибывшая в «Барнадетт».

Та Нина навсегда потеряна под росписью увечий.

– Я приговорен, – продолжил Кай. – Лоркан лишит меня жизни, как только узнает, что я обманул его.

– Ты готов на отступничество из-за меня? – Джеймс всерьез недоумевал, как мог стать причиной предательства.

– У тебя есть редкий шанс на полноценную жизнь без иллюзий…

Джеймс понимал, к чему ведет Кай, и тяжелая, мрачная тревога навалилась на душу свинцовой тучей.

– А ты? – он резко обернулся к Нине. – Почему молчишь? Что будет с тобой?

– То, на что я подписалась с самого начала. На все воля Лоркана.

– Бред! Это не может закончиться так!

– Ты не в силах этому помешать, – отрезала Нина, грозным тоном призвав Джеймса к самообладанию.

– Мы найдем выход, нужно время, – не сдавался он. – Только не здесь.

Грей насторожился, присматриваясь к Эрин. В ней нарастало нечто неспокойное, побуждающее девушку суетливо ерзать на стуле и скрежетать зубами, как от предчувствия неминуемой катастрофы. Эрин рассеянно бегала глазами по сторонам, и ее тревога в какой-то мере передалось Грею. Вечер выдался непростым, Грей рад был застать Нину в здравии, но и какая-то легкая досада задела его сердце при мысли о рабах дьявола. Имела ли эта встреча хоть какое-нибудь значение для Эрин, чтобы обосновать ее нервозность, доходящую до крайности? Вряд ли. И это сеяло подозрения.

– Я отойду, – не вдаваясь в подробности, Эрин выскочила из паба.

Грей сам себя удерживал от домыслов оправданиями – Эрин с ним честна. Но скептический голос не позволял до конца избавиться от колебаний.

«Прячешься от правды?»

Винсент склонил над баром патлатую голову.

– Правда в том, что она не станет пользоваться моим доверием.

«Тогда откуда страх?»

Грей покачал головой, оставив вопрос без ответа. Казалось бы, ничего в тот момент он так сильно не желал, как усмирить свою мнительность, но оспаривать правоту Винсента не стал: к чему тешить себя непонятными рассуждениями, когда стоило всего-то набраться храбрости и узнать истинную причину поведения Эрин из первых уст.

Другой вопрос – доволен ли он будет этой истиной?

Моросящий дождик зябко касался лица, стекал за шиворот, сердце часто и судорожно билось в груди. Пересекая квартал, Грей не прекращал торговаться с призраком насчет сомнений, скорее, уже в силу выработанной привычки давать Винсенту отпор. Однако стоило приблизиться к машине Эрин, как все светлые чаянья, которые внутренний адвокат пробовал отстоять перед судьей Винсентом, поблекли и медленно растаяли в неспешном понимании происходящего. На глазах Грея девушка рассыпала по приборной панели белый порошок и вдохнула. Не замечая свидетеля, она расслабленно откинулась в кресле.

Эрин – человек, который служил живым олицетворением сильных качеств от смелости быть собой до необыкновенной находчивости, – одной ошибкой разбила светлый образ в глазах Грея. Он был потрясен той беспечностью, с которой девушка расторгла их договоренность, обесценила доверие и каждую минуту, проведенную вместе.

Он не верил, что такое сложное чувство, как любовь, можно так просто обратить в руины.

Слишком просто. Это причиняло гораздо больше боли, чем вид тяжелых наркотиков.

Возмущенный ложными обещаниями, Грей не мог больше сдержать негодования. Он рывком дернул на себя дверь машины, зычно восклицая:

– И как давно ты обманываешь меня?

По правде говоря, сам вопрос не имел для него никакого значения.

– Застукал, поздравляю. Первый раз не считается, – Эрин обратилась к нему с бессовестной усмешкой без намека на раскаянье.

Она опьянела. И лгала довольно давно. Сопоставив ночные побеги Эрин из постели и яд в ее руках, Грей казался себе круглым дураком.

«Чего и стоило ожидать от барышни, знакомство с которой началось со лжи, верно?»

Нахальный взгляд Эрин словно насмехался над тем, что Грей решился во всем открыться ей. Демон вдруг уловил, что вместе с растущим бешенством пробуждался и зверь, готовый разделить ярость на двоих.

«Осторожно, злость ни к чему хорошему не приведет», – предупредил Винсент.

Но сколько можно прислушиваться к призраку и бежать от настоящих чувств? Предавать рвущиеся наружу эмоции и самого себя? Грей освобождался из созданных оков не ради того, чтобы замкнуться по повелению давно убитого демона, а потому, взяв себя в руки, он возразил Винсенту так, как это сделал бы человек, не принижающий значимости своих переживаний:

«Я имею право на ненависть».

Зверь ощетинился в боевой готовности, хотя рваться в поединок не спешил. Он прислушивался к хозяину с замиранием сердца, как хозяин в свою очередь слушал его.

– Как будто правда обрадовала бы тебя, – тон Эрин сочился желчью под стать ожесточенной ухмылке.

– Значит, ты свой выбор сделала.

– Верно. А теперь оставь меня.

Грей развернулся еще до того, как Эрин захлопнула дверь.

Он шел по темным улицам, напрочь потеряв дорогу в глубоких раздумьях. Охваченный разочарованием, Грей бродил, как потерянный, приходя к неутешительному выводу, что любовь в его жизни не могла быть ничем иным, кроме как прихотью.

Он проклят на вечность, которую не с кем познать. Он обречен на одиночество.

Правда заныла в груди.

Не успел Грей навести порядок в мыслях, как чьи-то длинные пальцы вцепились в отвороты его куртки и стремительно оттащили к стене ближайшего дома. Нападение не на шутку всполошило Грея, но стоило прийти в себя, и из морока предстало белое лицо с проницательным взглядом черных глянцевых глаз. Обладатель нечеловеческой силы, совладавшей со всей массой мышц Грея, не мог скрыть от жертвы причастности к дьяволу.

Зверь внутри напружинился, намеренный отбиваться до самой смерти, однако всполохи ярмарочных огней за спиной белого демона напомнили о рисках. С еще свежей душевной раной опасно было вызывать в себе ярость – если Грей потеряется и упустит контроль, пострадают десятки невинных.

«Не сейчас», – приказал он зверю, и зверь неохотно затих.

Теперь у Грея остался только он сам.

Нина обессиленно смотрела на город за мокрыми окнами машины. Воспоминания Джеймса изрядно вымотали ее, но, что хуже, полученные о себе знания лишали покоя.

Похоже, при жизни Нина была не менее мертва, чем сейчас. Сострадание глубоко погребено, эмоции заперты на замок, чувства сложны и неизвестны, а открыться им страшно, сродни погружению в бездонную яму. Как трудно проснуться и ввериться объятьям влюбленности, и как легко Джеймс позволил себе растоптать ее усилия и искренность.

Нина искоса глянула на него. Если бы она могла увидеть себя со стороны, то столкнулась бы с лицом, полным отвращения и усталости.

Из машины Нина вышла на слабых ногах, борясь с головокружением. Она оперлась на плечо Кая, не дав Джеймсу шанса помочь, и вошла в дом, некогда принадлежавший ей. Эти коридоры и комнаты она планировала вместе с Греем, и как только радость словно вытертых веками воспоминаний о строительстве выместила серость упаднического настроения, Нина поняла, что дом имел для нее большую ценность, чем боль разбитого сердца.