Они прилипли друг к другу. Будто их тела являлись единым инструментом удовольствия.

Мысли стали чем-то бесполезным, кто из них вообще о чем-то думал в своей жизни? Он поцеловал ее и прижался к ней промежностью. Она почувствовала, как его член твердеет, растет. Он оттолкнул ее.

И еще раз, пока они не перестали прикасаться друг к другу. Она не поняла, но не нужно думать, чтобы понять: он хотел, чтобы она оказалась в постели. В постели, которая когда-то была голубой и свела их с ума.

Теперь безумие развивалось, разворачивалось. Он сильно толкнул ее на кровать. Она позволила. Потянулась к нему, ее губы на его шее, на шее Фабрицио.

Он крепко держал ее, ладони на бедрах. Она чувствовала его руки. Он встал. Посмотрел на нее. Он был прекрасен, когда стоял.

Она притянула его к себе.

Он стянул с нее штаны.

Она собиралась снять трусики, когда он остановил ее. Она бы сделала что угодно. Что угодно. Не. Останавливайся.

Он поднял ее рубашку. Она почувствовала себя некрасивой, но он так смотрел, что стало ясно: она великолепна. Фабрицио прикоснулся губами к ее груди. Кее соску. Сколько, сколько, сколько я этого ждала!

Он провел языком по ее соску. Вибрация внутри, которая никак не прекращалась. Она положила руки ему на голову. Он спускался все ниже, ниже и ниже, и она сжала его голову руками, и он наконец стянул ее трусики, и его губы оказались там, где она хотела, как долго она хотела, всегда хотела. Язык, губы на ее теле. Где все начинается. Боже. И он оказался на ней, эти губы, его язык змеей скользил по ее гениталиям, жидкий, вездесущий. Ее сердце готово было вот-вот вылететь из груди, взмыть к потолку и разорваться на тысячу восхитительных осколков. Она чувствовала, что все может закончиться слишком рано. Она не хотела, чтобы все заканчивалось.

Руки Фабрицио. Губы. Боже, эти губы. Она села. Он посмотрел на нее. Он посмотрел на нее всю. А потом она сильно прижала его к себе, к своему животу, и он поцеловал ее, сильно, боже, наконец, наконец, и она еще сильнее прижалась к нему, ее гениталии к его гениталиям.

Она превратилась в воду. Ноги были в огне.

Мгновение они смотрели друг на друга звериными глазами. Она стянула с него рубашку, штаны, трусы, он раздел ее. Он коснулся ее, каждое прикосновение было взрывом. Она наклонилась и обхватила его член губами, медленно, быстро. Ее голова взорвалась, ее руки взорвались, ее тело взорвалось.

Она посмотрела на него, продолжая держать губами его член и мед ленно двигаясь. Ее глаза заблестели.

Он взял ее, поднял, и она оказалась на нем. А потом Фабрицио вошел в нее.

Наконец. Внутри нее. Как долго. Как долго. Как долго я этого хотела. Она чувствовала все — твердый член внутри, пульсацию — и стала жидкостью, стала водой, ощущениями и водой. Она втолкнула его внутрь. Все начало расти. Он вошел, вышел, вошел, они поцеловались. Наконец. Он начал расти. Не останавливайся. Франческа почувствовала приближающийся прилив и знала, что он означает. Она не хотела, чтобы это закончилось. Остановись. Не останавливайся. Он прикоснулся пальцами к ее гениталиям, находясь внутри нее. Она больше не чувствовала, были ли это пальцы, тело, сверхъестественное существо. Она толкала, двигалась, она чувствовала это внутри, внутри, он касался ее, кровь пульсировала, пульсировала, и все росло — росло — внутри нее или внутри него.

Я не хочу, чтобы это заканчивалось. Остановись. Не останавливайся. Прорыв или электрическая волна. Внутри нее, наконец-то, боже, наконец-то, снова, не останавливайся, поднимается, все поднимается, растет, они соприкоснулись, она укусила его за плечо, он схватил ее за руки, ногти впились в плоть, растет, не останавливайся, его член внутри нее, и она вокруг него, ее гениталии пульсируют вокруг него. Не останавливайся. Умоляю. Продолжай. Не останавливайся.

Очень сильная боль? Восторг. Вспышка. Взрыв.

О боже.

Она упала на него. Но он подтолкнул ее тазом, он все еще двигался под ней, резко, и она начала снова, сердце, кровь, гениталии, жидкость, все росло, и все возвращалось, а потом… Рев водопада в ее голове и во всем теле. То, что никак не заканчивалось.

Потные. В сумерках. Они дышали. Они оставались неподвижными. Она на нем. Неподвижные.

Переступая порог его квартиры, она поклялась:

— Я тебя не брошу.

Женщина, которая пришла забрать свою дочь Эмму из дома Карло, выглядела так же, как и все дни до этого. Она улыбнулась, поблагодарила подростка, спросила, как вела себя Эмма, не утомила ли его. Он опустил глаза и сказал:

— Все было спокойно.

Женщина, которая пришла забрать свою дочь, торопилась выйти в мир, и то, что вошло в ее тело и в ее мысли, когда она впустила в себя Фабрицио, никак не уходило. Она обняла Карло. Попрощалась с ним. Ушла.

Женщина, которая шла по двору с дочерью на руках, смотрела в глаза каждому встречному жильцу. Если Фабрицио ничего не сделает, чтобы защитить себя, она защитит его. Женщина, которая вошла в дом и закрыла за собой дверь, была жива.

Эта женщина поклялась.

Раздался звонок в дверь. Женщина, вышедшая из дома Фабрицио, которая пошла забрать дочь от Карло, отправилась открывать дверь, увидела на пороге Колетт и даже глазом не моргнула.

— Проходи.

Показалось, что Колетт на миг растерялась. А потом впервые заговорила с ней, как с ровней:

— Хочу тебе кое-что показать.

Франческа взяла сумку. Пристегнула Эмму в коляске. Она не собиралась решать, да или нет. Она не хотела убегать. Она должна идти. Ее не удивило и то, что Колетт снова вела себя так, будто ее дочери не существовало. «Когда твой муж рядом, — сказал дом, — она хорошо с ними обращается. Когда его нет, она даже не смотрит на них, никогда не смотрит на них». — «Теряешь хватку, — сказала Франческа дому, — я уже сама это заметила».

«Римский сад» был круглым и квадратным, протяженным и компактным, многолюдным и располагающим к одиночеству. Полным зелени. Почти таким, каким увидела его Франческа, когда они переехали сюда. Зеваки пропали. Когда прогремела новость о преступлении в Аветране[36] ужасной смерти Сары Скацци, — rag кто-то организовал экскурсии со всей страны. Любопытные, испытывающие болезненное влечение к смерти, ехали посмотреть на то место, где в последний раз видели Сару, место, куда она отправилась со своим двоюродным братом, которого обвинили в убийстве, дом, где она жила, и тот, где жили ее кузина Сабрина, ее тетя Козима, ее дядя Микеле, колодец, где нашли ее безжизненное тело; экскурсия заканчивалась возложением белых цветов на могилу (в стоимость тура входила поездка туда-обратно и обед). Экскурсии продолжались еще месяцами после того, как суд вынес свой вердикт. Может, и до сих пор проводятся. В голове Франчески долго гудел вопрос: станет «Римский сад» таким же местом или нет?

— Тереза исчезла. И тело не нашли. Похитителя не нашли. Вообще ничего не нашли. Она будто растворилась в воздухе, — заговорила Колетт, словно отвечая на ее мысли.

«Мама, — подумала Франческа, — эта женщина знает все, что происходит в моей голове. Каким образом?» — но на этот раз она не испугалась.

Колетт указала на широкие пустые улицы их квартала.

— Тут больше никого нет, видишь? Они забыли о нашей маленькой девочке.

Франческе нехотя пришлось осмотреться. И правда, никого не осталось. Они уже забыли.

— Этот квартал мы сами выбрали, Франческа, много лет назад. Место, куда мы вложили свои сбережения, — старуха не была похожа на обычную Колетт, загадочную, неприступную, — наши мечты, — она казалась искренней, почти беззащитной (но ты не обманешь меня, сука, я знаю, что ты затеваешь).

Франческа старалась не смотреть на нее.

— Посмотри на эти маленькие деревца.

Они вошли в парк Лучо Баттисти. Наверняка когда-то он был новым, манящим. Миндальные деревья, лужайка, скамейки вокруг детской площадки и аккуратный ряд сосен по периметру. Да, он, несомненно, был красивым и цветущим, но теперь его забросили. На газонах торчали сорняки. Аттракционы не работали. На стенах бетонной будки недалеко от детской площадки — старые муралы, исписанные райтерами[37], надписи накладываются одна на другую. Невозможно угадать ни цвет стены, ни хотя бы одну букву.