— У тебя есть плавки? — спросила она Фабрицио. Он покачал головой. — Я тоже без купальника, — засмеялась она и ступила в воду.

Зашла глубже, по щиколотки, по колено, чуть выше. Море лизало подол ее красной юбки, которую раздувало ветром, — Франческа была трепещущей молнией, бьющей в сверкающий поток. Юбка промокла. Франческа засмеялась. Повернулась к Фабрицио.

— Иди сюда!

Он искоса взглянул на нее, от чего мурашки пробежали по всему ее телу. Затем двинулся ей навстречу, его джинсы намокли. Он посмотрел на нее. Секунду. Чуть дольше. Потом прижал ее к себе, горячую, пульсирующую, плотно прижал к своему телу — невозможно было рассказать этому телу, что делать дальше, приказать вести себя хорошо. Он крепко сжимал ее своими восхитительными руками.

— Франческа.

Невозможно сказать, что это имя, сорвавшееся с его губ, сотворило с ней.

Она отстранилась. Вышла на берег. Что она делает? Она разделась. Осталась в лифчике и трусиках. Вернулась к воде.

А на телефоне было два новых звонка и не отвеченное сообщение, но никто не смотрел на экран и не заметил этого.

Обнаженная; Фабрицио видел ее — сильную, хрупкую, ее грудь, ее живот, ее белые трусики, которые становились прозрачными в воде, медленно или одним махом вода омывала ее колени, ее бедра, гениталии, гениталии, которые, как она чувствовала, соприкасались с водой, а потом проступили сквозь влажный хлопок, в шаге от него; вода слегка коснулась ее, дотронулась до нее, проникла везде. Сзади, где изгиб спины заканчивается в миллиметре от трусиков. Живот в воде, грудь Франчески в воде, в той воде, которая забирала все, забирала ее, которой она позволила забрать себя. Франческа наблюдала за всем. Море, ее спящая дочь, ее мужчина — мой мужчина, подумала она, сама этого не осознавая. — бесконечное мерцание пляжа. И Франческа исчезла и снова появилась среди спокойных медленных волн, капли соленой воды бесстыдно скользили по всему ее телу. Потом она нырнула и стала рыбой, рыбой-Франческой, с чешуей, блестящей на солнце, с голубыми жабрами, поднимающимися и опадающими в морской воде. Франческа в море. Море внутри Франчески. Внутри. Проникло внутрь Франчески.

Существовало только то, что произошло. И то, что произошло, было неопровержимым фактом. Он и она заодно с морем сотворили то, что не имело названия. Они не могли остановиться.

Франческа вышла из воды. Зрачки как жерла, она была в огне, дрожала. Улыбнулась. Подошла было к нему, но потом осторожно отпрянула. Близость была слишком опасна под взглядами всех этих людей, рядом с дочерью. Как им остановиться?

Он не отводил от нее глаз. Она стояла мокрая, солнечный свет обнимал ее, окутывал. Он скользнул внутрь нее — пальцы, язык, руки.

Потом хлынул ливень.

Они укрылись под навесом ресторана. Пахло жареной рыбой и спагетти с моллюсками.

Эмма сияла, сидя в коляске. Фабрицио помог Франческе ополоснуть девочку от песка, вытереть и переодеть так, чтобы она не проснулась. Для этого им троим пришлось забиться в маленький и очень жаркий туалет Он с малышкой на руках — маленькая головка, все еще в полудреме, на его плече, и ее придерживает, едва поглаживая, его большая рука, — а в это время Франческа надевала девочке комбинезончик и все остальное. Фабрицио осторожно усадил Эмму в коляску. Франческа с легким щелчком застегнула ремни. Эмма посмотрела на обоих взрослых и улыбнулась. А потом принялась напевать себе под нос.

Они вдвоем, очень близко друг к другу, в центре шторма.

Фабрицио остановился подальше от ворот.

Теперь Франческе нужно было выйти из машины. Они молчали. Потом она решилась, вдохнула полной грудью:

— Не хочешь прийти ко мне сегодня вечером, после того как я уложу девочек спать?

Нет. Он должен был сказать «нет». Фабрицио всегда так поступал. Он приблизился, затем отстранился.

— Да, — сказал Фабрицио.

Да.

Фабрицио первым вошел в ворота. Франческа, сидевшая за столиком перед «Баром Мэри» вместе с Эммой, проследила за ним взглядом. Они с Фабрицио больше не могли возвращаться домой вместе. Пока он шел по двору к подъезду, жильцы косились на него. Осторожно отступали, когда он проходил мимо. Но Фабрицио, похоже, ничего не замечал.

Наверное, ничего страшного, просто какое-то глупое чувство, одно из тысячи.

Последнее прикосновение, которым они обменялись в машине — просто прикосновение в тишине, — вызвало волну электрического тока, прокатившуюся по ним обоим. Ближе они находиться не могли. Это было бы слишком.

Но Франческу охватила неудержимая радость. Радость, смешанная со страхом. Они снова встретятся сегодня вечером.

Но теперь она должна взять себя в руки. Забрать Анджелу из школы, принять душ и искупать Эмму, побыть с дочерьми. Но все это казалось нереальным. То чувство не исчезало. Существует только сейчас. Фабрицио сказал, что, как и каждую среду, в четыре часа у него репетиция. Сейчас он примет душ, потом уйдет. А когда вернется, придет к ней. Ко мне. Но сейчас она не должна об этом думать.

Наконец она решила, что прошло достаточно времени. Взяла сумку и рюкзак с вещами Эммы, мокрый комбинезончик, игрушки, полотенце. Встала. Пошла забирать Анджелу. Они болтали всю дорогу домой. Войдя в ворота, Анджела вцепилась в сумку матери. В сумке был телефон. Франческа собиралась вытащить его, чтобы проверить, кто звонил, но тут Эмма начала кукситься. Она проголодалась, хотела пить — все сразу. Правда, лучше поторопиться, пока Психо не начала плакать.

Она открыла входную дверь, Эмма была более-менее спокойна. Франческа оказалась в каком-то сверхъестественном вакууме. Песок в обуви и мелкие песчинки по всему телу. Волосы все еще немного влажные. Запах летнего дождя. Чье-то отражение в зеркале в коридоре, но она не знала, кто это. Она остановилась на секунду, чтобы присмотреться получше. Женщина тридцати пяти лет, щеки слегка тронуты румянцем, на лице веснушки от солнца. И она все еще была с Фабрицио.

— Эй, а вот и вы.

Незнакомый голос. Никогда его не слышала. «Вовсе даже знакомый, Франческа, — сказал дом. — Верни обычную Франческу. Быстро, пока голос не засек тебя. Скажи: «“Массимо!” Радостно-удивленно». Франческа сказала:

— Массимо! — радостно.

Массимо вышел в коридор.

— Где вы были? — он посмотрел на Эмму, Эмма замахала руками и ногами и пролепетала что-то, что могло означать: как приятно снова видеть тебя, папа, я скучала по тебе. Протянула ручки.

— Папа! — закричала Анджела.

— Привет, — улыбнулась Франческа, настолько искренне, насколько могла. — Ты вернулся раньше!

«А теперь обними его, — сказал дом. — Ты счастлива, что он здесь».

Франческа обняла его. Массимо, немного сбитый с толку, обнял ее в ответ. Эмма испустила вопль.

— Мы закончили раньше. Слава богу, потому что я не очень хорошо себя чувствую. Думаю, у меня температура, — он посмотрел на Франческу неуверенно.

Она чуть отстранилась, чтобы получше взглянуть на него, и увидела, что он и в самом деле немного бледный, усталый. Ей стало его жаль.

«Как ты себя чувствуешь?» — подсказал дом.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

Я не смогу увидеть Фабрицио! — подумала она. Дом пресек: «Не раскисай».

Эмма снова протянула ручки к отцу, и Анджела хотела обнять его, но Массимо сказал: «Малышки, папе нехорошо, простите, — а потом добавил то, что обычно говорят отцы — Мои малышки, вы такие замечательные, я так по вам скучал, а вы скучали по мне? Поцелуйте меня».

Сердце Франчески колотилось в груди. На этот раз Массимо, должно быть, все понял. Невозможно не увидеть, что, уходя, он оставил дома безгрешную жену, а теперь перед ним стояла свободная женщина, в которой побывал другой мужчина. «Франческа!» — крикнул дом.

«Дом, я решила. Если он не поймет в этот раз, я сама ему расскажу. Я хочу ему все рассказать. Я влюбилась…» — «Мне жаль, что тебе нездоровится, тебе что-нибудь нужно? Иди спать, давай, отдохни», — с нажимом сказал дом. «Но я должна увидеться с Фабрицио сегодня вечером! Я должна его увидеть! Я обязательно должна его увидеть». — «Мне жаль, что тебе нездоровится, — голос дома стал резким, он повторил: — Тебе что-нибудь нужно? Иди полежи, отдохни».